– Э-э, да, – промямлила я.
– Очень счастлив! – расцвел Филипп.
– Кстати, может быть, тогда мы перейдем на русский? – спросила у него я. – Нам предстоит обсудить несколько важных вещей, а приятней говорить на родном языке.
Мой жених вздрогнул так сильно, что расплескал вино из своего бокала.
– Не понимаю, – сказал он. – При чем тут русский?
– Ну как же, ведь на самом деле ты Владимир, или ты предпочитаешь, чтобы мы тебя называли Вольдемаром? – сказала Мариша.
– К-какой Вольдемар? – заикаясь спросил Филипп.
Кротов сунул ему фотографию, и мой несостоявшийся, теперь могу утверждать это смело, жених начал терять краски лица.
– Кто вы такие? – прошептал он по-русски.
– Милиция, – сказал Валера, доставая удостоверение.
– Я не убивал! – воскликнул Филипп. – Я не представляю, что на нее нашло. Если честно, то я ее вообще вспомнил только после того, как узнал ее настоящее имя. Она здорово изменилась.
– Вы тоже, – сказал Кротов. – Вот тут на пленке показано, как вы занимаетесь сексом с несовершеннолетней девочкой, а также запечатлен момент, когда вы делаете ей укол с каким-то наркотиком.
– Что? Что такое? – совершенно растерялся Вольдемар.
Мы оттащили вяло сопротивлявшегося мужчину в гостевую комнату, выключили очередного проповедника, которого слушал неугомонный Хосе, и снова поставили кассету. На этот раз Хосе остался. Реакция Вольдемара была бурной.
– Что это такое? – завопил он, как только в кадре появились Мила и ее любовник. – Это же Мила. А кто этот мужик?
– Ты, – заявил ему Кротов.
– Я? – безмерно удивился Вольдемар и дальше уже смотрел молча.
Он не проронил ни слова и после того, как пленка кончилась. И лишь когда Хосе заикнулся, чтобы прокрутить по второму разу, Вольдемара прорвало.
– Делайте со мной что хотите, но мужчина в кадре не я, – сказал он. – Конечно, я мог забыть, как выглядит Мила, я мог забыть про съемку, но забыть самого себя я не мог! – закричал он. – Там какой-то другой мужик, и Мила просто дрянь. Я, конечно, понял, что я у нее не первый. Но такого разврата и в страшном сне предположить не мог. Вот так невинная девочка, которую я себе вообразил! И я еще собирался на ней жениться, ждали только ее совершеннолетия. А она уже до встречи со мной такие фокусы выделывала в постели!
– Вы уверены, что до встречи с вами? – спросил Валера.
– Совершенно, – заверил Вольдемар. – Когда мы с ней познакомились, у нее были длинные волосы, как на пленке. Потом она их коротко подстригла и, насколько я мог судить по фотографиям, сохраняла стрижку и после моего отъезда из СССР.
– Ну так можете радоваться, что пленка снята еще до вашей с ней встречи, – сказал Кротов. – Будь она от того времени, когда вы крутили с ней роман, то вам бы не поздоровилось.
– Я хочу знать, кто эта скотина на пленке! – неожиданно заявил Вольдемар. – Какой мерзавец развратил мою Милочку и сделал ее наркоманкой.
– Не вы один, между прочим, – буркнула я.
Николай Валентинович нашел наконец время и людей, чтобы вплотную заняться уважаемым Аполлоном Митрофановичем. В этом коротышке майору казалось подозрительным все – начиная от его знакомства с парнями, которых видели на лестничной площадке убитого Федорчука в день его смерти, и до странно теплого отношения к покойной Миле. Майор по опыту знал, что мужчины не очень-то любят возиться со своими любовницами, если те попали в беду. То есть разок-другой они помогут, но, когда болезнь тянется годами, тут они, как правило, исчезают.
Впрочем, Аполлон Митрофанович решительно отрицал, что состоял с Милой в интимной связи. И окружающие в один голос твердили, что никаких сомнительнных тет-а-тет у Милы и Аполлона не наблюдалось. Иногда они встречались в кафе, но исключительно днем и все в каких-то неромантичных местах. Просто чтобы перекусить и поболтать. Иногда Мила приходила в офис к Аполлону, но дверь в кабинет при этом никогда не запиралась. Не наблюдали окружающие и нежностей между парочкой. Никаких там поцелуйчиков, прикосновений невзначай, многозначительных взглядов. Иногда Мила целовала своего Аполлона в лысеющую макушку, а он ее в щечку, но делалось это без малейшего признака влюбленности.
Договорившись о встрече с Аполлоном, майор прихватил с собой одного из своих парней, которые присутствовали (что должно было стать для Аполлона неприятным сюрпризом) при его встрече с Крысой. А также у майора была папочка, в которой лежали фотографии двух парней, – Фикуса и Винта, – бандитов из шайки Крысы. Тут же лежал протокол их опознания соседями убитого Степана Федорчука. Но начал майор свою беседу с подозреваемым издалека.
– Не скрою, следствие считает, что ваша связь с убитой Милой, в судьбе которой вы принимали самое близкое участие, подозрительна, – сказал он.
– Конечно! – театрально закатил глаза Аполлон. – У нас привыкли, что если кто-то сделает доброе дело, так обязательно это для рекламы или просто на публику. А я действительно жалел бедную девочку. Какой-то мерзавец развратил ее еще ребенком. К сожалению, я не мог до него добраться, узнал слишком поздно, а то бы ему не поздоровилось.
– Как Степану? – спросил коварный майор.
– Степану? – упавшим голосом спросил Аполлон. – При чем тут Степан? Парень хорошо относился к Миле, то есть настолько хорошо, насколько он вообще мог к кому-то хорошо относиться. Но вообще-то, кроме собственной персоны, он мало что замечал. Что бы там Мила себе ни воображала.
– То есть покойного вы не любили, однако держали у себя шофером? Не кажется ли это странным?
– Ничего странного. Дело в том, что Милина мать – моя старая знакомая, вот она и попросила пристроить парня. Я бы многое отдал, чтобы его тут и близко не было. Ничего толком сделать не мог. Машину мне бил столько раз, что я уже считать перестал. Вечно все забывал, путал и опаздывал. Знали бы вы, сколько сил мне стоило научить его хотя бы предупреждать о своем отсутствии на работе, – в сердцах выпалил Аполлон.
– В таком случае его смерть для вас благо.
– Вот вы как повернули, – присвистнул Аполлон. – Ну это уж чересчур. Смерти я ему не желал, хотя раздражал он меня сильно, не скрою.
– А вот соседи опознали по фотографиям двух бандитов, подручных некоего Крысы… – сказал майор, искоса глянув на Аполлона.
Коротышка вздрогнул, и лицо его словно окаменело.
– …Которого совершенно случайно видел в вашем обществе наш сотрудник, – закончил свою мысль майор.
Аполлон перевел дыхание, вытер шею и – решил сказать правду:
– Не убивал я Степу. И ребятам такого приказа не отдавал. Поверьте мне, не нужна была мне жизнь этого дурака.
– У нас, однако, другое мнение на этот счет.
– Не стал бы я его убивать, хотя бы потому, что Мила бы мне этого не простила, – сказал Аполлон.
– Снова Мила! – воскликнул майор. – Скажите, какая трогательная забота о какой-то наркоманке.
– Не смейте о ней так говорить! – повысил голос Аполлон, который казался всерьез рассерженным: маленькие черные глазки сверкали, руки беспокойно дергались, а лицо приобрело синюшный оттенок.
– Она что, ваша родственница?! – тоже разозлился майор. – Что вы так о ней печетесь?
Аполлон как-то сразу сник, и тут майора осенило.
– Мила ваша родственница? – спросил он, не веря в такую возможность.
– Дочь, – понурился Аполлон. – Поверьте, сначала я знать не знал, что у меня есть дочь. А лет десять назад или даже чуть больше ко мне пришла Ира и сказала, что у меня есть взрослая дочь, что она совершенно отбилась от рук, и я как отец должен как-то помочь ей встать на ноги.
– И вы сразу поверили?
– Конечно, нет, – покачал головой Аполлон. – Ира сказала, что она ничего другого от меня и не ожидала и согласна, чтобы я прошел тест на отцовство. Я до последней минуты думал, что это розыгрыш. Но анализы показали, что Мила и в самом деле моя дочь. А так как других детей у меня тогда не было, то я решил позаботиться о своей единственной девочке. Вы не поверите, как я был счастлив, что у меня теперь есть родная душа. Человек, в котором течет моя кровь. Я как-то сразу полюбил Милу.
– А документы у вас сохранились?
– Обязательно, – кивнул Аполлон. – Интересуетесь? Так они в сейфе лежат. Сейчас покажу. Сколько лет прошло, а у меня рука не поднялась их выбросить. Я даже хотел удочерить Милу, но тогда был еще жив муж Ирины, который считал Милу своим ребенком, так что я не стал будоражить страсти. А потом уже я женился, и моя жена была бы недовольна появлением взрослой дочери. Но, несмотря на ее недовольство, я продолжал помогать Миле. Так что убить Степу и нанести такой удар Миле я бы не решился. У моей девочки в последнее время стала очень неустойчивая психика, смерть мужа могла заставить ее совершить безрассудство. Например, окончательно уйти в наркотики.
– Это все понятно, но, когда Федорчука убили, Мила уже летела в Испанию, так что его смерть от нее можно было бы и скрыть, – сказал майор.
