Все пять домов, стоявших на тихой, изогнутой плавной дугой улочке, были построены архитектором Нэшем. Тем самым Нэшем, благодаря которому нынешний облик Лондона значительно улучшился. Четырехэтажный дом был обставлен с безукоризненным вкусом. Кроме того, в распоряжение Марен перешли сад и штат избалованной, вечно чем-то недовольной прислуги, которую она тут же распустила, не желая оплачивать причуды предыдущего арендатора. Взамен она наняла двух симпатичных молодых датчанок, решивших немного пожить в Лондоне. Девушек звали Сив и Бритта. Марен весьма здраво рассудила, что они будут настолько увлечены своими собственными любовными приключениями, что не станут совать нос куда не следует. К тому же всегда приятно видеть в доме хорошеньких помощниц.
Однако со всей прямотой, свойственной северным женщинам, Марен заявила им, что забота о том, что у Чессера между ног, не входит в их обязанности. Об этом позаботится она сама. Разумеется, они не должны притворяться скромницами. Легкое кокетство – это пожалуйста, но надо знать, когда остановиться. Сив и Бритта прекрасно поняли, где проходит граница дозволенного, и приступили к своим обязанностям. Светлые волосы обрамляли их смазливые личики, под блузками прорисовывались соски, короткие юбки открывали стройные ноги, а когда они нагибались или тянулись за чем-нибудь, то кое-что еще.
Таким образом, собравшись за покупками на второй день своего пребывания в доме, Марен со спокойной душой оставила Чессера наедине с прислугой.
Предосторожности Марен были вполне разумны, но совершенно излишни, если учитывать состояние Чессера. Он, конечно, заметил двух хорошеньких датчанок, но теперь все мысли его были заняты новой профессией – вор. После того как они уехали от Мэсси, у него появилось ощущение, что он смотрит на мир не так, как раньше, под другим углом. Похоже на то, как если бы он шагнул из одной реальности в другую.
Теперь он остро ощутил, что действительно должен сделать обещанное. Его терзали противоречивые чувства. Временами ему казалось, что эта дурацкая затея стоит только того, чтобы над ней посмеяться, а через минуту видел себя обладателем пятнадцати миллионов. Решающим аргументом в пользу этой затеи стало осознание того факта, что обратного пути у него нет. Он обещал Марен – для нее это все равно, как если бы он подписал договор. Марен и ограбление были теперь неотделимы друг от друга. Если он откажется от своего слова, то, возможно, она не сразу оставит его, но он знал, что тогда между ними уже не будет той близости, что была раньше. В их отношениях появится трещинка, червоточина, которая в конце концов приведет к разрыву.
Теоретически, конечно, он мог бросить все, в том числе и Марен, но он знал, что никогда не сделает этого. При таком раскладе ничего не оставалось, кроме как отбросить осторожность и пессимизм и приступить к делу, при этом постоянно представляя себя обладателем пятнадцати миллионов. Но с чего начать? Этого Чессер не знал. Он постарался поставить себя на место грабителя и пришел к мысли, что, наверно, надо осмотреть дом одиннадцать на Хэрроухауз с новой, преступной точки зрения. Для маскировки он надел темные очки.
У него хватило здравого смысла не приближаться к дому одиннадцать, а рассматривать его, стоя на углу. Но ничего нового он не увидел. Дом как дом, похож на все остальные, плотно прижат к соседним домам.
Он обошел квартал, чтобы взглянуть на дом с противоположного угла. Пошел вниз по Эндрю-стрит, перпендикулярной Хэрроухауз, и обнаружил проходной двор – один из тех относительно широких переулочков, которые делают лондонский лабиринт столь запутанным. На указателе было написано, что он называется Паффинг-мьюс. Он шел параллельно Хэрроухауз и давал возможность посмотреть на дом номер одиннадцать с другой стороны.
Чессер поправил черные очки и двинулся вниз по переулку. Он миновал стоявший у тротуара длинный «роллс-ройс». Одетый в униформу шофер, с привычным усердием протиравший машину, не обратил на него никакого внимания. Чессер никак не мог определить, какое же из зданий – номер одиннадцать. В конце концов он увидел на одной двери табличку «Мид-Континентал Ойл» и сделал вывод, что следующий дом и есть тот, который ему нужен. Похоже. Это было единственное здание в переулке без дверей и окон, только глухая кирпичная стена в пять этажей высотой.
Чессер дошел до конца переулка. Он не узнал ничего нового, кроме того, что парадная дверь – единственная во всем здании. Конечно, он допускал, что существует еще один путь сверху, через крышу, но у него не было возможности проверить это предположение.
Он вернулся домой. По крайней мере, начало положено. Растянувшись на диване, он принялся от нечего делать листать журнал «Квин» за прошлый месяц. Сив догадалась принести ему стакан холодного коктейля и одарила теплой улыбкой. Он был благодарен и за то и за другое. Чессер лежал, потягивая коктейль, и пытался разобраться в своем гороскопе, напечатанном в «Квин».
И тут он услышал это.
Звук, похожий на негромкий резкий хлопок, Он не придал этому значения, но звук повторился несколько раз через неравные промежутки времени. С минуту все было тихо, а потом началось снова. Странный звук. Похоже, он уже когда-то слышал его. Звук доносился снизу.
Он приложил ухо к ковру. Да, сомнений не оставалось. Чессер отправился на разведку. Он разыскал дверь в подвал и спустился вниз.
Это была Марен.
Она стояла, крепко упираясь расставленными ногами в землю, левая рука на поясе, правая вытянута вперед. Самая правильная позиция для стрельбы. К противнику, старому портновскому манекену, обтянутому муслином, она стояла в профиль. Так в него труднее попасть.
Теперь Чессер понял: то, что он слышал, было звуком выстрела из пистолета с глушителем. Пуля вошла в пышные формы манекена рядом с предыдущими – на уровне сердца. Марен быстро прицелилась и нажала курок. Отверстие, проделанное пулей, отстояло от остальных не больше, чем на полдюйма. Она остановилась, чтобы перезарядить. Чессер никогда раньше не видел женщину, стреляющую из пистолета. Разве только в кино. Но в жизни – никогда. В этом есть что-то гибельно привлекательное. Он спросил:
– Где ты научилась так стрелять?
– Жан-Марк научил.
– А-а.
Она вынула пустую обойму, взяла новую, вставила ее и послала патрон в патронник так, будто она всю жизнь этим занималась.
– С бедра я стреляю хуже, – сказала она, – не так метко. Она повернулась и продемонстрировала, вогнав без остановок всю обойму в грудь манекену. Отверстия от пуль были на расстоянии не больше шести дюймов друг от друга.
– Видишь, – сказала она со вздохом, – не получается кучно.
– Неплохо, – сказал он и подумал: «Господи! Она же смертельно опасна!»
– Для этого нужен навык. Мы оба должны тренироваться.
– Зачем?
– Я купила тебе маузер. Точно такой же, как мой.
Она показала на пистолет, лежавший неподалеку на ящике. Тоже с глушителем. Рядом стояло несколько коробок с патронами, небольшая жестянка со смазочным маслом и какие-то специальные щеточки. Так вот зачем она ходила в магазин. За оружием.
Она сказала:
– Раньше у меня была беретта 380-го калибра, пока Жан-Марк не подарил мне маузер. Жан-Марк говорил, что маузер калибра девять миллиметров может остановить все что угодно.
– Что значит остановить?
– Убить.
Она сказала, почти не разжимая губ, и слово это настолько не вязалось с ней, что Чессер не мог не рассмеяться.
– Оружие нам не понадобится, – сказал он ей.
– Откуда ты знаешь?
– До этого дело не дойдет.
– А если они вооружены?
– Кто – они?
Она пожала плечами:
– Неважно, кто.
– Самый надежный способ уберечься от пули – вообще не иметь оружия.
– Это глупо, – заявила она, перезаряжая обойму.
– Если у тебя есть оружие, они могут выстрелить, подумав, что ты собираешься стрелять. А если у тебя нет оружия…
– Они все равно могут выстрелить, – сказала она.
– Никогда.
– Могут, могут.
– Даже английская полиция не носит оружия. Наверно, ©то не так уж глупо.
– Раньше не носили, а теперь иногда носят.
Она была права. Чессер вспомнил, что где-то читал об этом. Теперь полицейским в некоторых случаях разрешалось иметь при себе оружие.
– Знаешь, почему они решили вооружиться? – спросила Марен.
Чессер спросил: «Почему»? Он знал, что она все равно скажет.
– Чтобы иногда, для разнообразия, иметь возможность отстреливаться, – ответила она, весьма довольная собой. Теперь, когда последнее слово осталось за ней, она взяла маузер Чессера за ствол и протянула ему. Он взял и едва не уронил оружие.
Держать маузер в руках было неприятно, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сжать пальцы.
Она сделала знак рукой в сторону манекена, предлагая Чессеру прицелиться.
Он встал не так, как надо – повернувшись к манекену всем телом, потом поднял маузер и спустил курок. Пуля даже не попала в манекен – лязгнула о гранитную стену подвала и срикошетила несколько раз, заставив их пригнуться. – Ты дергаешь, – сказала она.
