— Видишь ли, то, что ты сказала, очень меня расстроило. — Вильгельм двигался все более быстрыми толчками. — Ты считаешь, он дал отбой?
— Я не знаю, что думать, потому тебя и позвала.
— Понимаю.
— Я боюсь, что где-то произошел сбой.
— Есть множество еще худших вещей, которых стоит бояться, моя милая Елена.
Цугель с силой толкнул ее к балюстраде, зажал ей рот и загасил сигарету о ее запястье. Елена пыталась его укусить, но он перегнул ее через балюстраду, прижал и скрутил руки за спиной. Сережка выскочила из уха и полетела вниз с двадцатиметровой высоты.
— Если нас кто-нибудь увидит, то решит, что я тебя трахаю, а ты просто шлюха. Может, я сейчас так и сделаю.
Елена, несмотря на боль, спокойно восприняла его эрекцию.
— Что ты от меня хочешь? — спросила она сквозь слезы.
— Ничего, — ответил он, отстраняясь. — Вся охота прошла. Спрячься где-нибудь и не показывайся несколько дней. Если Вольпе станет тебя искать и не найдет, тем лучше. Он занервничает и наделает ошибок, даже скрываясь. А я пущу в ход свои пешки. Теперь хватит. О де Мола я позабочусь сам. Флоренция в двух шагах. Если кто-нибудь к тебе пристанет, сделай хоть его счастливым.
Цугель вытер слюни с пиджака, поправил манжеты рубашки и пошел к машине.
Прежде чем сесть в нее, он с ледяной улыбкой обернулся к Елене.
— Не вздумай искать меня, моя дорогая. Если будет надо, мы сами тебя найдем, не сомневайся.
Елена проводила взглядом удаляющийся автомобиль и потрогала свой живот. Если бы Цугель знал все, то не оставил бы ее в живых. Она огляделась. Площадь была пуста. Тут ноги у нее подогнулись, она рухнула на землю, и долго сдерживаемые слезы полились рекой. По мере того как мысли начали возвращаться в ее голову, тихий плач перешел в рыдания, которые становились все громче. Увидев рядом с собой тень, она вздрогнула и сквозь слезы разглядела чью-то руку, которая помогала ей встать. Рука была явно женская, с ярко-красными ногтями и дешевым колечком на мизинце.
— Привет, — прозвучал голос, хриплый от сигарет. — Ты что, новенькая?
Елена вытерла глаза рукавом шубки и вгляделась в стоящую рядом женщину. Судя по мешкам под глазами, она была немолода. Вопрос, что она тут делала в такой час, сомнений не оставлял.
— Нет. Извините, но я не…
— Не проститутка, — рассмеялась женщина. — Да ладно, никто не совершенен в этом мире. Вставай! Похоже, тебе хуже, чем мне. Ты что, с любовником поссорилась?
— Я… неважно себя чувствую.
— Вот увидишь, мой мужик лучше твоего жениха. Слушайся опытную шлюху. Кстати, меня зовут Арканджела.
— А меня Елена.
— Пошли. Я отведу тебя к себе домой, тем более что сегодня на улице одни педики!
Последнюю фразу она прокричала, оглядываясь, словно ее кто-то мог услышать, потом забросила руку Елены себе на шею и повела ее по направлению к старой улице Каннето. Арканджела уложила гостью в постель и подоткнула одеяло. Через несколько минут Елена спала, свернувшись калачиком, как в детстве.
~~~
Рим
Пятница, 5 января 1487 г.
Кардинал явился, разодетый как настоящий принц или князь, только не князь Церкви. Поверх пурпурного жилета, затканного золотыми нитями, свисала цепь ордена Алькантара: золотого ромба с массивным крестом, украшенным зелеными лилиями, — подарка Фердинанда Арагонского.
— Вызов вашего святейшества удивил и обрадовал меня.
Родриго Борджа снял красный берет а-ля капитан, последний крик испанской моды, и исполнил замысловатый поклон. Берет был отделан темной волчьей шкурой. Она же наблюдалась на тоге, верхней накидке военного образца. Чулки и дорогие полусапожки блистали пурпуром — цветом кардиналов. Недоставало только меча, и можно было бы сказать, что знатный испанский аристократ приготовился к параду. Иннокентий молча улыбнулся. В этом человеке ему нравились наглость, замаскированная под почтение, и такое выверенное немногословие, что даже интонация никогда его не выдавала. Такого лучше иметь союзником, чем врагом.
Понтифик протянул ему перстень для поцелуя. Всегда надежнее с самого начала установить, кто будет диктовать условия.
— Входите, кардинал. Вы всегда желанный гость. Мы хотели бы чаще видеть вас у себя.
Папа не случайно воспользовался множественным числом для обозначения собственной персоны. Это увеличивало дистанцию. Кардинал Борджа проследовал за Папой в кабинет, и тот собственноручно запер дверь на ключ. Иннокентий посмотрел на гостя исподлобья, явно забавляясь его неприкрытым любопытством.
— Я полагаю, вы гневаетесь на меня за то, что не оценили по достоинству дары юной де Мила.
— Оценю как-нибудь в другой раз. — (В глазах первосвященника блеснула сладострастная искорка.) — К сожалению, я был тогда в настроении, не подходящем к таким… прелестным обстоятельствам.
Борджа развел руками и улыбнулся.
— Садитесь, кардинал, и окажите любезность, выслушайте меня, — сказал Папа самым доверительным тоном, устраиваясь в своем любимом кресле с большими круглыми подлокотниками, в котором он казался на целую пядь выше. — Прежде всего напомню вам весьма важное обстоятельство. То, что я вам скажу, приравнивается к исповеди. Следовательно, вы знаете, что вам не дозволено ни перед людьми, ни перед Богом открывать то, что я вам поведаю, и знаете также о последствиях даже случайного раскрытия тайны.
— Слово человека и долг кардинала, — отозвался Борджа с легким поклоном. — Больше на этот момент я ничего не могу предложить вашему святейшеству.
— Мы с вами ровесники, Борджа. Вам это известно?
— Конечно, ваше святейшество. Я несколькими месяцами старше.
— А ведь вы могли бы стать Папой вместо меня…
Кардинал встревожился. Эта фраза явно была брошена не случайно и очень ему не понравилась. Оба они были представителями власти и до сих пор друг друга уважали. Такой прямой выпад мог предвещать начало войны. Борджа быстро представил, как ему придется защищаться от неожиданного нападения, и спросил себя, хватит ли ему времени, чтобы вонзить в горло Чибо кинжал, спрятанный в правом рукаве, прежде чем самому пасть жертвой какого-нибудь спрятанного в кабинете головореза.
— Я удивил вас, друг мой? — продолжил Папа.
— Сказать по правде, да, но благоразумие приказывает мне молчать.
— Не бойтесь, я пригласил вас не для того, чтобы заманить в западню или подвергнуть искушению. То, что я вам скажу, удивит вас еще больше, ибо установит между нами священный союз.
— Ваше святейшество, прошу вас, не считайте меня дураком. Эту обиду я вынести не смогу.
— Вы здесь не только потому, что я не считаю вас глупцом, но и потому, что хочу иметь вас рядом. Забудем все, что нас разделяло, забудем делла Ровере, я ведь знаю, что это благодаря ему я занял ваше место на папском престоле. Оставим все различия между нами. От этого мы оба очень выиграем. А прежде всего отстраним от себя огромную, смертельную опасность.
Кардинал Борджа долгим взглядом посмотрел в глаза своего противника, человека, который несколько лет назад лишил его кафедры Святого Петра, несмотря на все маневры. Он искал в глазах Иннокентия хоть искру обмана, но тот держался стойко.
— Итак, мы договорились?
— Я готов вас выслушать.
— Благодарение Богу! — вскричал Папа. — Я на секунду испугался, что получу отказ, но мы с вами слишком похожи. Меня не покидала надежда, что вы меня выслушаете. Начнем издалека. Думаю, вы все знаете о Церковном соборе в Эфесе?
— Я в какой-то степени изучал этот вопрос. Знаю, что там обсуждалась природа Марии, и ей присвоили имя Theotokos, то есть Матерь Божья, что противоречит тезису Нестория, который предложил называть ее Chris totokos, то есть Матерь Христа.
— Несторий ошибался, причем сам не знал насколько. Вам известно, что в ходе совета возникли беспорядки?
— Джованни!.. — сказал Борджа доверительным тоном, на который раньше никогда не осмелился бы. — Надеюсь, я здесь не для того, чтобы сдавать экзамен по истории Церкви?
Папа улыбнулся, услышав, что его назвали по имени. Последним человеком, обращавшимся к нему так, была его мать, и было это много десятилетий назад. Но понтифик вовсе не огорчился. Ведь он собирался поделиться с Борджа тайной, которую Папы передавали друг другу уже более тысячи лет, причем только после избрания. По крайней мере, так должно было быть.
— Нет. Я тоже мало об этом знаю, но Эфесский собор имеет огромное значение. Скоро он станет очень важен и для вас. Этот совет оказался ареной резких и непримиримых дискуссий, интриг и кровавой борьбы. Но собор взят на особую заметку не из-за Нестория или других носителей ереси. Там обсуждалась Церковь, реформированная Павлом, ее власть, все еще нетвердая, которая устанавливалась с трудом. Рим клонился к закату, а Константинополь все богател. В планы тамошнего императора входило разрушить нашу Церковь, а вместе с ней — последний оплот Запада. Чтобы это осуществить, надо было доказать, что Церковь Петра построена на обмане и лжи, и спасти ее может только истина, пришедшая с Востока. Новая церковь, понимаете, Родриго? Иной порядок, основанный на том факте, что Бог, которому до этого момента все поклонялись, в результате чего и возникла Церковь Петра, был ложным!
