– Записка напечатана на этой машинке, – сделал вывод майор. – И напечатали ее вы, Наташа. А теперь скажите, зачем вам понадобилось пугать вашу подругу? Вы хотели довести ее до самоубийства, чтобы ее муж достался вам? Или просто желали отомстить? Что же, можете радоваться, вам это удалось.
Та молчала, три ее гостьи потихоньку исчезли, одна за другой, в дверях Наташиной комнаты.
– Ничего мне не удалось, – тихо сказала Наташа. – Мила и внимания не обращала на эти записки. Она просто смеялась. Представляете, показывала мне их. Думаю, что она подозревала, что их печатаю я, поэтому и не испугалась, когда с ней начали происходить всякие неприятности.
– Какие неприятности? – поспешил уточнить майор. – Раньше вы и словом не упоминали о них.
– Записки печатала я, – призналась Наташа. – У меня внутри все переворачивалось, Степа много раз говорил, что любит меня, что мы с ним очень похожи, что он чувствует во мне родственную душу. Я тоже чувствовала это. Ну и что из того, что Мила познакомилась с ним первая? Я считала, что будет несправедливо, если она разрушит жизнь и себе, и ему, и мне. Но что я могла? У меня была полна коробочка родственничков, привести мужа к себе домой – немыслимо. Дед с бабкой сжили бы нас со Степой со свету в пять минут. Позвали бы на подмогу еще мамашу с отцом, – чтоб уж наверняка. Мне оставалось лишь смотреть, как Степа поселился у этой моей подруги, смотреть и скрежетать зубами. А Мила, зараза, ничуть не боялась этих записок, прекрасно понимая, что я ей ничего не сделаю.
– А что за неприятности?
– Я к этому и веду. Записки я посылала только до того, как Степа расписался с Милой. Потом уже не было смысла. Ведь все уже свершилось. Я просто отошла в сторону и принялась зализывать раны, мечтая никогда не видеть их обоих. Но через полгода после свадьбы Мила сама позвонила мне и пригласила в гости. Я удивилась, но пришла. Конечно, Степы не было дома. А Мила рассказала мне, что за последнее время на нее трижды нападали насильники, дважды падали кирпичи со стройки и однажды чуть не задавила машина. При этом она многозначительно смотрела на меня, как бы намекая, что это моих рук дело.
– А на самом деле это были не вы? – уточнил майор.
– Конечно, нет! – воскликнула Наташа. – Я в жизни не садилась за руль машины, на роль насильника тоже не гожусь, а нанять такового мне просто не по средствам. Единственное, что я могла, так это сбросить на Милу кирпичи, но и этого я не делала. Чтобы успокоить нечистую совесть Милы, я рассказала о том, что у меня завязался роман с преуспевающим журналистом, что он в отличие от мужей некоторых не претендует на мою жилплощадь, что он из хорошей питерской семьи и зарабатывает достаточно, чтобы не сидеть у меня на шее, кстати, водит меня по дорогим кабакам. Я знала, что Степа свою жену мог повести разве что в пирожковую или пышечную.
– И Мила успокоилась? – спросил майор.
– Вроде бы мне удалось ей внушить, что за всем этим стоит кто-то другой. Но Мила не только не успокоилась, а, наоборот, заволновалась еще больше.
– А про журналиста вы, конечно, все выдумали?
– Вовсе нет, – фыркнула Наташа. – Если хотите знать, то у меня поклонников было предостаточно – не один, а целых пять журналистов и три редактора. Особенно везло на разъездных корреспондентов, но у них была нехорошая привычка почти сразу же после знакомства со мной отправляться в горячие точки, откуда кого привозили в цинковых гробах, а кого – и привозить было нечего… Но это другая тема. А Миле я намекнула в том разговоре, что покушения – это, может быть, месть какого-нибудь из ее отвергнутых возлюбленных. Знаете, Мила была из тех девушек, которым необходимо, чтобы ими постоянно восхищались. За ней действительно вечно кто-то таскался. А Мила поступала с ними не очень-то тактично. Если ей кто-то надоедал, то она не стеснялась в выборе выражений, чтобы прогнать его. А среди ее поклонников случались далеко не мальчики, а люди солидные. Конечно, они могли и отомстить вертихвостке, которая предпочла их какому-то приезжему смазливому парнишке.
– Так у Милы были еще любовники, кроме Вольдемара? – удивился майор. – Почему вы о них вспомнили только сейчас?
– Да не были они никакими любовниками, просто волочились за ней, а она их ловко за нос водила, – презрительно фыркнула Наташа. – Конечно, оставшимся с носом поклонникам было досадно.
– И вы можете назвать кого-нибудь из них?
– Да, вот был такой особенно настойчивый тип, которого она называла Петюнчик. Как к Милке домой ни придешь, он вечно названивает, приглашает куда-то. То в поход на байдарках зовет, то в музей, то день рождения у него, то еще что-то придумает. Иногда Мила с ним ходила в какое-нибудь людное место.
– Почему обязательно людное? – удивился майор.
Наташа уставилась на него, словно на недоразвитого.
– Чтобы не изнасиловали, – объяснила она ему. – Ну у вас в милиции и кадры сидят, таких простых вещей не понимают.
– Ладно, ладно, – прервал ее майор. – Разговорились тут. Вы мне лучше расскажите, как звали Милиного кавалера?
– А как его звали? Петюнчиком и звали, – пожала плечами Наташа. – А фамилию его я не знаю.
– А что вам про него Мила рассказывала? Где работает или где живет?
– Не помню, – сказала Наташа. – Правда, он единственный, кто звонил ей и после замужества. Она еще говорила: «Вот мужики, было пруд пруди, а стоило выйти замуж, как все провалились, один Петюнчик не отстает». – И вдруг Наташа воскликнула: – Постойте, как же я забыла, я же его недавно по телевизору видела!
– Да? – заинтересовался майор. – И в какой же программе?
– А как называется, когда много людей сидят и слушают одного, который выступает на кафедре? – в задумчивости произнесла Наташа.
– Диспут? – предположил не слишком подкованный в тележанре майор.
– Нет, но вот, к примеру, если Жириновский выступает, а все его внимательно слушают, то как это называется?
– Дуриловка? – предположил майор.
– Я имела в виду, когда депутаты заседают, то что это такое? Ладно, неважно, Петюнчика я видела, когда проходили выборы. Съемки шли в зале, а я включила телевизор, когда Петюнчик толкал какие-то предвыборные обещания перед собравшимися. Он не слишком изменился за эти годы, только стал еще более противным. Но я сразу же узнала его.
– Описать сможете? – деловито спросил у нее майор, и Наташа послушно кивнула.
Испанская полиция наконец поверила в то, что наркотик, который ввела себе Мила перед смертью, был привезен девушкой с собой, а не нами с Маришей. Ну и, стало быть, поиски преступника с легким сердцем можно передать российским ментам, сняв с себя всякую ответственность. Во всяком случае, они заявили именно так.
– Ну дела, – сказал Кротов. – Не можем же мы уехать из страны, не переговорив с Софи. А как нам это сделать в абсолютно чужой стране, я не представляю. У кого-нибудь есть план?
И он обвел глазами всех четверых, включая Вольдемара, который после просмотра фильма с Милой в главной роли горел желанием отомстить ее убийце и найти ее растлителя. Кроме того, он уверял, что из этой истории ему удастся смастерить недурной сценарий, и умолял нас позволить присутствовать при расследовании. Но ничего толкового он пока не предложил. План, как всегда, был у Мариши.
– Нужно пойти в полицию и выяснить у них все, что им известно про Софи, – сказала она.
За неимением лучшего предложения, мы отправились в участок. Увы, вместо прежнего симпатичного усатого дона, поделившегося с нами информацией относительно убийства Милы, теперь в полиции на его месте сидел какой-то жирный гнусняк. Разумеется, в ответ на нашу просьбу он начал возмущенно вопить и размахивать руками. Понадобился почти час, чтобы втолковать ему, что розыск Софи прежде всего важен для его же собственного продвижения по службе. Мы беремся ему это продвижение устроить, а в обмен от него требуется лишь показать нам бумаги, а мы уж сами решим, где нам искать Софи.
Извилины нашего собеседника совсем заплыли жиром, потому что такую простую и важную для него вещь мы втолковали в него, лишь повторив одни и те же доводы по два раза. Итого – восемь раз. Лишь на девятый полицейский согласился, что мы это неплохо придумали. В итоге Маришин план сработал, но стоило нам это таких усилий, что лучше бы мы взяли участок штурмом.
– Сядем здесь! – умоляюще сказала я, заметив маленькое кафе и несколько столиков, стоящих под тентом и покрытых клетчатыми скатертями.
Заказав по бутылке колы, мы принялись изучать бумаги. Уже довольно скоро мы знали, что оба преступления, в которых была замешана Софи, были совершены в Мадриде. Универмаг, свидетельницей ограбления которого стала Софи, опять же находился в Мадриде. Кроме того, бумаги утверждали, что в Мадриде у Софи живет ее единственная родственница – двоюродная сестра бабушки Софи. Короче говоря, Мадрид был единственным городом, который упоминался в бумагах, кроме Палермо, разумеется, – там Софи родилась.
