Его плечи опустились, обмякли.
— Похоже, я сделала ошибку. Не нужно было устраивать тебя на корабль. Нужно было — отдать в большую семью, где у тебя были бы младшие братья и сестры. Чтобы ты их учил держать хаси[27], завязывать шнурки на ботинках, а самых маленьких помогал пеленать и носил на плечах…
Дик то ли коротко застонал, то ли кашлянул, а потом рывком отодвинулся, почти отшатнулся, назад, чем-то крайне изумленный.
— Леди Констанс, — сказал он. — Не надо больше. Я понял.
— Дик, я вовсе не хотела…
— Я знаю, что вы не хотели — само получилось. Вы… Я сказать не могу, что вы сейчас для меня сделали. Вы же правы, Бет — первая девушка, с которой я… говорил дольше чем полчаса кряду. Я же просто разрывался от того, что не знал — хочу я быть с ней, или нет. А теперь… То есть, я и теперь не знаю, но знаю, что должен решить…
— Надеюсь, ты не будешь торопить меня с освобождением от вассалитета, чтобы ты мог сразу по прибытии на Санта-Клару отправиться в командорию Синдэн?
— Нет, миледи. То есть, если бы Вы разрешили…
«Это было бы слишком сильное искушение для тебя, мальчик», — Констанс улыбнулась.
— Обещаю: когда срок твоего ученичества закончится и ты достигнешь совершенных лет, чего бы ты у меня ни попросил: разрешения уйти в Орден или руки Бет — я дам тебе. Второе — если Бет захочет, но у тебя будет безусловный приоритет перед всеми остальными молодыми людьми. А теперь послушай, Дик. Отдашь ли ты себя Богу или женщине — в обоих случаях нечестно предлагать незрелый плод. Читал ли ты житие Иоанна Оксонского?
— Это как он расстался со святой Юдифью на три года? — Дик энергично кивнул. — Да, это правильно. Если я не выдержу — значит, это была не любовь, а так…
«Скорее уж она не выдержит… Впрочем, об этом он и не подумал. Мужчины все-таки есть мужчины, даже самые лучшие из них в первую очередь думают о себе…»
— Я не настолько строга, чтобы запрещать вам переписываться. Хотя… Думаю, Бет такой запрет только утвердил бы в любви к тебе. Она, кажется, дала тебе Ростана?
— Да, миледи. Только Бет совсем не похожа на эту дурочку.
«Гораздо больше, чем ты думаешь — но тебе сейчас лучше этого не говорить; да ты и не пожелаешь слушать».
— А теперь — мы выйдем отсюда и пойдем в каюту Гуса заниматься гэльским?
— Благодарю, миледи. Только вам будет трудно со мной. У меня нет способности к языкам.
— Не верю. Ты знаешь два языка и можешь бегло объясняться на третьем — а значит, ты вполне в силах освоить орфографию.
— Я пытаюсь, миледи, но там же так сложно! Эта буква тут читается, а тут не читается, а тут читается, но не так… В астролате все хотя бы читается одинаково, и все ударения на одном месте! А когда я диктант пишу, я не все эти правила вспоминаю. Я страшный туподум… тугоум…
— Тугодумы — это люди, которые думают хорошо, но медленно. — Констанс больно прикусила губу, чтобы подавить смех. — А проблемы со словообразованием — это поправимо.
* * *
Освобождение.
Одно короткое объятие сказало больше, чем тысяча слов. Поначалу Дик перепугался -влечение к доминатрикс это почти то же самое что влечение к Деве Марии… Но уже через секунду он сообразил, что чувства его совершенно свободны от пола. Нежность, охватившая его, если и соотносилась с полом — то не напрямую, как секс, а опосредованно, как чувство сыновства.
Так значит, этого чувства теперь можно было не бояться. Эта тоска не была приукрашенной похотью, и собственное сердце, говорившее, что она вполне законна, не обманывало: каждый человек вправе желать нежности. Он задыхался без Бет только потому, что не знал, с кем еще может и с кем должно быть связано это чувство. О, Господи, он может теперь не бояться себя!
Но теперь следовало изгладить свою вину перед Бет. Он ведь едва ее не соблазнил, гонясь за тем, что мог бы получить без всякого секса. Надо было поделиться с ней своей свободой и объяснить, как им быть дальше. Они расстанутся на Санта-Кларе и проведут три года врозь, договорившись не искать встреч. И за это время они или полюбят друг друга еще крепче, или поймут, что полюбить не смогут. Нужно только сейчас сделать над собой усилие — и прекратить эти тайные свидания. Зато теперь они могут встречаться в открытую, а не прятаться по углам. Снова разговаривать, не вышучивая друг друга ради чужих глаз, играть с Джеком и наслаждаться законной близостью.
Правда, внутри жил еще один мелкий и мерзкий червячок. Леди Констанс ничего не знала об их тайных встречах с Бет и о том, как далеко они зашли — а они зашли довольно далеко. Дик не знал, важна или нет эта недоговорка, и потому отмахнулся от нее.
Он решил оставить Бет подарок, память о себе на эти три года. Она подарила ему оперу «Чио-Чио-Сан», а у него было две вещи, которыми он очень дорожил и с которыми не расставался: четки, подаренные коммандером Сагарой — храмовнические, из десяти крупных бусин и одного креста, он носил их на руке, как браслет — и нательный крест, полученный от сержанта Коннора: самодельный, плетеный из световода. Сначала Дик подумал отдать четки — хоть их и было очень жаль, но с крестом расстаться было немыслимо: это единственное, что у него осталось от Коннора. Но потом ему пришла в голову мысль куда лучше: самому сплести такой же. Достать световод было нетрудно: отработанные световоды в изобилии валялись на складе запчастей. Синдэн-сэнси много времени потратил бы на выдумывание нового узора переплетения — но Дик собирался подарить Бет точную копию своего креста.
В следующие два дня он тратил свое свободное время только на плетение. Вечером у Бет наконец истощилось терпение и она подловила его в лифте.
— Где ты пропадал? — спросила она, торопливо лизнув его в губы. — Я чуть с ума не сошла — ты что, заболел?
— Нам надо поговорить, — сказал он. — Очень серьезно.
— Тогда сегодня в одиннадцать вечера, на аварийной лестнице, — сказала она.
— Хорошо! — в этот момент двери лифта открылись, и они отскочили друг от друга.
Дик считал минуты до этой встречи. Леди Констанс отметила его невнимательность на уроке, а Джез на вахте сказал, что вчера у него был такой вид, словно он долго терпел и наконец сходил по-маленькому, а сегодня выглядит, словно ему опять невтерпеж. Дик снова пожалел о своем запаздывающем остроумии. Вот бы как Сирано — р-раз, и смертельная шутка выстреливает, точно лезвие флорда!
— Не то чтобы я давал вам советы, мастер Суна, — сказал Рэй вечером, увидев, как Дик надевает чистые, еще влажные после стирки и глажки хакама и лучшее хаори. — Но как бы чего не случилось.
— Ничего не случится, — Дик подавил досаду. От морлока еще не хватало советов.
На аварийной лестнице был полумрак — там где все равно никто не ходит, не было смысла прокладывать ничего лучше полудохлого световода. Бет слегка припозднилась.
— Ждала, пока ма уснет, — объяснила она. — Ну, что это с тобой? Мне из-за тебя была здоровая вздрючка: ты сказал маме, что уже признался мне, а я ей еще раньше соврала, что нет. Теперь она думает, что я хочу разбить твое сердце. Рики, твое сердце как, цело? Можно потрогать? — она протянула руку к вороту его кимоно и наткнулась на два креста.
— Подожди, — сказал Дик. — Вот…
Он снял с шеи второй крест и протянул его Бет.
— Красивая штучка, — похвалила она. — Это мне?
— Да.
— Здорово! Надень сам, — Бет подставила голову. Дик осторожно, стараясь не касаться ее лишний раз, надел ей крест.
— Послушай, — сказал он, отступая назад. — Ты была права. Мы не можем так больше встречаться, чтобы это ничем не закончилось.
— Ну так поцелуй меня, — прошептала она, пододвигаясь ближе.
Они стояли на площадке второй палубы, и здесь было слишком тесно, чтобы Дик мог эффективно устраниться.
— Погоди, — сказал он, беря ее за плечи и удерживая от себя на расстоянии вытянутых рук. — Давай поговорим сначала. Понимаешь, ты это верно сказала — мы встречаемся втихомолку, а потом расстанемся, и это ничем не кончится. Нужно что-то делать.
— Да, — сказала Бет, и голос ее слегка дрогнул. — Дик, я очень тебя люблю, и я согласна. Только ты постарайся не делать мне больно, хорошо?
— П-подожди… Я не об этом.
— А о чем? Ты ж сам сказал — расстанемся и ничем не кончится. Так давай переспим наконец. Ты этого хочешь, и я этого хочу; если честно, я просто извелась и думаю, ты тоже.
— Ага. Но ведь так оно будет, даже если мы это сделаем, Бет. Если мы… переспим — мы же все равно потом расстанемся. А я не хочу тебя терять. Я никого раньше не любил, как тебя.
— Так поцелуй меня наконец.
Дик не смог устоять. Губы Бет пахли яблоками — как в «Песни Песней». Руки Бет прошлись по его голой груди, вызвав сладкую судорогу, а потом добрались до разрезов на хакама…
— Подожди! — выкрикнул он шепотом. — Да постой ты, пойми, нам нельзя этого делать. Мы любим друг друга, а потому нам нельзя этого делать, это как если бы мы украли что-то!
