— Даю пенни, если скажешь, о чем сейчас думаешь. — Элеонор подошла сзади, тихо и незаметно. Я стоял, облокотившись о перила, и смотрел на кишащую внизу толпу. И не заметил, как ей удалось вырваться из пут Эдварда и снова оказаться рядом со мной.
— О тебе, — ответил я. Обернулся и заглянул в ее синие глаза.
Она покраснела. Сперва порозовела шея, затем подбородок, щеки.
— А знаешь, — заметил я, — интересно было бы раздеть тебя и посмотреть: ты краснеешь всем телом сразу или постепенно?
— Дурак, — сказала она. Отвернулась и засмеялась.
—Что делаешь вечером? — спросил я.
—Одно знаю точно: не собираюсь идти с тобой на совершенно ужасный торжественный обед.
И мы оба рассмеялись.
—Должен признать, не обед, а чистой воды катастрофа, — согласился я с ней. — Но уверен: следующий будет гораздо лучше.
— Забудь, — сказала она. — Всегда считала адвокатов людьми скучными, теперь окончательно убедилась в этом.
— Ты просто не с теми адвокатами встречалась, — заметил я.
Она помолчала секунду, улыбнулась.
— Наверное.
Вот это да, подумал я. Автобус ходит по кругу. Может, теперь стоит в него заскочить?..
Глава 9
Но, увы. Мне не было суждено провести с Элеонор ни тот вечер, ни ночь.
Я вообще провел с ней крайне мало времени. Ее «пищалка» вдруг включилась, и она выбежала из ложи в поисках тихого места, откуда можно позвонить. Потом вернулась на секунду и сказала мне, что ей срочно надо в Лэмбурн. В больнице возникла какая-то срочность, и связано это было с призовым жеребцом и заворотом кишок.
— Приедешь завтра? — крикнул я вслед.
— Надеюсь, — ответила Элеонор. — Позвони мне на мобильный, завтра, прямо с утра.
И она исчезла. А я удивился своему разочарованию. Неужели наконец «созрел» после семи с половиной лет? Ладно, не пори горячку, не делай поспешных выводов, сказал я себе.
Большую часть дня я провел, блуждая между ложей наверху и парадным кругом. Я твердо вознамерился использовать свободное время и ознакомиться с обстановкой, звуками и запахами ипподрома, пытаясь мысленно подготовиться к предстоящим завтра соревнованиям. Но вместо этого больше думал об Элеонор и Анжеле. Они были совсем не похожи, и в то же время было между ними много общего. Элеонор — блондинка с синими глазами, волосы у Анжелы были каштановые, глаза темные, но обеим было присуще здоровое чувство юмора и любовь к жизни во всех ее проявлениях.
—Ну, за какую будете болеть?
Я посмотрел на мужчину, стоявшего рядом, это он заговорил со мной. Какой-то незнакомец.
—Простите, не понял?..
— За какую будете болеть? — повторил он вопрос и кивком указал на лошадей. Стояли мы у ограждения парадного круга, где водили лошадей, участвующих в следующем забеге.
— О, — наконец сообразил я. — Честно говоря, даже не знаю, кто бежит.
Он тотчас потерял ко мне всякий интерес и продолжил изучать лошадей, которых водили перед ним. Видно, прикидывал, на какую из них сделать ставку.
Я поднялся обратно в ложу, приказал себе выбросить из головы все романтические глупости и обратить внимание на скачки.
— Ну, как он? — шепнула мне на ухо Франческа Дейси. Мы стояли рядом и вместе наблюдали за забегом с балкона.
— Сыт по горло, — шепнул я в ответ. — А во всем остальном о'кей.
— Передай от меня привет, если выпадет такая возможность, — шепнула она прежде, чем отойти, и заговорила с другим гостем.
Сегодняшние скачки с препятствиями для профессионалов на трехмильную дистанцию предназначались, по всей видимости, для лошадей, испытывающих стойкое отвращение к долгим забегам, особенно если учесть, что на финише их поджидала горка со скользкой мартовской грязью. И бедняжки в конце совсем выдохлись. Четыре лошади преодолели последнее, препятствие «нос в нос», после чего точно так же и финишировали, толпа возбужденно ревела, результат мог определить только главный судья и фотографии.
Зрители не унимались и после того, как лошади пролетели мимо финишного столба, в жилах бушевал адреналин, сердца готовы были вырваться из груди, дыхание у всех учащенное — такой возбуждающий эффект произвел этот редкостный, практически одновременный финиш. Лучшие в мире лошади, управляемые лучшими на свете жокеями, дружно стремились к победе. Победа для них — это все. Сладкое чувство победы витало в воздухе.
— Первым пришел номер семь! — провозгласил в микрофон комментатор, что вызвало восторженный рев одних и стон, преисполненный горечи, у других. Рено Клеменс на лошади под номером семь привстал в стременах и победно вскинул кулак, приветствуя публику, — та ответила новым взрывом криков и аплодисментами. Как же я мечтал повторить его достижение в завтрашних скачках!..
Большинство гостей устремились вниз посмотреть на победителя и его лошадь уже в круге почета, куда он и выехал, приветствуемый новой волной криков и оваций. Я же решил остаться. Устал от бессмысленных блужданий по ипподрому, и Элеонор не было рядом, чтоб разделить компанию.
Прямоугольный стол сдвинули к стене, теперь он был заставлен большими подносами с сандвичами и пирожными. Скоро подадут чай. Я с вожделением посматривал на эклер с шоколадным кремом, но выбрал вместо него самый маленький сандвич с огурцом.
—Слышала, вы адвокат, — раздался женский голос.
Я обернулся и увидел Дебору Рэдклифф. С чего это я чуть раньше вообразил, что ей не нравятся адвокаты? Может, потому, что она смотрела на меня свысока? Большинство людей терпеть не могут адвокатов, но лишь до того момента, пока не попадут в неприятности. И тогда адвокат становится их лучшим и, возможно, даже единственным другом.
—Верно, — сказал я в ответ и улыбнулся. — Я барристер.
—А парик носите? — спросила она.
— Только в суде, — ответил я. — Но большая часть моей работы проходит вне зала суда. Я представляю людей на профессиональных дисциплинарных слушаниях и прочее.
— О, — протянула она со скучающим видом. — И еще вы представляете жокеев в разных расследованиях?
— Представлял, — ответил я. — Впрочем, нечасто.
Казалось, она потеряла ко мне всякий интерес.
—Как поживает Перешеек? — спросил я.
—Насколько я знаю, прекрасно, — ответила она. — В данный момент находится в Ирландии, на племенном заводе в Рашморе. Его первый сезон.
Иными словами, выведен на пенсию в возрасте всего трех лет. И всю оставшуюся жизнь проведет, как король, пощипывая свежую травку, отсыпаясь в стойлах и покрывая кобылиц. Не жизнь, а настоящий рай для лошади.
— Но сам он появился на свет не в Рашморе? — спросил я.
— О, нет, — ответила она. — Мы вырастили его дома.
— И где же этот дом, позвольте узнать?
— Неподалеку от Аффингтона, в южном Оксфордшире, — ответила она.
— Там, где Белая Лошадь? — Изображение белой лошади, стилизованное под бронзовый век, было вырезано в дерне до глубины известняковых пород в Аффингтоне, графство Беркшир, в нескольких милях к северу от Лэмбурна.
— Совершенно верно, — кивнула она и стала проявлять ко мне больший интерес. — У нас из окна на кухне почти виден этот холм с Белой Лошадью.
— А вот я ее так ни разу и не видел, — заметил я. — Только на снимках.
— Трудно увидеть, разве что с высоты, — сказала она. — К нам то и дело обращаются туристы, просят показать, где она. Ну, покажешь им холм, а они разочарованы. Потому как Лошадь на самом верху, и ее толком не разглядеть, если туда не подняться. Как ее вообще там соорудили, ума не приложу.
— Возможно, сам факт, что ее нельзя как следует рассмотреть, делает ее несколько зловещей, что ли, — заметил я.
— Пожалуй.
— Помните Милли Барлоу? Она была там, когда родился Перешеек? — спросил я.
— Кого?
— Милли Барлоу, — повторил я. — Она принимала роды у кобылицы.
— Нет, что-то не припоминаю, — ответила Дебора. — У нас все время рождаются жеребята. Прямо-таки лошадиный родильный дом. Привозят отовсюду, лишь бы они разродились у нас, особенно если покрывал их местный жеребец.
— А мне казалось, вы должны помнить Перешейка, — заметил я.
— Почему? Ведь в то время, когда жеребенок появляется на свет, мы еще не знаем, хорош он или плох. И родословная может быть великолепная, а он получается самый обычный. Нам просто повезло.
Определенный смысл в этом был. Каждому известно, что Уильям Шекспир умер 23 апреля 1616 года, но до сих пор доподлинно неизвестно, где и когда он родился. Точно известно только одно: крестили его 26 апреля 1564 года, о чем оставлена запись в церковной книге.
— А почему вас так интересует эта ветеринарша? — спросила Дебора.
— Просто в прошлом июне она покончила с собой. Вот я и подумал, может, вы помните ее в связи с рождением Перешейка.
— А это случайно не та, которая убила себя во время вечеринки? — спросила Дебора.
