Грянул хор. «Cantata Domino» — «Хвала Господу»:
«Славлю Бога моего на струнах арфы, восхваляю трубным громогласием, песнею своею зову: явись предвестием вечного блаженства, о Господь царства Твоего!»
Детектив разглядывал убранство хоров. Небольшой крытый балкон был полон старинных, искусно вырезанных из дерева ангелов — ангелов поющих, играющих на арфах, дующих в трубы, даже бьющих в барабан. Прямо напротив места декана поместился один деревянный ангел без инструмента, с положением явно выше прочих (должно быть, дирижер).
Пауэрскорт почувствовал, как Люси затрепетала при первых звуках хорала Генри Пёрселла. С тревогой и мольбой она взглянула на мужа — что ее так взволновало, он не знал. Наступило время сокровенной, святой молитвы.
— Господи всеблагой, всемогущий, — с особенной проникновенностью воззвал валлийский голос, — ниспошли благодать епископу нашему, декану, всем пастырям собора, неустанно пекущимся о спасении вверенных им душ. Вышней милостью помоги верно служить Тебе, осени навек Твоим благословением.
Пауэрскорт поймал себя на некоторой неприязни к молодому канонику, просившему Господа благословить здешних духовных лиц в то время, когда одного (а может, и нескольких) из них убили, причем в последнем случае преступление совершено прямо на территории собора. Что же делать Господу всеблагому, если убийцей окажется кто-то из пастырей? Вряд ли все-таки милость Всевышнего беспредельна.
По нежному, но твердому настоянию леди Люси супруги Пауэрскорт терпеливо ждали, пока не уйдут певчие, пока не удалятся еле-еле одолевшие ступеньки и потихоньку проследовавшие через хоры к выходу две престарелые дамы с молитвенниками. При столь мизерной пастве, подумалось Пауэрскорту, перспективы у христианства в Комптоне невеселые. Впрочем, известно, как шли службы в основанной здесь когда-то обители бенедиктинцев. На их моления, особенно полуночные, вообще никто из мирян не являлся.
— И как тебе это? — сдвинув брови, придержала мужа за рукав леди Люси, едва они вышли из собора.
— Что именно, Люси? По-моему, все было как обычно.
— Мальчики певчие, Фрэнсис. Как тебе показались эти бедные дети?
— Ну, я полагаю, им в среднем около двенадцати. Старшему лет четырнадцать, а младшему не больше восьми. Рост, соответственно возрасту, разный. Белокурому малышу даже приходится петь, стоя на скамье, иначе его не увидят. Одеяние согласно ритуалу красно-белое. Все ребята создают (явно ложное) впечатление набожности, скромности и примерного поведения. Я что-то упустил, Люси?
— Иногда, Фрэнсис, ты бываешь просто невозможным. Мысли твои где-то витали, ты не заметил самого главного буквально у себя под носом.
— А что мне следовало заметить, Люси? — сказал Пауэрскорт, в знак покаяния крепче прижимая ее руку, продетую под свой локоть.
— Вид у мальчиков совершенно измученный, запуганный. Малыш, на которого ты обратил внимание, от страха сам не свой.
Пауэрскорт попытался припомнить лица певчих, младший из которых был лишь на пару лет старше их Томаса. Возможно, это и подействовало на Люси.
— Вид у них, должен сказать, весьма важный. Хормейстер, безусловно, научил их достойно держаться в храме. К твоему огорчению, им никак нельзя кувыркаться на хорах и весело носиться по всему собору.
— Мне не до шуток, — продолжала хмуриться леди Люси. — Пойдем, хочется поскорей уйти отсюда. Думать невозможно про этих несчастных детей.
Энн Герберт показалось, что Патрик Батлер как-то уж чересчур энергично бросился в ее лучшее кресло. Видно, повеяло весной: угомонить его не легче, чем маленьких сынишек.
— Патрик, — строго сказала Энн, — ты что же, все это время провел за ланчем с лордом Пауэрскортом?
— Мы с лордом Пауэрскортом теперь настоящие друзья. Он уже называет меня по имени.
— И ты весь день с ним выпивал? — В ее уличающем тоне Патрику послышались нотки памятных материнских внушений.
— Мы выпили одну бутылку великолепного вина, Энн. Марку я не запомнил, но что-то заграничное, французское. Не вижу тут ничего дурного.
Энн поставила перед ним чашку крепкого чая.
— Выпей-ка лучше вот это, поможет рассеять алкогольные пары. Ну что тебе рассказал детектив?
В общем, как сейчас понял Патрик, детектив рассказал не слишком много; скорее, он много услышал. Зато в газете будет потрясающая сенсация!
— Он сообщил, что приехал в Комптон расследовать убийство певчего Артура Рада.
— По-моему, ты и раньше об этом знал, — заметила Энн. — Одной бутылки вина было достаточно или потребовалось две, чтобы выведать такой секрет?
И замечание, и саркастичный вопрос Патрик игнорировал.
— А еще, — триумфально объявил он, — лорд Пауэрскорт разрешил напечатать заметку о том, кого он ищет, в моей газете!
— Хотела бы я знать, зачем это ему понадобилось, — бросила Энн. — Послушай, Патрик, у меня есть маленькая новость по поводу убийства певчего.
— Что? Говори скорей!
— Ты знаешь миссис Бутс, которая приходит ко мне убираться дважды в неделю? Оказывается, она убирала и комнатку Артура Рада в Певческих палатах. К нему, правда, она ходила лишь раз в неделю. Ну вот, последний раз она убирала его комнату как раз за день до убийства, а утром, уже после его смерти, снова пошла туда прибрать, на случай, если вдруг приедут его родители, другие родственники. Так она, эта самая миссис Бутс, говорит, что на столике мистера Рада всегда лежала стопка тетрадей — его дневников, которые он вел, видимо, много лет. Но тем утром их не было. Дневники вдруг исчезли.
— Может, полиция изъяла, Энн?
— Миссис Бутс говорит, полиция явилась только на следующий день.
— А она рассказала им? Старший инспектор Йейтс в курсе?
Энн Герберт отрицательно покачала головой.
— Нет, следователю миссис Бутс не скажет ни за что. Муж ее уже два года в тюрьме, и полицейских она ненавидит. Слова им не промолвит.
«Пропавший ключ к тайне убийства», «Загадка исчезнувших откровений», «Новый след комптонского киллера», — фонтаном заработало творческое воображение редактора.
— Как ты узнала об этом, Энн? Миссис Бутс сама тебе рассказала?
— Да, поделилась сегодня утром. Наверно, мне не стоило говорить об этом даже тебе.
Патрик похлопал по карманам, ища карандаш. Репортерский блокнот остался в пальто на вешалке.
— Секунду, Энн. Будь добра, продиктуй мне ее адрес, и я бегу. Тут нельзя терять ни минуты, могут опередить.
Довольно неохотно Энн все же сообщила адрес. Миссис Бутс проживала на улочке возле самой станции, из-за постоянного шума и паровозной копоти жилье здесь стоило совсем недорого.
Поспешность, с которой Патрик унесся в вечернюю мглу ловить очередную сенсацию, заставила взгрустнуть. Он даже не допил свой чай. И даже не попробовал специально приготовленный ему кекс. Что ж, размышляла Энн, это его работа. Выходя замуж за журналиста, вряд ли следует надеяться на спокойную, размеренную жизнь.
11
Пауэрскорт и Джонни Фицджеральд завтракали в столовой Ферфилд-парка. Дети уехали со своей няней обратно в Лондон. Обожаемая Оливией больше всех на свете бабушка, мать леди Люси, взялась присмотреть за внуками, пока дочь не вернется.
Пауэрскорт изучал последний номер «Графтон Меркюри». Редактор газеты сообщил ему о пропавших дневниках сразу после встречи с миссис Бутс. В беседе с детективом Патрик просто перечислил ряд фактов. Газетный же текст был более впечатляющим. «“Графтон Меркюри” имеет основание полагать, — усмехаясь, читал Пауэрскорт, — что собрание толстых тетрадей содержало искомый ключ к разгадке смерти Артура Рада. Мы призываем власти напрячь все силы и активизировать розыск этих необычайно важных документов. Нельзя терять ни дня, ни часа. Преступник в приступе ярости способен уничтожить дневники. Необходимо немедленно найти их, или будет слишком поздно». Казалось, строки статьи вышли из-под пера человека пожилого, бывалого, все повидавшего на своем веку. Трудно было поверить, что текст этот сочинен молодым, жизнерадостным Патриком Батлером в замусоренной чердачной комнатушке, за столом, заваленным бумагами и всяким хламом.
После завтрака Пауэрскорт уже привычно отправился обследовать собор. Как ни странно, самым толковым гидом оказался не кто-нибудь из церковнослужителей, а полисмен — старший инспектор Йейтс. В детстве он собирался стать архитектором, однако так и не смог научиться рисовать даже простейший домик, а потому пошел служить в полицию. Правда, что общего между карьерой архитектора и следователя, Пауэрскорт так и не уяснил.
— Главный алтарь был заново возведен в конце семнадцатого века, — рассказывал инспектор Йейтс. — Алтарное святилище христианских церквей всегда указывает на восток. К востоку Иерусалим, небесный град Сион — духовный центр христианства. На востоке и Иерусалимский храм, построенный по слову Господа как дом и оплот Божий.
