– Да перестань ты злиться, – Жомов выглядел пристыженным. – Мы же просто так сказали…
– А в следующий раз не только говорите, но еще и думать иногда старайтесь, – оборвал его оправдания мой Сеня, а затем, вздохнув, поднялся с топчана. – Ладно, хватит болтать. Пошли с Моисеем план действий согласовывать.
Судя по всему, Мемфис был городом, в котором сплетни распространяются минимум со скоростью света. Еще вчера вечером трактир на постоялом дворе был битком забит любопытными, жаждавшими увидеть собственными глазами необычных чужестранцев, а теперь зеваками оказались заполнены и прилегающие к нему улицы. И причиной этого столпотворения, вероятнее всего, послужил вчерашний инцидент во дворце фараона. Увидев нас, зеваки зашептались.
– Видишь, Фарра, вон того носатого еврея с огромным псом? – услышал я тихий голос за спиной и обернулся. Спасибо за лестные слова, конечно, но молите своего бога, чтобы Сеня вас не услышал. – Так вот он посланник самого Сета. Мне шурин говорил, а он вторым помощником третьего чистильщика левого крыла запасной фараоновой конюшни служит, что лично видел, как Сет прислал своих слуг по первому его зову. И эти два огромных монстра сожрали половину Рамсесовых жрецов.
– Да ну? – удивился Фарра. – Брешешь!
– Вот тебе портрет Осириса во все пузо, что не вру! – побожился рассказчик. – А вон тот здоровый бык – уполномоченный резидент самого Ра. Видишь, у него на груди ОМОН написано.
– Сдурел ты, Лот, – Фарра покрутил пальцем у виска. – Амон через «А» пишется.
– Это у вас как слышут, так и пишут! – возмутился Лот. – А у нас в Сиуте и пишут, и говорят О-мон. Ясно тебе, деревенщина?
Мне, конечно, было интересно послушать, что эти идиоты еще про нас напридумывали, но Сеня, не отличавшийся таким тонким слухом, как у меня, не обратил на шепот болтунов никакого внимания и поспешил вперед, потащив меня за поводок. Зеваки расступились, освобождая дорогу, а затем сплоченной толпой, словно коммунисты на марше протеста, двинулись следом. Я, конечно, насмотрелся в своей жизни уже немало, но с такой наглостью сталкиваться еще не приходилось. Может быть, они еще и в конуру… то есть в спальню к моим ментам толпой полезут? Натянув поводок, который Сеня для солидности прикрепил к моему ошейнику, я остановился и, обернувшись к толпе, грозно зарычал.
– В натуре, Сеня, – поддержал меня Ванюша, отстегивая от пояса дубинку. – Мы что, так под конвоем этих баранов и будем по городу ходить? Может, тебе такой эскорт и нравится, но я его все равно сейчас разгоню.
– Подожди, – остановил его мой Рабинович. – Может быть, дадим Андрюше возможность с ними поговорить?
Все, держите меня семеро! Сейчас эксклюзивное представление начнется…
Шоу удалось действительно на славу. Андрюша, получивший возможность не просто таскаться за Рабиновичем в качестве плешивого хвоста, но и принести нашей команде что-нибудь полезное, резко остановился и, развернувшись к толпе, воздел руки к небу. Получился этакий Филипп Киркоров, но от славянских родителей. Теперь оставалось только пропеть что-нибудь из репертуара этого поп-дива, и сходство пропало бы совсем. Что Андрюша и сделал, завопив во весь свой могучий голос: «Я за тебя молюсь. Посмотри в глаза мне…»
Уж не знаю, поверили ли аборигены, что он молится, но глаз от Попова оторвать не смогли. Конечно, только те, кто стоять на ногах остался. Остальные в контуженном состоянии ползали на брюхе по земле, отыскивая в щелях между камнями мостовой остатки сознания, выбитые поповской звуковой волной. А Андрюша вдруг вспомнил, что забыл слова киркоровской песни, и сменил репертуар на Зыкину. Причем, сам не заметив того, забрался в такие высокие ноты, что у дома, случайно построенного напротив Попова, ультразвуком второй этаж купировало.
Тем, кто после такого представления еще не упал, было уже не помочь. От шока они попросту впали в кому и полностью ушли в глубь себя. Конечно, с площади их на следующий день убрали родные, растащив по домам. Но, промучившись с жертвами поповского вокала пару недель или месяцев, родственники сдали их на хранение в гробницу фараона. Там они до сих пор и лежат. Не верите? Да я клянусь шерстью моего злейшего врага, соседского котяры, сам на фотографии содержимого какой-то гробницы морду знакомую углядел. Того самого Лота, который Фарре сказки о моих ментах рассказывал! Замечу, кстати, что он неплохо сохранился после стольких лет неподвижного лежания в засаде.
Андрюша, оглядев плоды трудов своей гортани, удовлетворенно кивнул головой и помчался догонять друзей, предусмотрительно ушедших вперед, едва Попов приготовился транслировать на весь Египет свой вокал. Кстати, это им не слишком помогло. Сене с Жомовым все равно пришлось уши прочищать и минут двадцать орать во всю глотку, чтобы друг друга услышать.
Моисей с Аароном уже ждали нас в трактире, привычно попивая молоко из пивных глиняных кружек. Почувствовав его запах, я плотоядно облизнулся и тут же зло укусил себя за лапу. Да что же это такое со мной твориться стало, что я, как какой-то паршивый кот, о молоке мечтать начал?! Я где-то слышал, что имя, данное человеку от рождения, накладывает на него свой отпечаток, заставляя действовать в рамках определенных клише. Может быть, и со мной то же самое происходит?.. Хотя, нет! Жил же я пять лет со своим именем. И пусть оно мне никогда не нравилось, переделывать мою песью натуру еще не пыталось. Тут что-то другое. Наверняка какие-нибудь проделки Лориэля, и уж я, правым клыком клянусь, непременно это выясню. Или пусть мне все, что можно, на фиг купируют!..
Патриархи сидели за угловым столиком (и что они все так углы любят? Мама, что ли, в детстве приучила?), лицом к дверям и прекрасно видели наше появление, но даже не пошевелились. Видимо, ждали, что мы проявим истинное почтение к их сединам, прямо у дверей бухнемся на колени и хвостом кверху поползем к ним, смиренно прося старческого маразма. Оу-у, то есть благословения! Не дождались. Мы чинно прошествовали через кабак, как наряд милиции сквозь толпу зевак на месте убийства, и уселись за столик. То есть менты уселись «за», а я «под» столик.
Мой Сеня поздоровался со стариками сдержанно, но вежливо. Андрюша лишь кивнул головой, а Ваня Жомов, до сих пор обиженный на патриархов за злодейскую попытку отравить его коровьим молоком, и вовсе не стал здороваться. Он лишь подозрительно повел носом, принюхиваясь к содержимому кружек стариков, фыркнул (ну, чистый котяра!) и поманил пальцем официанта. Вот уж кого-кого, а Ваню на молоко никогда не потянет. Разве что он закодируется!
– Г-г-г… – привычно завыл Моисей. Аарон удивленно посмотрел на него, пожал плечами и произнес:
– Слава тебе, господи. А мы уже думали, что придется в лапоть ср… То есть не надеялись вас дождаться.
– Подожди, Аарон, – неожиданно для всех нас перебил патриарха Попов и ткнул пальцем куда-то за спину старикам. – Моисей, посмотри, что это там такое?
Оба патриарха резко обернулись назад, Сеня с Жомовым тоже впились взглядом куда-то в стену, и даже я забрался передними лапами на лавку, горя желанием посмотреть (именно посмотреть, а не стащить со стола кусок, как вы подумали!), что же там узрел наш криминалист. А больной на голову Андрюша, дождавшись этого момента, мгновенно отцепил от пояса дубинку и что есть силы саданул ею по столу. Грохот получился отменный! У меня зубы от неожиданности клацнули и едва не сработал хватательный рефлекс, но я сдержался. Так что Попов мне теперь каждое утро должен сорок поклонов бить за то, что я у него кусок ляжки не оттяпал.
Остальные оказались не столь сдержанными. Ваня Жомов, услышав подозрительный грохот, тут же выхватил из кобуры пистолет и скатился со скамейки, занимая удобную позицию для стрельбы из положения лежа. Сеня вскочил со своего места и схватился за «демократизатор». Аарон, словно молодой и очень горный козел, помчался к выходу, перепрыгнув по дороге пару столов. Моисей просто грохнулся в обморок, испугавшись ударившего между кружками орудия труда российского милиционера, а они, эти самые кружки, покончили жизнь самоубийством, взяв и спрыгнув со скалы. Со стола, то есть.
– Ты чего творишь, урод свиномясый? – вежливо заорал Жомов, лучше всех нас приспособленный к ведению диалогов под грохот канонады и потому быстрее всех пришедший в себя.
– Я с тобой, Андрюша, потом разберусь, – поддержал его Сеня и тут же бросился спасать погибающего патриарха.
Наклонившись над потерявшим сознание Моисеем, Рабинович потряс его, надеясь привести в чувство. Это не помогло, и Сеня принялся нахлестывать старика по щекам. Аарон, видимо, устыдившись своего позорного бегства, притормозил в дверях и обернулся. Увидев, как мой Сеня лупцует его братца, старичок поднял вверх посох и с диким визгом бросился выручать страдающего за легковерие Моисея. Сеня, увлеченный спасением патриарха, этого не заметил и непременно огреб бы дубиной по хребту, если бы я не встал на пути Аарона. Рыкнул на него разочек, и жажду драки с патриарха как ветром сдуло.
