– Пожрать-то хоть оставили? – спросил Антон, рыская по столу голодным взглядом.
– Посади мужа за стол, налей вина да накорми, – улыбчиво поучала подругу Катерина.
Сама-то год, как развелась.
Развелась и назад в Кириши к матери укатила.
Теперь вот наведывается в Питер два раза в месяц – дела какие-то еще тут квартирные с бывшим супругом решить пытается.
– Такого мужа легче убить, чем прокормить, – ворчала Анька, накладывая Антону уже несвежего салата и какой-то сомнительной копченой колбасы.
Но незло ворчала. Катькины приезды на ее психике благотворно сказывались.
Антон молча опрокинул в рот свои сто грамм, зажевал колбасой и принялся за салат.
Он оказался рыбным.
Рис, яйца, сайра в масле и свежий огурец.
Смесью для поросят называл Антон подобные женины кюизинные экзерсисы.
Вообще он был непривередой. Подметал все, что положат.
Но Анькиной стряпни не любил.
А мама… А мама теперь в дурдоме на Пряжке жила.
Выпил еще пятьдесят.
Зажевал недорогим сыром.
– Ну, ты меня где положишь? – спросил он жену. – В маленькой комнате, как всегда?
Когда приезжала Катерина и оставалась у них, Анька ложилась с сыном на их с Антохой супружеском ложе, Катьку определяла на диване, а Антону стелила в их второй комнатухе. В той, в которой прежде мама жила.
От выпитого и тело, и голову охватила приятная расслабленность. И не дожидаясь, пока расслабленность эта не перейдет в тягостную потребность либо закурить, либо добавить еще, Антон поспешил пойти лечь.
Лечь да и заснуть в РАЮ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
В РАЮ, ГДЕ ОБИТАЛА РИТКА.
Проснулся он оттого, что кто-то лег с ним рядом.
Да не просто лег, но залез к нему под одеяло.
И не только под одеяло. Но и в его…
В его…
К нему в трусы залез.
Он подумал было, что это Анька.
Вернее, не подумал, а, не разлепляя глаз, определенно решил, что это Анька – разве мог быть какой-то иной вариант?
– Ну что там еще? – недовольно промычал Антон. – Нашла время тоже, иди гостей своих занимай.
Он был в досаде. Ни к чему ему были эти неожиданные женины приставания. Он перед тем как заснуть уже согрешил рукоблудием, помечтав о Ритке, побывав с нею в РАЮ
ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
– М-м-м… А почему сам гостей не занимаешь? – прошептал во тьме явно не Анькин голос.
Антон разом проснулся.
Анька так сроду не делала.
Легкие нежные пальчики и влажные губы там, внизу, колдовали над его полунапрягшимися чреслами.
– Ты кто? – спросил еще не отрезвевший Антон.
– М-м-м, – промычала гостья и, оторвавшись от его начавших активно наполняться пульсирующей силой органов, сказала ласково: – Ты лежи и не мешай работать.
Это была Катька.
Ее еще только не хватало.
А если Анька войдет?
Он подумал об этом, и пульсирующее поступление крови к напрягающимся гениталиям вдруг заметно ослабело.
Катька оторвалась от низа Антонова живота, распрямилась, сорвала с себя ти-шортку, заменявшую ей robe de nuit, и, взяв безвольные Антоновы руки, наложила их себе на груди и снова принялась влажным горячим ртом поднимать "проклятьем заклейменного" на непримиримую классовую борьбу.
– А если Анька войдет? – шепнул Антон как-то совершенно беспомощно.
– Лежи спокойно, расслабься и получай удовольствие, – ответила Катька и вдруг гибким и бесконечно сладким движением спины оседлала его, ловкой ручкой своей направив кончик эссенцированных Антоновых нервных окончаний в разгоряченную себя.
Вообще, если не считать Ритки, что вечно жила в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, женщин у Антона было только три.
Марина – студентка, с которой на втором курсе, будучи на так называемом "трудовом семестре", Антоша расстался с невинностью. С нею был только один раз, да такой непонятно короткий, что Антон ничегошеньки так и не понял. Потом Элеонора Максимовна – замужняя скучающая женщина, с которой у него был короткий курортный роман в Сочи, в первый год после окончания института и еще до женитьбы… Ну, и жена – Анька, наконец!
А так, каждую ночь у него была Ритка…
Ритка в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
И теперь вдруг эта…
Сама прилезла.
И никто ее не звал.
А незваная Катька вовсю расстаралась.
Она даже не просто старалась.
Она как бы это сказать – РАДЕЛА…
Всепоглощающе отдаваясь процессу ради процесса.
А у Антона, сбросившего до этого напряжение в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, теперь вдруг понизилась чувствительность его фиолетового любовного органа… И Катька, проявившая неутомимо-спортивную подготовку и поперву бросившаяся было в спринт, не подозревая, что он обернется стайерской дистанцией, уже обессилившая и уже отчаявшаяся, что Антон наконец когда-либо будет ею побежден, уже трижды замерев на нем, трижды обмерев, в четвертый раз вдруг не удержалась и заорала.
– Ты что? Ты что? С ума сошла? – зашипел Антон, зажимая Катьке рот.
Он так и не кончил.
Она ушла, а он, разгоряченный и испуганный, попытался снова войти в РАЙ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ и отыскать там Ритку, чтобы с нею закончить то, что начала незваная, оголодалая в разводе Катерина…
Наутро Антон старался на Катьку не смотреть.
– Как спалось, Антоша? – участливо спросила гостья, когда он в майке и пижамных штанцах вышел к обществу.
– Людей бы постеснялся, – с укоризной глядя на мужа, сказала Анька, – рубашку бы надел, дуралей.
– Неужели ни о чем не догадывается? – испуганно подумал Антон.
И вдруг еще больше испугался.
– А вдруг они договорились, Анька с Катькой? Договорились, и в этом есть какой-то скрытый смысл, направленный против него, Антона?
Поспешно выпил кофе, съел полбутерброда с яйцом и шпротой и убежал.
На работу.
А там вечером его ждал Интернет с девушками.
И его пьеса, с которой он, может быть, когда-нибудь прославится…
Все они теперь прокляты, наверное.
Но у кого-то еще не исчерпана инерция шарика китайского бильярда. И кто-то еще катится…
Катится, пока с небес не крикнут СТОП.
– Зачем тут была эта Катька? – думал он по дороге, раскачиваясь и вися на своем поручне вагона метро…
– Зачем она тут была? Зачем?
– Вы выходите на следующей? – кто-то дотронулся до его плеча.
– Нет, – машинально ответил Антон, чуть-чуть посторонясь и пропуская за спиной чью-то по-змеиному извивающуюся спину.
– Потому что не надо было себя проклинать, – отчетливо шепнули ему в ухо.
– Что? – переспросил Антон.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Технологический институт", выход на правую сторону, потому что не надо было себя проклинать… – послышалось в динамиках.
– Что? – Антон оглянулся налево, направо…
Слева – женщина лет сорока читала роман в мягкой обложке. Справа – студент с пирсингом в нижней губе играл в свой тетрис на мобильном телефончике…
– Не надо было себя проклинать? – повторил Антон.
– Вы мне? – переспросила женщина, оторвавшись от романа.
– Нет, извините, я… Вы выходите сейчас?
Ему было душно.
Ему было плохо.
Гвоздь.
Гвоздь в голове.
Не рай из собственных грез, но гвоздь.
Огромный.
Огромный ржавый гвоздище.
Такой четырехгранный, кованый.
Гвоздь.
Из записок литературного критика А.Е. Баринова:
Армейские старожилы, те, кому довелось пережить многих из своих товарищей (в буквальном смысле пережить, так как тех, кто не был искушен в мудрости выживания, убили или сослали куда Макар телят не гонял, где они потом и сгинули), так вот, армейские старожилы любили всегда повторять простую мудрость как первую заповедь желающего остаться живым и невредимым в армии вообще, и на войне в частности: "Держись поближе к кухне и подальше от начальства".
Ту часть, где говорится про кухню, можно отнести к практическому армейскому юмору… А вот в той части, где насчет того, чтобы держаться подальше от начальства, содержится мудрость глубочайшего порядка. Как и все армейские инструкции и наставления, основывается эта мудрость на море крови, пролитой теми, кто нарушал это правило армейской жизни.
Люди риска…
Те, кто ходит по лезвию.
Те, кто по краю ходит, это правило хорошо знают.
Не надо светиться.
Или: не буди лиха, пока тихо.
Не надо заигрывать с чертом.
Не надо будить те силы, с которыми потом не сможешь совладать.
Так и в армии – держись подальше от генерала, так как, скорее всего, если он тебя заметит, сделает он это не для того, чтобы наградить тебя, а, скорее, для того, чтобы тебя наказать. Или послать на верную смерть.
Так и с любой иной силой, что может сломать тебя. Будь то бывшая ОБХСС или нынешняя НАЛОГОВАЯ. Или… или сама НЕЧИСТАЯ!
Не след заигрывать с ней!
Не стоит привлекать к себе ее внимание.
И когда проклинаешь кого-либо, когда призываешь темные силы покарать своего врага, не забывай, что силы эти, к которым ты по глупости своей апеллируешь, могут прежде всего заинтересоваться тобой… А не тем, кого ты хочешь наказать.
