– Этот не будет, – хмыкнул Шурик, толкая Степана кулаком в спину. – Просто посидит.
– Знамо дело, посидит, – согласилась покладистая баба, доставая из кармана связку ржавых ключей.
В подвале было темно.
– Куда идти? – растерялся Степан, вглядываясь вперед.
– Иди на меня, – раздался слева голос Ваньки.
– Может, свечку зажечь? – спросил Степан.
– Ничего, скоро глаза привыкнут, – пообещал Шурик. – Это только первые пять лет темно кажется.
Ванька злорадно заржал.
Баба наверху захлопнула дверцу. Загрохотал засов, скрипнул ключ в замке.
– Да вы чего, ребята? – попятился испуганный Степан.
– Шутка, – хлопнул его по плечу Шурик. – Не пугайся. Конечно, никто с тобой тут сидеть пять лет не собирается. Так, немножко потолкуем…
В руке Ваньки вспыхнул луч фонарика – высветил лавку у земляной стены, потом низкий свод потолка и уперся в лицо зажмурившегося Степана.
– Не жмурься, – строго произнес Ванька. – Сядь на лавку. И жди.
– Чего? – жалобно спросил Степан. – Неужели вы из-за мелочи, из-за каких-то двух сотен рублей готовы грех на душу взять?
– Дурак ты, парень, – крякнул с досадой Шурик. – Мы тебя сюда заманили. И никакой тут простокваши, никаких денег…
– Зачем заманили? – Степан рукой прикрыл глаза от света.
– Вань, побереги батарейки, – приказал Шурик.
Снова стало темно.
– Зачем? – спросил Степан.
– Может, его прибить маленько? – предложил Ванька. – Чтоб был потише, а то лезет с разными вопросами.
– Будешь рыпаться, – грозно предупредил Шурик, – прибьем до состояния «абсолютной покорности». Сечешь, падла?
– Не понимаю, за что? – недоумевал Степан.
– Не успели подготовиться к твоей встрече. Ты же должен был только завтра утром приехать? – проговорил Ванька.
– Торопился, билеты специально поменял, – пояснил Степан. – Чтоб пораньше к Солнцу… Доложиться, как положено.
– Он и так все знает. Ему уже позвонили.
– Что-то не так?
– Да все так! Что ты ноешь? Шурик, давай я ему все-таки врежу от души!
– А пакет? – наивно спросил Степа. – Мне же надо передать!
– Там пучок нарезанной бумаги, – объяснил Шурик. – Кукла.
– Это вы меня из-за Антонины?
– Да заткнись ты! – вспылил Ванька. – Шурик, этому пацану надо врезать! Он иначе не замолчит.
– Промахнешься в темноте, – предположил Шурик.
Снова вспыхнул луч фонарика – прямо в глаза Степана.
Он не успел закрыться рукой – Ванька наотмашь вмазал кулаком…
Всю неделю Антонина провела в полном одиночестве и взаперти. Неизвестность мучила ее, а страх не давал спать по ночам.
Раз в день ей приносили сырые немытые овощи – морковь, свеклу, капусту – и ведро воды. Она пыталась выяснить судьбу Степана, угрожала милицией, просила о милосердии и помощи… Никто не отвечал на ее вопросы, не вступал в разговоры.
Она сутками напролет плакала, уткнувшись лицом в ком тряпок, служивших ей подушкой. Выдумывала фантастические планы побега.
«Вот, – думала она, – хорошо бы часовые вздремнули, а засов я бы немного подтолкнула палочкой… Он бы упал. Я бы тихонько выбралась. В деревне взяла свою машину, доехала бы до первого же отделения милиции… И там все бы им рассказала! Вот они бы… Тогда я бы и Степана нашла. Куда они его дели? Что с ним случилось? Ведь не мог же он меня тут одну бросить? С ним что-то страшное… Боже мой! Как ему помочь?»
Голова от напряжения, от голода и постоянного стресса превратилась, казалось, в один сгусток боли.
И так день за днем…
Дверь ее убогой лачужки распахнулась поздней ночью накануне ожидаемого приезда Степана. Два черных служителя и три костлявые тетки в белых балахонах молча отвели ее на берег пруда и заставили раздеться догола. Потом тетки провели ее в воду, ополоснули и вывели на берег.
– Не воняет? – спросил один из черных.
– Пока нет, – сострила тетка.
– Пошли. – Черные повели ее обратно в колонию.
Антонине показалось особенно странным и пугающим то, что в лесу не щебетали птицы. Не свиристели сверчки.
Этой ночью и в колонии была могильная тишина. Ни шепота, ни звука, ни малейшего огонька.
Дверь дома со скрипом отворилась. Тетки бесцеремонно пихнули Антонину вперед – в бездну мрака и ужаса…
За ней вошли черные.
Кто-то взял ее за руку и повел по ступеням на второй этаж.
«К Солнцу ведут, – догадалась Антонина, и сердце ее сжалось в твердый комочек. – А если я его задушу? У меня хватит сил. Мы же будем одни! Он не сможет сопротивляться… Хотя говорят, что он невероятно силен…»
– Проходи. – Перед Антониной открылась дверь.
В большой просторной комнате горели свечи в высоких канделябрах.
Стены, почти невидимая мебель, стол – все было укрыто черным бархатом. Казалось, что это в ночном бездонном небе парят огоньки свечей, поблескивает серебро столовых приборов, цветные узоры фарфоровых тарелок, хрусталь бокалов. И розы… Алые розы с капельками росы на лепестках…
– Проходи, – раздался рокочущий бас Минаева. – Сегодня я долго думал о тебе. Снова и снова я думаю о тебе. И никак не могу решиться на неминуемый поступок.
Самого Минаева нигде не было видно.
«Будет играть, – определила Антонина, – как кошка с мышкой. Вот, оказывается, что ему нужно… Ничего удивительного. Это можно было предположить. Посмотрим, что будет дальше».
– Не удивляйся. – В комнату вплыла фигура Солнца. Минаев был одет в бархатный балахон, и его не было видно. – Это великолепие не для тебя. Я никак не хотел произвести на тебя впечатление. Просто я так живу. Мне так приятнее. Я ничего не хочу скрывать от тебя. Ведь ты умная женщина и все понимаешь. Зачем эти утайки?
– Где Степан? – отважно спросила Антонина, оглядываясь.
Входную дверь, в которую вошла, она бы уже не нашла в складках черного бархата.
– Степан поехал в экспедицию. К жаркому солнцу. Ему нужно проветриться. Да и мы… Уже давно планировали эту поездку для него. Пора мальчику становиться мужчиной. Пора ответственно относиться к делу. Пора совершать важные и нужные поступки. Мне кажется, вы того же мнения?
– Безусловно, – подтвердила Антонина.
– Но взялись, так сказать, с другой стороны, – усмехнулся Солнце, – ученый… Психолог. Изучаешь нас, значит, как подопытных кроликов…
– Каждому свое, – проговорила гостья.
– Если бы так, – хозяин горестно вздохнул, выказывая скорбь по несовершенствам мироздания. – Но ведь не получается! Не может народ чинно и благородно отдавать кесарю кесарево, а Богу – богово. У нас все через край! Уж если любовь, то до гроба! Да так, чтоб кости трещали! Разве вы любите вашего бедного мальчика по-другому? Разве вы не готовы ради него взойти на костер?
– Я бы хотела для начала с ним посоветоваться.
– Давайте выпьем хорошего красного вина? – Минаев подошел к будто парящим в воздухе столовым приборам, поднял хрустальный графин – в бокалы полилось густое багровое вино.
– Подходите ближе, – позвал Солнце. – Я, конечно, могу и поднести…
– Ничего, ничего, – Антонина подошла и взяла бокал.
Минаев слегка тронул своим бокалом край ее бокала.
– За любовь! – провозгласил он.
И выпил большими глотками.
Антонина только чуть пригубила.
– До дна, – потребовал Великое Солнце тоном, не терпящим возражений. – Уж если я выпил за вашу любовь, то и вам следовало бы… Вот и умница. Еще глоточек!
Вино оказалось чуть солоноватым, плотным и необыкновенно текучим – просто само лилось в горло!
– Ай да молодец! – похвалил Солнце, принимая пустой бокал. – Если вы чуть-чуть подвинетесь вправо, то сможете сесть в кресло. Прямо за вами! Так.
Антонина на ощупь рукой определила местоположение кресла и слабовольно повалилась, ощущая в голове приятное кружение.
«Вот и все! Он меня споил… Сейчас и начнется. Ну и пусть! Это как наркоз. Так даже лучше. Нужно расслабиться…»
– Судя по тому, как вы расставили колени, – ядовито заметил Солнце, – у вас какие-то эротические фантазии.
– Это у вас шизоидные… мечтания, – разозлилась Антонина, сжимая плотно колени. – Вы меня пригласили только слушать?
– Вот именно! Только слушать! Вы слушаете меня. А я вас! Вы умный человек! Вы же сами видите, что тут творится. У меня бабья полный гарнизон! Целый курятник! Дефицит в другом.
– В чем же?
– Это же элементарно! – рассмеялся тот. – В пристанище дураков дефицит… умных собеседников. Разве не так? Разве не умное слово так очаровало нашего мальчика? Или вы находитесь в плену иллюзий относительно собственных чахлых прелестей?
– У вас так принято развлекать пленных дам?
– К развлечениям мы приступим позже. Обещаю! А пока несколько ознакомительных вопросов. Вы представились студенткой математического факультета, если я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь.
– Ошибаюсь, милая! Ошибаюсь! Вот ведь какая досада! Ошибся маленько. Ведь никакая вы не математичка. Правда?
