Паспорт на имя Джакомо де Мартини был скрупулезно изучен маленьким человечком с пучком накладных волос от уха до уха, закрывавших родимые пятна земляничного цвета на лысом черепе. За очками с плюсовыми линзами его глаза казались огромными, на пухлых губах играла торжествующая улыбка. Наверное, он ко всем применял такой прием, чтобы показать, что с ним не забалуешь. Джакомо спокойно, почти равнодушно выдержал его взгляд.
— Доктор Мартини? — спросил человечек.
— К вашим услугам, — не моргнув глазом, нарочито вежливо отозвался Джакомо.
— Можете сообщить, куда направляетесь?
— В Лугано.
— По делам или для собственного удовольствия?
— Надеюсь сочетать приятное с полезным, — заявил де Мола светским тоном.
— Можно взглянуть на ваш багаж?
Голос человечка зазвучал слишком вежливо. На такой вопрос не следовало давать отрицательного ответа.
— Да, конечно.
Де Мола со скучающим видом продолжил чтение, а в голове быстро перебирал содержимое своего чемодана, прикидывая, не может ли что-нибудь возбудить подозрения усердного чиновника. Но все было законно и все совпадало с данными нового удостоверения. Смена вышитых рубашек, элегантное белье, сберегательная книжка швейцарского банка. Зато не будут приставать по поводу провоза валюты. Для итальянского промышленника иметь вклады за рубежом было вопросом чести. Даже итальянский король держал свои сбережения в Англии, в надежных и солидных фунтах. Военный, сопровождавший коротышку, встал между Джакомо и чемоданом. Де Мола мог краем глаза наблюдать, как нервные, потные руки очкарика сновали среди его личных, интимных вещей.
Чемодан захлопнулся. Коротышка отвесил поклон и смешно щелкнул каблуками.
— Желаю благополучного пребывания, — сказал он.
Де Мола показалось, что этот тип изобразил что-то вроде фашистского приветствия. Хотя, может быть, поднятая вверх правая ладонь была просто знаком извинения.
Как только литорина проехала земляной язык, разделяющий озеро надвое, Джакомо приготовился сойти. При нем была только черная замшевая борсетка и чемодан из светлой кожи: элегантные штрихи, которые промышленник мог и должен был себе позволить. Однако с этим багажом за ним следовали тридцать лет жизни.
Лугано выглядел пустым. Де Мола легко поймал такси до «Виллы принц Леопольд». Из осторожности он не стал заранее заказывать номер в гостинице, но, учитывая сезон и запредельные цены, без труда снял его на месяц.
Джакомо вышел на террасу, откуда был виден восточный берег озера, смотрящий на Италию, надышался густым влажным воздухом, вернулся в комнату и попросил телефонистку соединить его с номером в Италии. Вскоре раздался звонок.
Де Мола долго не снимал трубку, потом сказал:
— «Омега» на базе.
Сберегательную книжку, документы и наличные он положил в сейф и, совершенно измученный, растянулся на кровати. Теперь оставалось только ждать. Если не возникнет никаких препятствий, то в понедельник утром он сможет забрать книгу в Ассоциации банков Швейцарии.
~~~
Флоренция
Среда, 24 января 1487 г.
Сразу после полудня раздался праздничный звон. Начал большой колокол церкви Санта-Репарата, чьи широкие окна выходили на Санта-Мария-дель-Фьоре. С коричневой башни дворца синьории ему ответила ближняя Мартинелла — единственный колокол, который подавал голос при сборе ополчения в военное время. Затем эхом отозвалась Волоньяна с резиденции Барджелло. Ее язык бил коротко и звонко, а не теми долгими, тягучими ударами, что обычно предвещали казнь и потом разом замирали, когда над шеей приговоренного зависал топор. Потом настала очередь колоколов Сан-Лоренцо, Санта-Мария-Новелла и Санта-Тринита. В конце концов загудела вся Флоренция. Народ высыпал на улицы из домов и лавочек. Любопытство всегда перевешивает осторожность. Этот трезвон показался людям не призывом на войну или оповещением об эпидемии, а предвестником какой-то радостной новости.
С террасы своей фьезоланской виллы, затененной кипарисовой аллеей, Джованни Пико любовался Флоренцией. Он будто чувствовал дуновение воздуха, которое шло от людей, спешащих к центру города, чтобы послушать, о чем возвестят герольды, уже занявшие позиции в самых людных местах. Граф так увлекся зрелищем, что не заметил, как к нему подошел слуга и сообщил о гонце с письмом от Лоренцо Медичи. Уже много дней Пико боялся этого. Великолепный наверняка пригласит его на какой-нибудь ужин, а там отведет в сторонку и начнет расспрашивать о бегстве из Рима.
Он вскрыл красную сургучную печать и быстро пробежал письмо. Гонец кротко спросил, не будет ли он так добр отправить с ним ответ. Джованни уселся за стол, быстро набросал несколько слов на именной бумаге. Сложив листок вчетверо и загнув уголки, он перетянул его шпагатом и запечатал своей печатью. Когда гонец ушел, он снова взял письмо в руки. Приглашение было устрашающее, но еще ужаснее был повод. Такого Пико не ожидал. Так вот почему все колокола Флоренции звонили к празднику. Он написал еще одну записку, отдал ее самому надежному слуге и попросил как можно скорее доставить адресату.
* * *
Фасад дворца синьории будто занялся пожаром. Темная стена пылала сотней факелов, самые крупные из которых составляли букву «Ч». Граф делла Мирандола, в сопровождении только одного слуги, вышел на запруженную людьми площадь перед дворцом. Народ собрался посмотреть на парад знати, приглашенной ко двору Лоренцо Великолепного. Городская стража в обтягивающих кольчугах и со скрещенными копьями пинками отгоняла всякого, кто пытался без разрешения прорваться сквозь кордон. По краям площади вокруг бродячих артистов толпились кучки людей. Громкий крик отвлек пожирателя огня. Тот спалил себе бороду, но никто не обратил на это внимания. Все повернулись к дворцу.
Джованни спешился и поднял глаза. На балконе второго этажа появился человек, и над площадью взвился крик, еще громче прежнего. Солдаты, опасаясь возбужденной толпы, схватились за дубинки, окованные железом, и начали охаживать ими самых злостных нарушителей. Джованни как раз успел разглядеть наряд, искрящийся золотом на балконе: Лоренцо, правитель Флоренции, явил себя народу.
Граф вошел во двор, тоже освещенный лампами и факелами, и тут из пасти дельфина в фонтане, устроенном в самом центре двора, вместо воды забило вино, багровое, как кровь. Несколько пажей в красных штанах и зеленых жилетах, оттенявших эбеновую черноту кожи, обносили дам и кавалеров чашами с этим вином. На самом верху мраморной лестницы Джованни встретил немало знакомых и обменялся с ними вежливыми приветствиями.
Салон Дудженто был убран как для большого торжества. С кессонного потолка свешивались огромные кованые люстры, и внутри было светло как днем. Просторные жаровни разогрели воздух. Многие гости уже сняли накидки, и сразу образовалась группа дам в дорогих нарядах. Они окружили высокого человека в голубой шапочке, сшитой по французской моде. Шапочка была надета на кунью накидку, напоминающую епитрахиль. Одна из дам отодвинулась, и Джованни узнал в этом человеке Франческетто. Тот, кажется, его не заметил, и хорошо. В конце концов, это в его честь пылало огромное «Ч» на фасаде дворца. Таков был знак фамилии Чибо. Пышный праздник устроили в его честь и в честь его невесты. За ужином Лоренцо объявил о свадьбе своей дочери Маддалены с сыном Иннокентия VIII, которая состоится в следующем месяце.
Хозяин дома встретил Джованни широкой улыбкой, но вскоре исчез, унесенный вихрем развевающихся волос и накидок. Пико оглянулся в поисках Ферруччо. Он надеялся, что тот тоже получит приглашение, но его нигде не было. Видимо, статус де Мола при дворе Медичи такого не допускал.
Стол в виде подковы занимал почти весь зал и был сервирован с таким великолепием, что удивился даже Джованни, привыкший к роскоши. На богатых скатертях из голубой парчи в свете множества масляных ламп, расставленных вдоль стола, сияли золотые блюда и приборы, а на бокалах красовались драгоценные лилии. Звуки труб возвестили о начале праздника, и приглашенные стали рассаживаться. Каждого провожал паж. Во главе стола сидел Великолепный, по правую руку — Франческетто, по левую — Маддалена. Паж указал Пико место между двух дам, и граф почтительно им поклонился.
— Итак, вы тот самый знаменитый Мирандола, — сказала старшая. — Но почему вы так молоды?
— Вы знаете мое имя, синьора?
— Мне назвал его паж. Я хотела знать, с кем рядом буду иметь честь поужинать.
— Это я буду иметь честь поужинать с вами, синьора.
— Наконец-то я с вами познакомилась. Во Флоренции только о вас и говорят. Вы озорник! Уж позвольте это сказать женщине, которая повидала свет.
Прозвучала еще одна труба. В зал внесли десять позолоченных поросят, изрыгающих пламя, а за ними зайцев и щук, тоже блестящих золотом.
