какой оказались мы с матушкой после смерти отца, и вы, да и любая другая женщина как хорошая мать вывели бы единственную дочь в свет пораньше, чтобы успеть до двадцатого дня рождения. Не так ли, мадам?
Толстая квочка двинула рыжеватыми бровями в раздумье, затем качнула головой, соглашаясь, но молча, словно бы не решалась оставить без поддержки старую знакомую — мадам Люси. Альбина снова посмотрела на наставницу.
— Мадам Люси, позвольте всё же забрать мою бальную книжку.
И протянула руку.
Костлявый нос дернулся, и без того тонкие губы поджались, исчезая с лица вовсе, а серые глаза под нависшими веками сощурились.
— Зачем это вам? — прошипела мадам Люси, сдерживая… Что? Ярость? Гнев?
— Я уже объяснила. Хочу узнать, кто пригласил меня на следующие и с кем танцевала предыдущие. Просто… всё такое новое, и я не запомнила ни одного кавалера, — Альбина улыбнулась застенчиво и опустила глаза.
Соседка мадам не знала, что делать: уйти или всё же остаться, послушать, чем завершится этот разговор. Воспитание требовало удалиться, а любопытство — сидеть на месте. Всё же узнать сплетню первой — невероятная удача.
Мадам Ромашканд побагровела и процедила сквозь зубы:
— Вы плохо подготовлены, если не запомнили тех мужчин, которых я вам представляла! Разве я вас не учила?
— Я волновалась, мадам. И теперь хотела бы вспомнить…
Альбина снова потупилась. Заставила себя часто моргать. Ведь все девушки от смущения чуть не плачут?
Мадам Люси, резко щелкнув веером, раскрыла его перед самым лицом, будто закрываясь. Видны остались лишь гневно сверкающие глаза под сведенными над переносицей бровями.
— Вы дурно воспитаны и совершенно не образованы! — каркнула она.
Альбина закусила губу.
— Может быть, да, но, может быть, вы и ошибаетесь. — Девушка подняла голову, стараясь придать себе вид ощипанного, но независимого воробья. Взгляд устремился поверх причесок зрителей, а голос слегка охрип, словно от слёз. — И раз вы не хотите удовлетворить мою просьбу… Я прошу не просто отдать бальную книжку… — Альбина сделал паузу, громко сглотнула и продолжила тонким, но решительным голосом: — Я требую вернуть мне последнюю драгоценность моего рода!
Подбородок задрался выше, губы плотно сжались, а веки часто-часто заморгали.
Рыжая квочка даже подалась вперёд, с жадностью впитывая происходящее. Альбине казалось, что она почти слышит, в каких выражениях та будет пересказывать эту сцену. Ну что ж, мадам сама напросилась.
Жестом, больше подходившим для пощечины, бывшая придворная дама протянула книжечку.
— Вот. Ваша.
— Благодарю, — Альбина аккуратно перехватила стопку скреплённых веером тонких костяных пластин. — Вы, как всегда, добры, мадам Люси.
И присела в книксене, скромно опустив глаза в пол, подчёркивая контраст между милой скромной девушкой и злобной ведьмой, обидевшей бедняжку. Распрямившись, раскрыла вторую страницу. Единственная запись против шестого танца. Подняла глаза на мадам Люси.
— Один танец? И всё?
Трудно встретить не только суженого, если танцы не расписаны! И пожалуй, ещё можно было смолчать, если бы мадам Ромашканд не знала о ситуации своей воспитанницы или другим девушкам не досталось кавалеров. Но ведь знала! И старшим девушкам отдала заполненные книжки в самом начале вечера.
Веер в руках мадам резко опустился, закрываясь с громким щелчком. И почти такой же щелкающий от придушенной злости прозвучал голос:
— Вам и этого достаточно!
— Благодарю, мадам, за вашу доброту. Позаботиться лучше о бедной сироте было бы трудно, — Альбина ещё раз улыбнулась и опустила глаза. Губы её дрожали. Надо бы, чтобы от обиды, только обиды не было. Чего ещё ожидать от мстительной старухи, которая почти никакой власти не имела над девчонкой? Дрожь эта предназначена была для зрителей. — И считаю ваши обязательства полностью выполненными.
Вежливо поклонилась, как кланяются, прощаясь навсегда, и отошла в сторону. Книжку положила на открытую ладонь как знак того, что не все танцы заняты.
Но до начала следующего, на который её пригласил Виктор Халави — она наконец узнала имя того улыбчивого мужчины, — книжка заполнилась до самого конца. И даже те танцы, которые она не любила или хотела оставить для передышки, оказались заняты. Лишь один, предпоследний, удалось отстоять: Альбина боялась остаться совершенно без сил к концу вечера. Да и кроме отдыха, были на этот танец у Альбины кое-какие планы. И она успела их воплотить! Она присматривалась к тому, где кружит в танце её приятельница, и ловко перехватила на полпути, когда кавалер вел её к наставнице.
— Как же замечательно! Вам нравится бал? — спросила у Риммы, рассматривая гостей, которых стало заметно меньше — праздник подходил к концу. От усталости слегка подрагивали колени и руки, щеки раскраснелись, а спина взмокла, но дело нужно довести до конца.
— О да! Замечательно! Я просто в восторге! — Римма обмахивала ладошкой разгорячённое лицо.
— И я, — улыбнулась в ответ. — Надеюсь, что мы найдём хороших женихов и никогда не станем старыми грымзами, которые мстят молодым только потому, что сами уже немолоды.
Римма, до этих слов с улыбкой следившая за движением вокруг, обернулась к Альбине. Удивление на её лице сменило непонимание, затем появилась работа мысли, и девушка наконец догадалась обернуться.
Позади сидела мадам Люси. Смотрела она не на них, а куда-то в сторону, но губы её недовольно сжимались, а брови хмурились. И Альбина надеялась, что та услышала всё до последнего слова, и они задели злобную старуху так же, как и её слова задели саму Альбину.
— Ах, подруга! — выдохнул Римма, заподозрив, что всё было подстроено. — Ах, Альбина!
И схватив ту за руку, потащила подальше, за ту самую колонну. Альбина глянула серьёзно на приятельницу и сказала:
— Ничего страшного. У её позора хотя бы свидетелей не было. Мне же пришлось перед множеством людей опровергать слухи о том, что замуж мне нужно не потому, что я в тягости, а чтобы сохранить наследство отца, которое может остаться в ведении казенного управляющего, если я не успею вовремя выйти замуж.
Римма смотрела круглыми от испуга глазами, прикрыв рот ладошкой. Другая рука, прижатая к груди, мелко подрагивал.
— Так что, милая подруга, будьте осторожны. За ваши деньги вас могут облить грязью и оболгать, — и раскрыв свою бальную книжку, показала Римме: — У меня сегодня почти все танцы были заняты. А у вас?
…Люба отложила вязание и с удовольствием потянулась.
Она глянула на часы. Стояла глухая ночь, за окном — непроглядная темень. Тефик, свернувшись бубликом, давно спит на коврике в углу.
Ей тоже пора спать, ведь завтра на работу. И весь день наверняка пройдет в сонной мути.
«Зато склочную старушенцию на место поставила!» — мелькнула последняя мысль в голове у Любы,
