Всё… Ужасно сложно.
Тру себя старательно и в то же время аккуратно. Бедра — особенно, а все равно задеваю оставленные Айдаром ссадины. Кривлюсь.
Знаю, что делать этого не нужно, но делаю. Потому что я такая. Мне и к нему ехать было не надо, но я же поехала…
Расслабляю пальцы, давая полотенцу спасть к ногам. Температура в ванной не изменилась. Спина, плечи, руки все еще влажные. Капли воды остывают, но дрожать я прекращаю.
Плевать.
Стираю запотелость с зеркала. Смотрю на себя… Занимаюсь откровенным мазохизмом. Сердце кровоточит, а руки тянутся.
Выставляю бедро вперед, веду по успевшим потерять насыщенность синякам. Айдар сжимал так сильно, что оставил на моем теле кучу недвусмысленных следов. Терял самообладание.
Я знаю, терял…
И если бы я хотела…
Одергиваю пальцы, но за полотенцем не наклоняюсь. Касаюсь живота, веду по ребрам, грудь обхожу, а вот шею сжимаю, как делал он, но далеко не так ощутимо. Воспоминания накатывают. Сбивают мне и сердечный ритм, и дыхание.
Еду выше, обвожу губы, которые долго еще пылали. Долго… Долго… Долго…
Так вот, если бы я хотела, я могла бы на него заявить. Могла сыграть ту, которой он меня рисует.
Но я вредить не хотела никогда. Только добра ему.
И за это он меня топчет.
Воспоминания о нашем отчаянном сексе вот уже три дня будят меня ночами и не дают спокойно проживать дни.
Я подставляю зеркальному отражению плечо. На нем — отчетливый укус. Вспоминаю ощущения, чувствую томительную пульсацию внизу живота.
Между ног с непривычки после полового акта с бывшим мужем слегка болело, но давно прошло. Остались только слишком яркие воспоминания об остроте, отчаянье, искренности и безнадежности.
Из слишком явно и остро пахнущей нашим сексом спальни мы разошлись, не разговаривая. Я — в душ. Айдар — к окну.
Мне меньше всего хотелось на него смотреть. Но под струями я продолжала что-то доказывать. Это лучше, чем плакать и осмысливать, до чего опустилась.
До чего он меня опустил.
Или я сама?
Запуталась…
Оделась в его роскошной ванной, чувствуя себя на ее фоне дешевкой. Была благодарна и себе, и Аллаху, что наклонилась за блузкой. И что мобильный с сумочкой оставила в прихожей.
Все, чего мне хотелось в моменте, это оказаться подальше. Вот только чертовы босоножки…
Их было видно наискось от двери в уборную. А вот Айдара — нет. Ни движения в комнате, ни дыхания, ни слов…
Я зачем-то подошла на цыпочках. Заглянула — сердце снова разогналось.
Он стоял на балконе. Курил. Как после нашего первого раза. Он так делает, когда что-то идет не по плану.
Презерватив убран. Кресло какого-то черта развернуто к стене. Тоже наказано, наверное…
Я понятия не имею, откуда во мне что тогда, что сейчас были и есть силы шутить.
Хотела воспользоваться шансом — в три шага к босоножкам, присела, схватила…
И вместе с порывом воздуха в комнату вернулся Айдар. А еще запах сигаретного дыма. И закрытый для меня черный-черный мир.
Он больше не жрал меня глазами. Не жалил словами. Не смотрел даже.
Произнес куда-то в мою область: «я тебя отвезу». Заставил мотать головой, как бешеную.
Я выдавила: «нет», поднялась с босоножками в руках, развернулась, чувствуя головокружение. Быстро до сумки, ее тоже схватила.
Дальше на локте опять сомкнулись пальцы. Я услышала такое долгожданное, снова раздраженное:
— Айка…
Не знаю, как смогла не крикнуть: «ненавидит тебя Айка!!! И душу твою черную ненавидит!». Просто высвободила руку. Он, как ни странно, отпустил.
Я уверена была тогда и уверена сейчас: горечь чувствую не я одна. Наказывать… Не сладко.
— Меня не нужно отвозить. Меня и трогать-то не нужно…
В ответ — усмешка в пол. Я помню, что мне хотелось замахнуться и…
Жмурюсь. Сжимаю-разжимаю кулак. Снова концентрируюсь на своем отражении.
Я очень четко помню, что оставила на мужской шее пару царапин. Теперь часто думаю — он их заметил? Тоже разглядывает? Ненавидит меня еще и за них или…
Быстро наклоняюсь за полотенцем и с яростью трусь. До красноты. До стертых с кожи прикосновений, которым уже три дня, Аллах… Три дня, а я по-прежнему стираю…
Я не позволила себя подвозить. Это превратилось бы в новую каторгу. Чтобы что? Дать ему словесно поглумиться? Повыспрашивать? Нормализовать вот такое отношение? Остановиться на трассе и трахнуть ещё разочек?
Я же знаю — ему было мало. Я же знаю, захочет снова…
Спросила только, насколько он приехал в город.
Вроде бы ко всему готовилась, а в итоге оглушило сухим: без сроков.
На моем «чего ты хочешь?» мы снова встретились взглядами. Не знаю, зачем я продолжаю это делать — пускать к себе. Оживлять в памяти. Нужно вычеркнуть, а лучше выжечь, но я не в состоянии.
Он ответил: «Сафие». В глазах я прочитала то, что должна была. И тебя. Но губы остались сжатыми.
Одевшись в пижаму, выхожу из душа и прислушиваюсь к тишине квартиры.
Наша с ним Сафие спит. Я проверяю входные двери, проходя мимо детской — силой заставляю себя не свернуть. Рядом с ней я хотя бы спать могу, но дочкина кровать узковата для двоих. Боюсь, так не высыпается она.
А еще хочу, чтобы до последнего не подозревала, каким жестоким может быть наш мир. Что для нее Айдар — праздник. Для меня — палач.
Берусь за глажку, когда мобильный в очередной раз за вечер вибрирует. Вижу имя абонента и переживаю прилив раздражения вперемешку с сожалением.
Леша.
Вздыхаю и ставлю утюг вертикально. Я игнорирую его всё это время. Задвинула на заднюю полку. В душе надеялась, он поймет намек — просто не надо. Но он настойчиво пытается. Боюсь, рано или поздно приедет…
Поэтому настраиваюсь и беру телефон в руки. Отхожу к окну, прижимаю к уху, смотрю вниз…
Айдар больше не приезжал к нам без спросу. А я не знаю, как умудряюсь чувствовать тоску. С ним плохо, без него тоже.
— Алло, — обращаюсь к другому.
— Аль… — Леша пристыжено молчит. А я не чувствую ничего. Если бы это было первое предательство в моей жизни, может хотя бы поплакала, как однажды на лавке во дворе у Мити. А сейчас… Я разучилась ждать от мужчин хотя бы чего-то хорошего. — Ты неправильно поняла все… Зачем вообще приехала?
Улыбаюсь. Конечно же, это я виновата, что приехала. Что увидела. Что поняла неправильно.
— Леш, не надо оправдываться, я все понимаю. И я же давно говорила — тебе нужна хорошая девушка, а не мать-одиночка…
В трубке — тишина. Мне кажется, Леша еще немного за меня цепляется. А я за него — ни капельки. Что у нас будет после вечера в гостинице?
Ни с кем у меня уже ничего не будет. Я это чувствую.
— Дай мне шанс, Аль… Я хочу быть с тобой.
Вздыхаю. Вслух «нет» не говорю, но Леша не такой дурак, чтобы не услышать его между строк.
Молчим. Нужно пожелать ему хорошей жизни и скинуть. В идеале — бросить номер в блок. Айдар был бы доволен. Но я медлю. А потом цепенею:
— Ты меня на расстоянии держишь из-за Салманова?
Сердце подскакивает к горлу. Нужно себя не выдать, но я закашливаюсь. Оглядываюсь, как воришка. Сильнее прижимаю мобильный к уху.
— Из-за какого Салманова? — Задаю глупый вопрос. Слышу Лешкину усмешку. Пару секунд тишины. Дальше — вздох.
— Я не знал, что у тебя какие-то дела с Салмановым, Аль… Но я же и не совсем дурак. Он к нам в суд приходил. В гости к главе. Друзья старые… Я видел, как он его провожал. Узнал мужика из парка. Потом разузнал немного…
От волнения начинает тошнить. Господи… За что мне это всё, господи?
У него везде друзья. Везде связи. Ему везде рады. Он меня раздавит. Наиграется — раздавит…
— Он отец твоей дочери, Аль?
Проигнорировав вопрос парня, тараторю:
— Всего доброго тебе, Леш. Не звони мне больше, пожалуйста. — Скидываю и отворачиваюсь от окна. Окидываю гостиную взглядом. Понимаю, что паниковать поздно, но как же не запаниковать?
Я — водичка. Он — отрава. И он тоже везде просочился.
