Ей не хотелось сердить Трейса своим отсутствием в лагере, когда он вернется. Все у них шло хорошо. От безразличия, владевшего ею, когда она вернулась в Перу, не осталось и следа.
Когда Бетани выходила из леса, до нее донеслось едва слышное журчание воды. Охваченная любопытством, она сняла с шеи шарфик, обвязав им ветку, чтобы отметить дорогу, и направилась на поиски источника.
Всего в нескольких ярдах обнаружился водопад, выдолбивший небольшой бассейн в скале, куда с высоты падала кристально чистая ледяная вода, будто приглашая ее отведать. Откуда она взялась? Неужели она наконец встретила спрятанный в лесу от назойливых глаз источник чистой прохладной воды, обещающей быть значительно вкуснее затхлой, теплой жидкости, наполняющей ее фляжку.
Она наклонилась и сделала большой глоток, потом вымыла лицо и грудь, с улыбкой вспоминая, как делала то же самое в прошлый раз под комментарии Трейса по поводу ее намокшей блузки. Но блузка должна высохнуть достаточно быстро, стоит снова вернуться в пекло. И ему вовсе незачем все это знать.
Бетани отыскала шарфик, сняла его с ветки и снова повязала на шею. Она была чрезвычайно горда собой, отвоевав крошечную толику личной свободы и глоток свежей воды, кроме того, она хотела показать ключ носильщикам-кечуа, пока не вспомнила свои безуспешные попытки пообщаться с ними. Нет, пусть уж сами добывают себе воду, размышляла она, снова укладываясь под выступ скалы. И с удовольствием принялась дожидаться Трейса.
Когда Трейс вернулся, Бетани безумно тошнило. Ее бил озноб, она дрожала так, словно попала в снежный буран, хотя солнце палило нещадно.
— Черт побери! — Трейс пытался за грубостью скрыть свое беспокойство. — Что ты делала? Что-нибудь ела? Пила?
— Ничего! — прохрипела она, корчась в судорогах. Индейцы с интересом наблюдали за ней. Один из них что-то сказал Трейсу на своем языке, тот немедленно повернулся к Бетани.
— Ты ходила в лес. Тебя кто-то ужалил? Не маленькая гусеница? — Он закатал рукава ее блузки и начал осматривать руки, но ничего не было.
Бетани обнаружила, что ей трудно сосредоточиться на Трейсе. Она слышала его голос, видела его нахмуренное лицо, но все это уходило на задний план по сравнению с прокатывающимися по ее телу волнами боли.
— Нет, — пробормотала Бетани, — никто меня не кусал.
— Ты что-нибудь съела? Может, брала в руки лягушку? Что-то в этом роде?
Голова ее болталась в разные стороны, и эти метания отдавались приливами боли.
— Нет, ничего не ела. Не брала… ничего.
— Проклятье, Бетани, ты должна была сделать что-то вызвавшее все это! — Он схватил ее за запястье и почувствовал, как бьется у нее пульс. — Ты что-нибудь пила? Воду?
— Воду, — простонала она, вспомнив сделанный у водопада глоток, — совсем чуть-чуть воды…
Трейс многоступенчато выругался и принялся отдавать приказания носильщикам на их родном языке. Через несколько минут в его руках оказалась чашка с горячей водой, куда он влил изрядную порцию бренди.
— Пей, — приказал он, поддерживая ей голову рукой. — Полностью. Это должно помочь.
Бетани, не в состоянии справиться с дрожью, проливала больше, чем попадало внутрь, но Трейс терпеливо продолжал вливать жидкость в ее дрожащие губы. Наконец он решил, что количества, выпитого ею, достаточно, чтобы помочь.
К моменту, когда индейцы приготовили немного горячего супа, Бетани начало рвать. Она была слишком слаба, чтобы стоять, и ему пришлось отнести ее в тенистое место среди деревьев и кустарников. Тут начались неприятности с желудком. Застонав от стыда, подавленная, Бетани вынуждена была обратиться к Трейсу за помощью. Он ухаживал за ней с нежностью, с какой матери ухаживают за больными детьми, укрывал одеялами, когда озноб становился невыносимым, помогал держать голову над ведерком, когда накатывали приступы тошноты.
Наконец она затихла в тяжелом забытьи, чему способствовал горячий чай, заваренный с листьями коки. Трейс, поджав колени, обхватил их руками и опустил голову. Уже почти стемнело. Придется оставаться здесь. Бетани нельзя трогать с места, во всяком случае, пока. Обычно на излечение горной болезни требуется несколько дней. Если у больного не происходит обезвоживания организма, то обыкновенно не бывает каких-либо серьезных последствий. Но тут, высоко в горах, нет никаких лекарств, чтобы приостановить процесс обезвоживания, а ее тело извергает из себя жидкость значительно быстрее, чем он успевает вливать.
Трейс развел костер неподалеку, и, сердито ворча, улегся на расстеленные на земле одеяла. Она никогда его не слушает. Он говорил ей, что на такой высоте нельзя пить ледяную воду. А она решила, что он попросту старается досадить ей. Угрюмая усмешка скривила его губы. Теперь-то, во всяком случае, она не будет ставить под сомнение его рекомендации. Может быть.
Утром нужно будет пойти в лес и поискать дерево, кору которого он использует для приготовления отвара, омерзительного на вкус, но способствующего закреплению желудка. Но до того, как лекарство начнет действовать, пройдет несколько часов. А пока единственное, что ему остается, это дожидаться утра и надеяться на лучшее.
Завернувшись в одеяла, Трейс заснул. Он спал до тех пор, пока не услышал, как Бетани стонет и мечется под своим одеялом, и он сразу вскочил.
— Все в порядке, принцесса, — хрипло прошептал он. — Я здесь.
— Трейс?
— Я с тобой, дорогая. — Он наклонился, коснувшись рукой ее щеки, другой поворошив костер, чтобы тот ярче разгорелся. Огонь осветил Бетани, и Трейс увидел, что и одежда ее, и одеяла совершенно мокрые. Он подержал оловянную чашку над костром, налил в нее приличное количество бренди, потом направился к багажу за сухим одеялом и укутал ее дрожащее тело. Несмотря на обильный пот, ей было по-прежнему холодно, кожа на ощупь была влажной. Брови его сомкнулись от бессильной ярости.
С трудом приоткрыв глаза, Бетани увидела перед собой хмурящегося Трейса. Рыдания подступили к горлу. Он сердится на нее. А она умирает. Она знала, что умирает. Она боялась, что сойдет с ума, если смерть не принесет ей облегчения от повторяющихся приступов, таким непристойным образом очищающих ее организм, от чудовищных судорог, больно сводящих мышцы. Ей хотелось, чтобы Трейс не сердился на нее, не смотрел с таким свирепо нахмуренным видом.
— Трейс? Трейс, прости, что я не слушала, — сумела она выговорить дрожащими губами. — Ты меня ненавидишь?
— Нет пока. Но ночь еще не кончилась. Отдохни Не пытайся говорить. Береги силы.
— Но… — По телу ее прокатилась волна дрожи, мышцы, казалось, рвались от колоссального напряжения. — Но мне нужно сказать тебе, прежде чем… прежде чем я умру.
