конечно, теперь сложно удивить. Я видела изменчивый текст на вековом камне и каменные волны неподвижные, но живые, видела небеса с застывшими печальными голосами. Но то, что случилось дальше, не поддаётся логическому объяснению, просто никакому. Только что я сидела и с интересом разглядывала книгу, а потом я бессознательно её отложила, как будто её не было вовсе. Я совершенно забыла про неё! Я пошла на речку и искупалась в прохладной воде. Когда вернулась с речки, с удовольствием попила чайку, поставила варить кашу, насладилась в полной мере прохладным тихим утром, потом залезла в палатку и стала записывать все события вчерашнего дня. Примерно через час проснулся остальной мой коллектив, и я ещё раз с ними сходила на речку. Потом все вместе поели кашу. Мы все ходили возле книги, но никто из нас не обратил на неё внимания. Потом мы попрощались с Наташей, Илья с Дениской повезли ей на станцию. Вернулись оттуда. Приехал Иван, мы стали собирать наш лагерь к переезду. Я даже не заметила, когда положила в свой рюкзак книгу. Я увидела её только на следующее утро. Она опять меня разбудила меня в 4 часа. Книга, как будто, сама выбирала, когда о ней помнить, а когда забыть. Но буду описывать всё по порядку.
Когда мы приехали к Ивану, мы раздумали ставить палатки. Его практиканты захотели спать в сарае на сеновале. Дениска тоже там с ними устроился. Мне Иван уступил свою спаленку, в которой и места-то было, чтобы вошла одна кровать и малюсенький столик у окошка. Они с Ильёй расположились в другой комнате, которая служила одновременно и столовой, и кабинетом, и библиотекой. Илья занял большой диван с круглыми кожаными валиками, а Иван – полати у печки. Большую русскую печь Иван летом не топил, для готовки пищи у него в кухоньке была маленькая электрическая плитка, а во дворе, под навесом, стояла железная печка. Цивилизация дошла и до него, так как в дом у него со скважины была заведена труба, и вода у него была круглый год. За домом у него был вырыт колодец, но он им редко пользовался, говорил, что со скважины вода вкуснее. Про семью свою он рассказывал мало и неохотно. Сказал только, что жена от него ушла сразу же, как только дочку замуж выдали, объяснив это тем, что надоело в лесу жить. Уехала в город, там у неё мать ещё жива. А Иван без леса не может, он в городе никогда не будет жить. После обеда Иван с практикантами загрузили ящики с саженцами и мешки с удобрениями в Уазик, и они уехали на плановое лесовосстановление. Мы поехали в Лепихино за продуктами.
По дороге Илья нам с Дениской сообщил, что насчёт Наташи у него серьёзные планы, поэтому, когда мы вернёмся в город, он найдёт хорошую работу, ну и так далее. Дениска на это ему резонно, как опытный в таких делах человек, сказал:
–Если будешь заботиться не только о себе, и цветы ей дарить, не забывать о её дне рождения, может у вас что и получится.
–Как мать твоя говоришь, той раньше тоже всё цветы подавай – буркнул Илья и, подумав, добавил – как будто, я сам не знаю.
На обратном пути из магазина мы заехали в гости к Анатольевичам. Фрида Анатольевна стояла с соседкой возле своих ворот. Когда увидела нас, радостно сказала:
–Вон наши археологи приехали, мы уж беспокоиться начали, думали, что даже за продуктами что-то не едут. Дед каждый день про вас вспоминал. Хотел сам к вам идти. Да я его не пустила, что, говорю, мешать им, как освободятся, приедут.
Павел Анатольевич был в огороде, но услышал, как мы приехали, сразу свернул все свои полевые работы и мы пошли в дом. Фрида Анатольевна усадила нас за стол, начала доставать всяческие деревенские разносолы. Оказывается, грибы уже пошли, они с дедом сходили в ближайший лесок и нарезали их целое ведро. Жарёнка вышла на славу. Павел Анатольевич про каждый гриб целую оду нам рассказал, как увидел, как подошёл, как срезал. Мы, в свою очередь, рассказали о том, что дом наш обвалился, и мы переехали к леснику. Рассказали про провал, ну, естественно, что можно было рассказать, чтобы нас не приняли за сумасшедших. Павел Анатольевич выслушал нас и говорит:
– У нас тут тоже ситуация случилась. Сосед наш, Егоров Радик, пошёл два дня назад в лес ружьишко пристрелять, ушёл далеко, за старую переправу, чтоб значит, выстрелами старух не пугать. Так вот, повесил он мишень на сосну, прицелился, а с боку что-то мелькнуло за кустами. Он опустил ружьё, стоит тихо, слушает. Собаку свою он дома оставил. Не охотничья у него собака, от выстрелов пужается. Кусты, значит, шевелятся немного и, как будто, сопит кто там. Радик, понятно, приглядывается. И показалось ему, что там медведь. Летом медведь не опасный, он там ягод всяких наестся, сытый, но совсем безобидным, понятно дело, его не назовёшь, зверь всё-таки. Он, потихоньку, стал пятиться, сделает шаг – прислушается. Сделает ещё – опять прислушивается. Допятился по толстой сосны, встал за ней и выглядывает, значит, наблюдает. Стоял он так, наблюдал, вдруг, слышит, вроде человеческая речь. Прислушался, точно, слов не разобрать, но говорит точно человек. Мужской голос. Он обрадовался, понятно дело, вышел из-за дерева и пошёл к кустам. А чё ему бояться, в конце концов, он же с ружьём. Свои деревенские его все знают, не испугаются, ну, а если пришлый какой, так вот он и выяснит, кто там прячется. Подходит он к кустам, только за ветку взялся, чтобы откинуть, а оттуда на него харя звериная взглянула, пасть разинула, он отшатнулся, а она отскочила дальше в лес. И снова затаилась. Он пал на землю и лежит. Потом немного прополз на животе. Ползёт он, значит, перед собой ружьё толкает. Понять не может, что за зверь. Понял только, что крупный, почти с медведя. А по морде не понял. Говорит, не видел раньше такого. Там, куда зверь отпрыгнул, тишина. Радик тоже тихо лежит, удары сердца считает. Лежал так минут десять. Решил выстрелить в дерево, поднять медведя, или кто там, отпугнуть его от деревни. Прицелился в березку, которая над кустами, и пальнул. Кусты зашуршали. По звуку определил, к нему шаги. Он аж похолодел. Если зверь не испугался выстрела, тут уж как судьба. Да. Подскочил он, ружьё перед собой держит, палец на спусковом крючке. А сам трясется,
