Коннор, мокрый до нитки, стоял у порога и буквально трясся от злости. И от холода.
Сначала он хотел просто-напросто вышибить дух из этой девчонки, а вместе с ним и ее норов. Но он никогда прежде не поднимал руку на женщину, это было против его принципов. Хотя, с другой стороны, разве это женщина? Дьяволица с лицом ангела! Испорченное создание, заслуживающее хорошей порки!
И, не долго думая, Коннор схватил девушку в охапку, перекинул через колено, задрал подол юбки и принялся отсчитывать шлепки.
— Макджоувэн! Прекратите немедленно!
— А вы обещаете себя хорошо вести?
— Нет! Черт вас побери!
Шлеп! Шлеп! Шлеп!… Сами по себе удары не были сильными, но для Джеммы, с ее непомерным самолюбием, происходящее было хуже пытки. Ничего, это послужит ей хорошим уроком.
— Мерзавец!
Пытаясь уклониться от ударов, девушка извивалась в руках Коннора как змея. И очень скоро пришлось отпустить ее, иначе возбуждение, которое неожиданно вызвала у него «экзекуция», было бы просто невозможно скрыть. Ослабив руку, он позволил девушке встать. И быстро поднялся сам, чтобы Джемма не заметила подозрительной выпуклости на его бриджах.
— Ну вот, — произнес Коннор, — вы наконец получили то, что вам полагалось. Возможно, если бы ваш дядя делал это как можно чаще, вы не превратились бы в такое чудовище.
К его изумлению, при этих словах Джемма отшатнулась от него так, словно он ударил ее по лицу. Ее реакция поразила Коннора. Неужели Арчибальд Бэрд осмеливался поднимать руку на свою сироту племянницу?! А если все-таки именно так и было? И сейчас Коннор своими действиями пробудил в ней болезненные воспоминания?
Макджоувэн никогда не был подлецом, но, похоже, в данном случае он повел себя как последний негодяй. С момента их первой встречи ему приходилось видеть разную Джемму: в слезах, разъяренную, дерзкую, разбитую от усталости, один раз — и от этого перехватывало дух — чарующе приветливую, но никогда она не съеживалась, как сейчас, будто раненое животное.
О Боже! Как ему хотелось хоть чем-нибудь дать ей понять, что он очень сожалеет о случившемся, что вовсе не намеревался причинять ей боль! Коннор был из тех мужчин, кто не привык извиняться. Правда, один раз ему пришлось это сделать, но тогда он просто рассчитывал привести Джемму в замешательство, не более того. Сейчас же все было по-другому. Глядя на изменившуюся в лице девушку, Макджоувэн испытывал сначала огромное желание убить ее прохвоста дядюшку, а потом умолять ее о прощении. Сделать последнее было еще не поздно. Но он колебался, и мгновение было упущено. Джемма молча повернулась к огню и сняла обугленные остатки мяса.
— Вам придется поискать на завтрак что-нибудь другое, — тихо проговорила она, не поднимая глаз на Коннора. Он был только рад убраться подальше от хижины, чтобы не видеть бледного, искаженного болью лица Джеммы. Это лицо преследовало его, пока он шел все дальше и дальше в поля, пробирался сквозь заросли вереска в поисках дичи. Макджоувэн понимал, что должен как-то уладить их размолвку с Джеммой. Но впервые в жизни не имел представления, как подступиться к этой задаче.
Глава 14
Коннор возвратился в хижину после полудня с жирным гусем, перекинутым через плечо. Предварительно он ощипал и разделал его, чтобы избавить Джемму от грязной работы. На самом деле ему просто хотелось оттянуть момент своего возвращения. Он боялся встречи с Джеммой. Часы, проведенные им на охоте, не избавили Коннора от чувства вины за причиненную ей боль.
Черт бы побрал эту девчонку! Почему все, что с ней случается, задевает его так сильно? Ни одна женщина на свете не доставляла ему столько хлопот!..
Подходя к домику, Коннор осторожно приоткрыл дверь. Может, Джемма уже сбежала, воспользовавшись его длительным отсутствием? То, что он увидел, шагнув внутрь, заставило Макджоувэна забыть обо всем. Его рот сам собой открылся от удивления. Сняв с плеча гусиную тушку, Коннор брякнул ее на пол.
Пока его не было, Джемма самостоятельно перетащила все тюки и сундуки из повозки и распаковала их. Предварительно она чисто подмела пол, собрала в кучу весь мусор и обломки старой мебели и кинула их в камин.
Они и сейчас еще догорали там, распространяя приятное тепло. Стены и стропила были очищены от паутины. На пол девушка постелила два ковра, привезенные ею из Англии. Насколько мог судить Коннор, оба были великолепной работы абиссинских и турецких мастеров. Знал бы старина Арчибальд, какую дыру будут украшать его ковры! На стенах комнаты висели великолепные, очень ценные, как опытным глазом отметил Коннор, гобелены ручной работы. Здесь же было размещено несколько весьма приятных полотен маслом, принадлежавших кисти неизвестных, но, судя по всему, талантливых художников. Справа от очага Джемма устроила импровизированную кухню, где она расставила весь свой китайский фарфор, серебро и разную кухонную утварь. По другую сторону стоял маленький столик, окруженный стульями. Это, очевидно, задумывалось как место для отдыха. Столик покрывала вышитая скатерть из прекрасного Дамаска, дополненная вазой из горного хрусталя — немецкого или бельгийского, — как предполагал Коннор.
Наверху Джемма разместила все свои дамские вещицы: зеркала, гребни, коробочки с помадой, флаконы духов. Медвежья шкура заняла изначально предназначенное ей место на полу и превратилась в прекрасный ковер для ног возле кровати. К огромному удивлению Коннора, его кожаный жакет был вычищен и преспокойно висел на вешалке возле двери. С другой стороны от входа Джемма оборудовала умывальную. Здесь было все что нужно: чистое хрустящее полотенце, таз и кувшин для умывания; сосуд со свежей водой стоял рядом.
Коннор молча взирал на все это, уперевшись руками в бока, не зная, что делать со всем этим великолепием. Впервые в жизни он не нашелся что сказать. Перемены, которые Джемма произвела в столь короткий срок, были сродни чуду и говорили о ее огромной силе воли… Внезапно Коннор почувствовал, что ему хочется смеяться и плакать одновременно. Смеяться потому, что убранство хижины делало ее похожей на пиратское логово, куда стаскивались сокровища со всего света. А желание плакать… Что-то очень жалкое было во всей этой роскоши, столь неуместной в убогих стенах лачуги старого Додсона.
Но плакать Коннор, разумеется, не стал. Он вообще никогда и ни по какому поводу не плакал. С тех самых пор, как умерла его мать. Одинокие годы детства под присмотром холодного аристократичного отца научили Коннора сдерживать слезы. Макджоувэн-старший препоручил своему единственному сыну семейный корабельный бизнес и возложил на него обязанности по управлению Гленаррисом. Постепенно Коннор стал похожим на отца: черствый, высокомерный, равнодушный к чужим страданиям. Неважно, что воспоминания о доброте и кротости матери он пронес через всю жизнь. Самому ему не были знакомы эти чувства. Коннор даже не предполагал, что они существуют. До сих пор…
