Смотрю на его кружку – голубая эмаль с зелеными каплями, а внутри темно-коричневая газировка с кубиками льда. Мне нужно всего пять секунд. Даже четыре, если поторопиться.
– Извините, а можно мне стакан воды?
– Разумеется. Простите, что сразу не предложил.
Он встает и идет достать мне стакан. Вот он, мой шанс. Сердце сейчас выпрыгнет из груди.
Подхожу к столу, делаю вид, будто интересуюсь онкологической хирургией. Вот моя рука над кружкой, в ладони пакетик. Я вся мокрая от страха, и внезапно пакетик выскальзывает из ладони и падает в напиток, розовым кексиком кверху.
Черт!
– Вам со льдом? – Вильям стоит у холодильника, спиной ко мне.
Рука у меня дрожит.
– Да, если можно. – Голос тоже дрожит. Сейчас он заметит. Обернется и увидит, что я делаю. И что тогда?
Вильям бросает в стакан пару кусочков льда. А я лезу в его кружку, вылавливаю пакетик и прячу себе в карман. Лед позванивает в стакане. Вильям подходит с моей водой. На столе капельки диетической колы. Промокаю их краем рукава.
Вот он рядом со мной. Чувствую, что краснею. Снова засовываю ладонь в карман. Он смотрит на меня, сжимая в руке стакан.
Боже праведный, он все видел. Мне надо бежать. Со всех ног.
– Знаете, – тихо говорит он, – думаю, в подвале есть еще несколько альбомов. Хотите взглянуть?
Пронесло. Пока.
Помню, Делия как-то сказала, что он не разрешает матери держать многие их вещи в доме. «Это твоя бывшая жизнь, – подслушала Делия их разговор. – И ты не должна больше о ней думать». Делию больше всего возмущало, что мать даже не пыталась с ним спорить. Просто согласилась.
Он поворачивается и улыбается мне – тепло и по-дружески. У меня все переворачивается внутри.
– Давайте пойдем и посмотрим. – Поднимает кружку и делает глоток.
Внезапно понимаю, что меньше всего хочу спускаться с ним в подвал. Ведь он может попробовать сделать со мной то, что пытался сделать с Делией. Не уверена, что у меня такие же острые зубы, как у нее. Да и руки не такие проворные. Плевать. Если не пойду с ним, ему сойдет с рук сделанное. А этого я хочу еще меньше.
– Хорошая мысль, – говорю я.
Он открывает дверь в подвал и протягивает мне руку.
– После вас. – На лестнице тесно, и мне приходится протиснуться рядом с ним. Спустившись с лестницы, мужчина включает свет. Окон здесь нет. Пахнет новым ковром и землей. Вдоль стен дешевые книжные полки, кожаный диванчик, большой, новый на вид телевизор и груда картонных коробок в углу.
– Думаю, альбомы в одной из коробок сзади, – говорит он. – Можете сами порыться. – И машет рукой, типа валяйте. Наклоняюсь и чувствую, что он смотрит мне в спину, точнее, на задницу. Сейчас меня стошнит. Я должна это сделать, покончить со всем этим. Но как?
Хватаю коробку. Она тяжелая, но не очень, вполне могу ее поднять, но тут… мне приходит в голову мысль. Тяну коробку, отпускаю, потом снова тяну, тяжко вздыхаю. Делаю передышку и тащу.
Поворачиваюсь к Вильяму, делаю мордашку попроще.
– Извините. Коробка такая тяжелая. Может, вы мне?..
– Разумеется, – говорит отчим Делии и одаривает меня до тошноты приятной улыбочкой. – Это вы меня извините, что сразу не догадался. – Он протягивает мне свою кружку. – Подержите, пожалуйста.
Делия обещала мне: он никогда не догадается, что я виной случившемуся. «У него врагов навалом», – сказала она. Сколько интернов уволил, со многими коллегами не ладил. А отец девочки, которую ему не удалось спасти, – да это мог сделать любой из них. В какой-то миг я почти надеюсь, что он догадается. Я хочу, чтобы он в этот момент повернулся, вспомнил, как мне улыбался, и почувствовал себя полным идиотом.
Беру его кружку в руку. Да, Вильям, подержу. И с большим удовольствием.
А вам это вряд ли понравится.
Он поднимает первую коробку. Вытаскиваю липкий пакетик из кармана, открываю его и высыпаю желтые кристаллики в колу. Опускаю палец и мешаю, пока они все не растворяются в газировке. Вытираю палец о джинсы.
Тем временем Вильям перетащил три коробки, четыре. Он кряхтит и даже потеет от натуги.
– Ага! – говорит он, наклоняется и вытаскивает коробку из глубин. Сверху зеленым фломастером написано Альбомы. Поворачивается ко мне с сияющим видом. Улыбается, такой довольный собой. Доволен, что передвинул несколько коробок, а у самого падчерица умерла. Меня сейчас вырвет. Хочется заехать кулаком по его самодовольной роже. – Ну вот, все нашел. – Ставит коробку на диванчик. – Они здесь.
– Спасибо, – говорю я. И с улыбкой протягиваю ему кружку.
Открываю коробку и достаю верхний альбом. Краем глаза вижу, как он делает первый глоток.
«Прежде чем мы подбросим ему дурь Тига, – сказала Делия, – надо забросить ее ему в брюхо…»
Он кивает на диванчик.
– Присаживайтесь, если хотите. – И делает еще один глоток.
У меня внутри все вспыхивает огнем, меня куда-то несет, как будто это я глотаю волшебный порошок.
Отчим Делии смотрит на меня с высоты своего роста. Стараюсь не улыбаться, глядя, как он допивает свой напиток. Ставит пустую кружку на подлокотник диванчика. Потом подходит с другой стороны и включает лампу над новым на вид холодильником. Открывает дверцу. Заглядываю внутрь и вижу коричневые стеклянные бутылки. Он достает две. Подходит к диванчику, садится и протягивает одну мне.
– Вообще-то мне с моим диабетом пить пиво нельзя. Думаю, вам тоже, – говорит мужчина. – Верно? – И потом: – Я никому не скажу, если и вы не скажете.
И снова улыбается. А мне хочется взять бутылку и треснуть со всей дури ему по носу. Представляю себе удар, хруст, кровь на его толстых сухих губах.
– Спасибо, – говорю я. И когда он вручает мне бутылку, его пальцы касаются моих.
Альбом давит на колени. Пиво холодит руку. Чувствую его дыхание. Он совсем рядом. Интересно, сколько мне здесь придется сидеть. Смотрю на фотографию Делии лет пяти-шести. Темные кудряшки, широкая улыбка, руки подняты над головой, как будто она кричит «та-дам!».
Вильям смотрит через мое плечо.
– Господи, вот смотришь на такой снимок… И думаешь, кто тогда знал, что все так закончится. Ужас. – Он говорит это с такой грустью и так искренне, что на миг я почти могу убедить себя – это нормальный человек с нормальными чувствами. – То есть недоумеваешь, какого черта, что же могло случиться?
А я думаю, уж ты-то точно знаешь, что случилось, мешок с дерьмом.
– Мы никогда не были с ней близки. То есть, думаю, она меня недолюбливала за то, что я живу с ее матерью, что я не ее отец…
За то, что ты пытался ее изнасиловать.
– Мы с ней во многом расходились во мнениях. Но я всегда относился к ней как к своей дочери, хотя она не испытывала ко мне родственных чувств. Она была мне родной…
Не знаю, кого он хочет убедить, меня или себя самого, но больше не могу это слушать. И внезапно вспоминаю один эпизод: середина восьмого класса, я в гостях у Делии. Ночью мне захотелось пить, и я пошла на кухню, а там Вильям. На мне была только ночная рубашка, мне дала ее Делия – ярко-красная с черными звездами. Я вышла босиком и, хотя рубашка была длиннее, чем школьные платья у многих девочек, внезапно почувствовала себя голой. Впервые тогда мы остались с ним наедине. Помню, он мне улыбнулся и сказал: «Какая встреча…», а я от смущения засмеялась.
– Пить хочется, – пробормотала я.
Он пожал плечами и потом, непонятно почему, подмигнул. А я еще подумала, что, наверное, он милый и не такой плохой отчим, как считает Делия. Но у меня в животе возникло что-то, какой-то твердый камешек.
Стаканы у них стояли на верхних полках, и когда я потянулась, ночнушка задралась еще выше. Я начала краснеть и попыталась одернуть рубашку. А потом подошла к раковине и повернула кран. Кожу покалывало иголочками. Когда я обернулась, он стоял, опершись на стол, и смотрел на меня, засунув руки в карманы. Вообще-то я хотела немного перекусить, но внезапно есть расхотелось. Просто захотелось побыстрее уйти. Как и сейчас.
– Пожалуй, у меня теперь достаточно фотографий, – говорю я и встаю. Моргаю, будто прогоняю слезы.
– Не хотите взять какие-нибудь отсюда?
– Нет, – быстро отказываюсь я. – У меня уже и так много, из гостиной. Спасибо.
– Могу показать вам ее вещи, – говорит он. – Хотим избавиться от разного хлама, одежды и всего прочего. Ее мать поручила мне с этим разобраться, ей самой это не по силам. Все в гараже. Может, вы хотите взять что-нибудь себе на память или…
– Нет, спасибо. Я пойду… – Киваю на лестницу. Не могу на него смотреть. – Не надо меня провожать.
– Хорошо, что вы зашли, – говорит он. Голос у него какой-то странный. Словно он вот-вот заплачет, но я не настолько близко, чтобы в этом убедиться.
Медленно поднимаюсь по лестнице. Оборачиваюсь и вижу альбом у него на коленях. Глаза у него опущены и, готова поклясться, он гладит какую-то фотографию.
