Рина бросила монету и хотела уйти, но цыганка свободной рукой сгребла ее за рукав, и ладонь Рины оказалась заточенной в пакете.
– Мало дала. Большая беда будет! Кулак разожму – беду отпущу! – предупредила бабушка Лена звенящим шепотом.
Подчиняясь взгляду цыганки, Рина торопливо бросила в пакет все деньги, что были у нее с собой.
– Сережки снимай! – приказала цыганка. – Злая беда мне руку ест! До кости проела! Отпущу – совсем изгрызет!
Рина потянулась к сережкам, но в последний момент догадалась окликнуть Лиану. Та, сжалившись, фыркнула, подошла к цыганке и что-то ей шепнула. Бабушка Лена недоверчиво взглянула на нее, забеспокоилась и стала торопливо возвращать Рине все, что у нее взяла. Причем, забыв об обете не прикасаться к деньгам, доставала их не только из пакета, но и из карманов.
– Тут много! – сказала Рина.
– Бери! Для хорошего человека ничего не жалко! – сказала бабушка Лена и, выдернув из рук у Рины свой пакет, торопливо зачапала в толпу.
– Минутку, девушка! – негромко окликнула ее Лиана.
Бабушка Лена как-то прознала, что речь идет о ней, и остановилась.
– Сережки снимай! – приказала Лиана.
– Это не мои. Не надо! – взмолилась Рина.
– Надо, – жестко сказала Лиана. – Большая беда в зонтике сидит! Сердитая беда! Махнет зонтик – голова с плеч!
– Не надо! – взмолилась Рина. – Не нужны они мне! Я их выброшу!
Цыганка торопливо юркнула в толпу.
– Напрасно ты ее пожалела! – сказала Лиана. – Не все люди ценят хорошее отношение. Ну ладно, мир-дружба! Идем!
Пока Лиана грабила бедную цыганку, Долбушин куда-то ушел, и дальше сквозь толпу они пробирались уже вдвоем. У маленького столика стоял лысоватый, очень замотанный дядька и куском копченой колбасы грустно сковыривал с бутербродов красную икру.
– А хлебушек кушать? – ласково спросила у него Лиана.
Лысоватый дядька застеснялся, изобразил на лице занятость и, на ходу докушивая колбаску, куда-то улизнул. На его брюках сзади были следы высохшей грязи.
– Бедняга, – сказала Лиана. – Живет с женой и тещей в однушке в Капотне. А теща у него помешана на правильном питании. Утром – вареная морковка, днем – морковка в супе, вечером – сырая морковка с кружками свеклы… А жена назло матери питается только пшеницей. Утром проросшей, в обед в супе, а на ужин, подозреваю, просто клюет зернышки. Бедный мужик отрывается только на работе, где ему скармливают все, что не прокисло в холодильнике со дня рождения главбуха.
– А дар у него есть? – спросила Рина, привыкшая, что в форт Долбушина просто так не попадают.
– Еще какой! Он угадывает картины, которые через сто лет признают шедеврами. Сейчас на ней разве что сыр не режут, а через сто лет люди будут толкаться локтями, чтобы увидеть ее в музее.
Рина вспомнила кислое лицо поедателя икры.
– Так почему же он не рад? – озадачилась она.
– А чему радоваться-то? Сто лет он не проживет, никакой выгоды не получит. Это раз. А два: он вообще не любит картины. Он любит кулинарные шоу.
Рина ничего не понимала:
– С таким вкусом к живописи?
– Да кто тебе сказал, что у него есть вкус? У него просто дар такой!
Лиану сзади кто-то толкнул. Она отодвинулась, пропуская представительного, прекрасного, как Адонис, мужчину. Адонис почти летел, в испуге округляя глаза. За ним гналась маленькая женщина и, маскируя оскал под улыбку, толкала его кулаком в спину. Мужчине было не столько больно, сколько неудобно, и его убегающее лицо становилось все вежливее, все приятнее.
– По телевизору его никогда не видела? Между прочим, целый министр! – похвасталась Лиана.
– А почему тогда…
– …жена дерется? А ты что, не в курсе? На преуспевающих чиновников всегда орут жены. Во-первых, они рано женятся. Во-вторых, часто на девушках повышенной громкости. В-третьих, на них орут на работе, пока они проходят все ступени. А когда он станет министром, жене уже трудно отучиться от прежних привычек. Травить же жену просроченными сырками не всегда удобно – в конце концов, она его человеком сделала.
Лиану кто-то окликнул, и, извинившись перед Риной, она удалилась, перепоручив ее старушке Алле Игоревне, которая играла в карты лучше всех в мире. Алла Игоревна приветливо погладила Рину по плечу чубуком фарфоровой трубки.
В ожидании, когда начнется встреча форта, Алла Игоревна читала «Идиота» Достоевского, старомодно и смешно завернутого в газетку.
– Нравится? – спросила Рина.
– Да. Но не думаю, что становлюсь от этого лучше. Человек может читать любые книги, говорить любые умные вещи – и поступить крайне глупо. Или нести полную ахинею – и оказаться способным на поступок. Поэтому нас можно вообще не слушать. Пока слова не равны чувству, а чувство – истинному желанию, они бессильны.
Рина хмыкнула. Алла Игоревна начинала ей нравиться.
– И часто вы заседаете? – спросила Рина.
– Не особо. Сегодня в форт должны принять нового члена… Вот его! Не смотри туда, а то он не отстанет! Белдо его брать отказался, так пришлось нам! Он хромой на всю голову! – сказала Алла Игоревна, глядя в сторону, чтобы новый член форта не заподозрил, что речь идет о нем.
– Почему он тогда не в дурдоме?
– Не завидую я тому дурдому. Ну все! Ты на него посмотрела! Теперь он точно к нам подойдет!
Алла Игоревна угадала. К ним уже бежал высокий человек в грязноватом белом свитере. Сверху он был лысый, а по бокам головы курчавый.
– Варе́нько мое фамилие. Повелитель заточенного воздуха! – представился он, прижимая руку к груди.
– Это как? – спросила Рина.
– Ну, сколько пластиковых бутылок, пузырьков, банок с завинченными крышками выброшено на помойку? Миллиарды! И гнить будут четыреста лет. И в каждой заточен воздух, который никуда не денется, потому что бутылка закрыта. Так вот, я – его повелитель!
Человечек взмахнул рукой. Послышались шипящий звук и чей-то вопль. По залу как ракета промчалась двухлитровая бутылка с газировкой и, врезавшись в стену, завертелась на полу.
– Не обязательно, чтобы бутылка была выброшена! Отнюдь нет! В полных бутылках воздуха тоже достаточно! И я тоже его повелитель! – самодовольно поведал Варенько и с видом триумфатора устремился к Альберту Долбушину.
Лиана Григорьева позвонила в серебряный колокольчик. Суета стала утихать, и по мере того, как она утихала, Варенько все больше и больше преисполнялся величия. Казалось, что весь находящийся в его теле заточенный воздух сейчас нагреется и он оторвется от пола.
Но в тот торжественный момент, когда Лиана, зачитывая повестку, добралась до вопроса с принятием в форт Варенько, что-то произошло. Усмиренный колокольчиком зал закипел, как встревоженный улей. Варенько, имевший печальный опыт с фортом Белдо, принял все на свой счет, и волна его обиды прокатилась по залу. Стартовали еще две бутылки, одна из которых подбила глаз воинственной супруге министра. Не успел умолкнуть ее негодующий вопль, как у кого-то в сумочке взорвался пузырек с перекисью водорода.
Возможно, Варенько буянил бы и дальше, но Лиана шепнула ему что-то успокаивающее, мизинчиком показав на Долбушина. Рядом с главой форта подпрыгивал маленький человечек, пытаясь пригнуть его к себе и говорить на ухо.
– Ну… сейчас начнутся интриги! Еще не хватало, чтобы мне шнеппер выдали! Я до сих пор не умею его заряжать! – недовольно сказала Алла Игоревна.
Представив себе старушку со шнеппером, Рина невольно засмеялась.
– А чего все забегали? Почему вам шнеппер должны выдать? – спросила она.
Алла Игоревна указала чубуком трубки на человечка рядом с Долбушиным:
– Наш шпион у Белдо! Значит, разнюхал что-то важное, раз не дождался конца заседания. А вон тот вот – шпион Тилля у нас!.. – Алла Игоревна ткнула трубкой в мужчину приятной наружности, который, мягко улыбаясь и поминутно прося прощения за беспокойство, бочком выбирался из зала. – Заодно шпионит немного и на Гая. Но на Гая шпионить трудно: он обычно от эльбов все узнает.
– Целых два шпиона! – воскликнула Рина.
Алле Игоревне польстило ее удивление:
– Да разве это все? Эх, детка!
Трубочка старушки пошарила в толпе и выцелила грустного вида женщину, которая считала языком мелкие таблеточки и, глотая каждую, всякий раз закатывала глаза, точно молясь люстре.
– А эта вот – шпионка Белдо у нас!
– А она почему никуда не мчится?
– Зачем впустую бегать? Она понимает, что раз от Дионисия шпион прибежал, значит, Дионисий и без того все знает! Есть еще и другой шпион Белдо, но его сегодня не видно. Будет потом врать, что застрял в пробке, хотя у меня такое подозрение, что пробка у него была винная.
Рина ничего не понимала.
– Все знают, что это шпионы, и ничего с ними не делают? – усомнилась она.
Алла Игоревна щелкнула ногтем по трубочке:
– А зачем? Этих перебьешь – новых пришлют, и злее прежних. Смертельная опасность формирует особый характер. Опять же со злости и нашим шпионам навредят. А так от безнаказанности шпион со временем успокаивается, добреет, что-то человеческое в нем проявляется! Можно ему иногда сказать: «Ну не стыдно тебе все время шпионить? Иди, что ли, хоть за картошечкой сходи!»
