— Телевидение, что это такое?
— Что-то связанное с лучами. Я понял только, что оно разбивает детские сердца, но чтобы узнать больше, я должен продолжать наблюдение за муравьями.
Вот так, затаив в душе пылкие думы, все дни напролет учительница следовала за Суперменом, но пришла она в конце концов в реальную Пингвинку, в свое совершенно запущенное жилище. Несмотря на то, что Парзан столько раз предостерегал ее об угрозе заразы, обуявшей снящуюся Пингвинку, учительница стала пленницей снов. Она перестала заботиться о своей наружности и большую часть дня проводила в пижаме. Лишь изредка она вспоминала, что нужно есть, ходить в туалет. Неизвестно почему, но по сравнению со снящейся Пингвинкой время здесь тянулось как будто дольше, и она старалась почти не вылезать из постели. С тех пор как она потеряла возможность бывать в Пингвинке сновидений, она сделалась раздражительной и стала принимать снотворное. Но снотворное вызывало не Пингвинку сновидений, а не имеющие с ней ничего общего, самые обыкновенные сны.
Той ночью профессор Сэмбэй дремал на устроенной в лаборатории кровати и вдруг вскочил с истошным воплем. Он снова закрыл глаза, чтобы удостовериться, что увиденное им было не снящейся Пингвинкой, а всего лишь страшным сном, но уснуть уже не мог. Профессор Сэмбэй слез с кровати и подошел к столу. На столе стояли в ряд семь машинок из спичечных коробков, двигающихся при помощи резинок. Вот уже неделю профессор Сэмбэй каждый день занимался этими машинками из спичечных коробков. Ничего другого создавать ему не хотелось. Нет, ему вообще ничего не хотелось создавать. Что бы он ни создавал, все едино. Никому его изобретения не нужны. Прежде всего, разве здесь еще остался кто-нибудь из жителей? Все жители ушли туда. В первый раз у профессора Сэмбэя возникло желание отправиться в Пингвинку сновидений. Какая разница, что та Пингвинка будет не настоящей, если он сможет там создавать что-либо еще, кроме игрушечных автомобилей? Профессор Сэмбэй опустился на низкий деревянный стул и, обхватив голову руками, некоторое время неподвижно сидел в темноте лаборатории, но потом не выдержал, открыл дверь и вышел наружу.
Еще не начинало светать. То тут то там в кустах вскрикивала совка, крякала утка, стрекотал сверчок. Профессор Сэмбэй шел не разбирая пути. В одном месте ему почудилось, что он увидел Каштаноголового с блаженным, не от мира сего лицом. Но, возможно, это был только призрак. В другом месте ему почудилось, что он увидел втиснувшегося в дупло высокого трухлявого дерева, дрожащего Супермена. Но вероятно и это был только призрак, мелькнувший в неверных отсветах зари. Он слышал, что за его спиной неотступно шуршат кусты, как будто кто-то следовал за ним по пятам. Но это был не призрак. Не отставая ни на шаг от профессора, доктор Марсилито ломал сучья в бессильной злобе. Куда в такое время направляется профессор Сэмбэй? Не затеял ли профессор Сэмбэй новую каверзу против него, вроде тех машинок из спичечных коробков, работающих на резинке? Снедаемый подозрениями и отчаянием, один только доктор Марсилито следовал по пятам за профессором.
Профессор Сэмбэй пришел на край болота, где Никотян Великий ловил рыбу. Бледные лучи восходящего солнца еще только начали окрашивать поверхность болота в оранжевый цвет, а Никотян Великий уже сидел с закинутой удочкой.
— Что ты здесь делаешь? — спросил профессор.
— Жду, чего еще здесь делать, — невозмутимо ответил Никотян Великий.
Профессор Сэмбэй опустился возле Никотяна Великого и некоторое время пристально смотрел на леску. Подул ветер, вдалеке зашелестели деревья. В ближних кустах тихонько кашлянул доктор Марсилито. И вновь наступила тишина.
— Клюет?
— Не клюет.
Все казалось каким-то нелепым. Профессор Сэмбэй не имел ни малейшего понятия, о чем бы можно завести разговор.
— Чего ждешь?
— Жду, когда за мной пришлют.
Никотян Великий был облачен в блестящий серебристый скафандр, лицо его полностью скрывал шлем с черным непроницаемым стеклом, так что догадаться о его чувствах не было никакой возможности. Среди деревенских жителей находились и такие, кто на полном серьезе утверждал, будто под шлемом — пусто и внутри никого нет. Но эти умники даже издалека не видели Никотяна Великого и всего лишь перевирали чужие россказни. Профессор Сэмбэй пристально разглядывал стекло шлема, за которым должно было быть лицо.
— В чем дело?
— Да вот, ходят слухи, что внутри ничего нет.
Никотян Великий, продолжая сжимать правой рукой удочку, левой поднял стекло. Ничего нет. Там, где должно было быть лицо Никотяна Великого, зияла пустота. Никотян Великий вновь опустил стекло и, как ни в чем не бывало вернувшись к рыбной ловле, прошептал сочувственно:
— Слухи не обманули.
Профессор Сэмбэй ощутил, как в нем с позабытым рвением вновь взыграла кровь ученого. Хочу знать истину! Истину во что бы то ни стало! Вот какие пламенные мысли охватили профессора.
— Ты… — начал он дрожащим голосом, — кто?
— Никотян Великий, кто же еще!
Это длилось всего одно мгновение. Но профессору показалось, что прошла вечность. Профессор Сэмбэй внутренне вознесся. Чтобы постичь истинный облик представшего ему космического пришельца, он поднялся на высоту, с которой мог обозреть всю свою жизнь ученого, на высоту, с которой он мог одним взглядом окинуть всю историю Пингвинки. И однако — разгадки не было. Как ни высоко он возносился, не удавалось ухватить даже тени истины. Я абсолютно не понимаю Никотяна Великого. Посчитав, что эта мысль есть факт подлинный и непреложный, профессор поспешил вернуться к Никотяну Великому, закинувшему удочку на краю болота. Профессор Сэмбэй чувствовал, что в глубине его груди закопошились тысячи насекомых, на мгновение он даже рассеянно подумал, уж не отложили ли они яйца ему в нос и рот, пока он дремал в своей запущенной лаборатории, но тотчас решил, что это маловероятно, еще раз прислушался к зудению копошащихся в нем насекомых и вдруг понял, что это зудит в нем чувство, самое пустое и в то же время самое неодолимое, чувство, которое, раз охватив, уже потом не отпускает до самой смерти.
— Возьми меня с собой! — простонал профессор. — Когда за тобой пришлют, возьми меня с собой!
Послышалось всхлипывание. Оно исходило от доктора Марсилито, который все это время следил за профессором Сэмбэем и Никотяном Великим. Он зажимал рот руками, бился головой о землю, извивался всем телом, но не мог заглушить сдавленных рыданий.
Никотян Великий сидел в полной неподвижности и, не говоря ни слова, из глубины пустого шлема пристально глядел на протянутую леску.
Учительница блуждала по снящейся Пингвинке. Супермена нигде не было видно. Учительница, подражая Супермену, наблюдала у корней бука и под сенью фиговой пальмы за муравьями и жуками, подражая Супермену, босоногая, в лохмотьях, ползала по земле, делая вид, что ведет какие-то наблюдения, спрашивала у детей, которые, подражая муравьям и жукам, ползали по земле, не знают ли они, где Супермен. Не знаем! — отвечали дети. Кря-кря. Отвечали ей дети на утином языке. У-ху-ху. Отвечали дети, которые умели говорить только на совином языке. Ах вот как! — сказала учительница. Пройдя еще немного, учительница обернулась. Она увидела своего сто пятьдесят одного ученика. Они уже начисто забыли все, чему она их учила. Наверняка, они даже не помнят, что я была у них учительницей! — подумала учительница. Но при этом не почувствовала никакого сожаления. Пройдя еще немного, она увидела раскидистый дуб, на ветвях которого расположилось несметное множество птиц и шимпанзе. Казалось, что вместо листьев дуб покрыт птицами и шимпанзе. С высоты доносился чей-то жалобный голос. Что меня сюда привело? Что меня сюда привело? Учительница, удивленно запрокинув голову, спросила: «Где Супермен?» Голос, точно придя в себя, сразу успокоился и любезно сообщил, что тот не иначе как отправился туда, где сидит Никотян Великий. Спасибо. Учительница вновь пустилась в путь, а за спиной у нее жалобный голос вновь запричитал. Что меня сюда привело? Что меня сюда привело? Кого-то этот голос мне напоминает, — подумала учительница. Но чей это голос, она, как ни старалась, вспомнить не могла. Перед учительницей появлялись жители и улицы снящейся Пингвинки, и вновь исчезали. Вырвавшись из многолюдного метро и спеша по домам, пингвинцы ласково заговаривали с учительницей. Барышня, вы куда? Туда, где Супермен, — застенчиво отвечала учительница. Ах вот оно что, если встретитесь с Суперменом, передавайте привет. Передайте, мы ждем его рассказов о муравьях и листьях. Старик в шортах размахивал сачком, гоняясь за желтыми бабочками на раскинувшемся за школой, цветущем желтыми цветами капустном поле. Это был директор школы. Ну и дела! Верно изволили заметить, — отозвался директор школы, не отрывая глаз от порхавших бабочек. Желтые бабочки на желтых цветах, где — цветы, где — бабочки, не различить! А кстати, куда это вы собрались? Туда, где Супермен, сказала учительница тихим голосом. Вот как? Встретите, скажите, что нам с ним надо поговорить о бабочках. Учительница продолжила путь. Старик, размахивая сачком, затянул нараспев: Желтые бабочки на желтых цветах, где — цветы, где — бабочки, не различить!
