Немногочисленная паства гуськом покинула капеллу, экзальтированный юноша пал на колени перед распятием. Леди Люси вглядывалась в лица уходивших по северному трансепту юных певчих. Ей было очень грустно и тревожно.
Предполагая после вечерни встретиться с руководителем церковного хора Воэном Уиндхемом, остаток дня Пауэрскорт провел в редакции «Графтон Меркюри». Патрик Батлер водрузил на стол громадный ворох старых газет.
— Ничего, лорд Пауэрскорт, если порядок слегка нарушен? Каждый день собираюсь разобрать, сложить выпуск за выпуском, да все времени не хватает. Сейчас опять надо бежать, поговорить с наборщиком.
Патрик, схватив шляпу, умчался вниз по лестнице. В течение дня он еще не раз забегал, безуспешно пытаясь разыскать на столе и под ним какие-то тексты для типографии.
Чтение беспорядочно сваленных газетных листов поначалу веселило Пауэрскорта. Репортаж о небывалом урожае продолжался очерком о редкостно дождливом месяце, погубившем все всходы; победный рапорт о матче по крикету плавно перетекал в угрюмый отчет о поражении местной футбольной команды уже в первом отборочном туре на Кубок Англии. Но вскоре эта забава ему наскучила. Рассортировав газеты на полу, Пауэрскорт привел кипу номеров в должный порядок. Операция, как выяснилось, заняла ровно полчаса. Что ж, стоило это сделать, по крайней мере, в знак благодарности любезному редактору. Затем детектив вновь принялся изучать годовой продукт местной прессы. Информация, свойственная провинциальным газетам всего мира. О том, что происходит за рубежом, в столице и даже соседних краях — ни словечка. Корреспондентов, аккредитованных в Париже, Вене, Санкт-Петербурге или хотя бы Вестминстере и Уайтхолле[20], редакция «Графтон Меркюри» в своем штате не числила. У нее имелось много другой работы. Читателям предлагались подробности самого интересного — того, что рядом: недельный реестр местных рождений, свадеб и похорон, итоги заседания Совета графства, вести из окружного Уголовного суда, репортажи с праздников урожая, прогноз погоды по округу, хроника благих свершений комптонских добровольных обществ. Пауэрскорт заметил, как оживилась и осмелела газета после прихода нового главного редактора. На смену ворчливой старости пришла бодрая юность. Изменились и тон, и сама тематика. Вместо заурядных очерков об убийствах или кончинах при невыясненных обстоятельствах теперь читателя много недель подряд развлекали загадочной историей: несколько месяцев назад на полу позади соборного алтаря появились начертанные кем-то языческие знаки. Под общим названием «Зловещее возвращение друидов» (что, по мнению Пауэрскорта, грешило несколько избыточной патетикой; по-видимому, текст принадлежал перу романтичного мистера Батлера) автор бесконечного повествования рисовал множество волнующих подробностей древнейшего языческого культа. Впрочем, о каких-либо других подобных инцидентах не сообщалось. Столь энергичный искатель, как Патрик Батлер, несомненно, не пропустил бы для украшения своей газеты ни малейшей новой искорки язычества, однако вновь и вновь обсуждался, комментировался все тот же единственный случай. Из номера в номер печаталась еще одна — документальная — история с продолжением. Ее Пауэрскорт читал с тяжелым чувством. Сначала о парне, призванном на армейскую службу в здешнем полку. Затем описание проводов полка под трубы военного оркестра на фронт в Южной Африке. Затем известие о гибели всего отряда. Через пару недель вновь сообщение о гибели солдата из этих мест. И предложение по окончании войны воздвигнуть подле собора грандиозный мемориал павшим героям.
Пауэрскорт вернулся к собору слегка разочарованный. Надежды выудить с газетных страниц нечто полезное для розысков не оправдались. Вечерня подходила к концу, слышались последние звуки проникновенного гимна на музыку Томаса Таллиса[21]. Леди Люси не было видно; вероятно, она отправилась домой. Это порадовало Пауэрскорта. Завладевшая женой тревога о мальчиках-певчих начинала его не на шутку беспокоить. Конечно, тревожилась она по доброте душевной, однако тревога эта стала нелепой навязчивой идеей. Никогда прежде с Люси такого не случалось.
Войдя в собор, детектив увидел, что строители наконец закончили возведение деревянных лесов на перекрестии центрального нефа и поперечного трансепта. Верхняя площадка лесов приходилась прямо над входом в башню, вздымавшую церковный шпиль, как теперь было известно просвещенному относительно соборной архитектуры Пауэрскорту, на двести футов от земли. Уже были подняты каменные плиты, приготовленные для замены разрушенных фрагментов кладки. Вокруг лесов пол покрывал толстый слой пыли и строительного мусора.
Позавчера декан жаловался на медлительность строителей и непомерную цену, запрошенную ими за высотные работы. «Господь наша опора, — говорил он, продолжая негодовать, — но в душах наших постоянно живет страх, что Он забудет про нас. У Него есть дела значительно важнее. И что будет тогда с этими ветхими Божьими стенами?»
Хор под водительством серебряного креста прошествовал к боковому выходу. Две престарелые дамы, шаркая, шепотом обсуждая прошедшую службу и вежливо поклонившись на прощание Пауэрскорту, тоже покинули собор. Детектив, не без удовольствия, остался совершенно один. В тишине, воцарившейся под сводами храма Пречистой Девы, он пошел еще раз взглянуть на вышку строительных лесов.
Возможно, спасла именно тишина. Ухо уловило слабый звук, похожий на скрип канатного блока. Пауэрскорт поднял глаза. На какое-то время он застыл. В памяти вдруг зазвучал гениальный бетховенский концерт, который они недавно слушали с Люси в лондонском зале. Тот самый пассаж, когда оркестр смолкает и фортепьянные аккорды, раскатившись мощным каскадом, затихает, постепенно замирая, истаивая в мировом безмолвии. Мелодия, однако, звучала в нем совсем недолго, ибо разум подсказал, что наверху непорядок с приготовленными для реставрации плитами и каменные блоки через секунду рухнут вниз. Отпрянув, Пауэрскорт рванулся на хоры. Скользя по гладкому полу, он в несколько шагов достиг низкой крытой террасы и, сильно ударившись головой о край ее резного карниза, укрылся возле углового столба.
Глухой грохот — громада тесаных камней обрушилась с высоты на толстый слой строительного мусора. Осколки плит разлетелись по нефу и трансепту. Взметнувшиеся тучи вековой пыли запорошили все вокруг. Вот он, библейский «столп облачный»[22], пронеслось в гудевшей голове Пауэрскорта. Каменные осколки рикошетом повредили деревянные сидения на террасе для хора и духовенства. Мерцавшие светильники погасли. Шатаясь, Пауэрскорт поднялся на ноги, из разбитого виска струилась кровь. Машинально он отметил, что стоит возле мест, отмеченных памятными табличками с именами «Чинзбери» и «Чут», следующий в ряду «Грантхем Южный». Ноги дрожали. Нетвердо ступая, детектив добрался до главного святилища, к подножию словно звавшего его большого золоченого распятия. И тут раздался скрежет задвинутого на дверях засова. Пауэрскорта заперли. Было примерно семнадцать тридцать пополудни; служители собора вновь отворят двери, дабы восславить новый день, часов через четырнадцать. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт сел против алтаря и попытался собраться с мыслями.
12
Сидя у алтаря, Пауэрскорт старался вспомнить все свои действия перед обвалом. Может, он что-то случайно задел, нечаянно нажал на какой-то рычаг, вызвавший камнепад? Нет, исключается. Тогда только одно — некто намеревался его убить. Открытие не слишком его взволновало: на него покушались не раз. Ну что теперь? Убийца, быть может, уже складывает дровишки в очаге на кухне Певческой столовой? Нынешней ночью, леди и джентльмены, для вас новое угощение: после деликатеса из певчего новое изумительное блюдо — «жареный Пауэрскорт». Его передернуло, и он нервно помассировал поврежденную лодыжку.
Затем, кое-как ковыляя, Пауэрскорт добрался до северной внутренней галереи. Руки нащупали угол надгробия аббата Паркера, последнего настоятеля комптонской обители, умершего, на свое счастье, до разгона монастыря. Каменное тело аббата было холодным, на длинном, изрезанном морщинами лице почувствовалась влага. Подозревая, что капли крови из его раны остались везде, где он прошел, детектив оглянулся на белевшее, покрывавшее весь алтарь полотно. Нет, это святое. Это не для него, подумал Пауэрскорт. Сняв пальто и пиджак, он стянул рубашку и обмотал ею голову. Весь в грязи, подумал он, с окровавленной рубашкой вокруг лба, я выгляжу, наверно, матерым бродягой, одним из этих закоренелых грешников, что шляются по почти безлюдным церковным службам в хищном поиске подачки или крова на ночь. Оставив аббата Паркера покоится вечным сном, Пауэрскорт переместился к противоположной стене. Пальцы коснулись воздвигнутого в 1614 году, уже англиканского, надгробия семьи соборного епископа Уолтона. Это небольшое, но запомнившееся детективу, весьма оригинальное сооружение имело две полукруглые ниши. В левой — маленькая фигурка главы семейства, на коленях, с молитвенно сложенными ладонями, в положенной по церковному чину красной мантии поверх черной сутаны. В правой — лицом к мужу и тоже на коленях его столь же набожная супруга. А ниже, в ряд по возрасту и росту одиннадцать коленопреклоненно молящихся детишек; мальчики ближе к отцу, девочки — к матери. Младшее чадо высотой не более двух дюймов. Какое же несчастье разом унесло из жизни всех Уолтонов? Чума, быть может? Старший инспектор Йейтс наверняка знает.
