невыносимо тягучее время. Так и теперь… Не успели повздыхать немного, как один, такой сладенький заприлавочный тенорок робко произнес:
– Это еще ничего, мол, в вагоне!.. Тепло, вольготно, да и ненадолго-с, с полсуток потерпим, а там и раскопают…
Был такой полумрак от густоты воздуха, что только туманными пятнами обозначались огни вагонных фонарей, а лиц пассажиров различить не было никакой возможности – голосами только и разнились…
– В вагоне еще можно вытерпеть, – согласился с тенорком хрипловатый бас. – А вот как на большом сибирском тракте замело нас в санях, так ведь не чаяли и живы быть, молились да к смерти готовились…
– В такие метели, – поддержал другой бас, вроде протодьяконского, – много народу гибнет… В степи ежели…
– И не только простого звания, – отозвался третий тенор с сильным насморком. – Был даже случай с одним вице-губернатором… Ямщик поехал верхом искать дороги, а он остался в возке и, конечно, погиб…
– У нас под Красноярском вице-губернатора станового[79] раз занесло, так на шестые сутки, без малого неделю спустя, разыскали…
– Отрыли?
– Отрыли. Только не люди, волки отрыли и сожрали. По документам только и узнали, что становой… а то…
– Должно быть, с тракту сбились… Тогда уж беда!.. А нет, лучше не пытайся, не ищи дороги, – отмаливайся на месте… Да уповай на Бога!
– У нас был случай такой, целый поезд сбился с дороги. Машинист ничего не мог видеть, не мог управлять. Локомотив незаметно отклонился левее – и пошло, и пошло.
– Это с рельсов то?..
– Какие там рельсы? Когда все, вы понимаете, все замело!..
– Ну, что вы врете!..
– Позвольте, позвольте. Да это на какой дороге было?
– А на этой, знаете, на Ростово-Владикавказской!
– Ну, там возможно… Там все возможно…
– Там, батюшка мой, был такой случай, в газетах напечатано. Налетает на станцию шайка разбойников… «Что, – спрашивают, – номер тридцатый не проходил еще?». А этот номер, господа мои, был почтовый и большие суммы вез. Начальник станции оробел, понятное дело: люди в папахах, в зубах по кинжалу, в каждой руке по ружью. Вот он и докладывает: «Прошел не более как минут двадцать». «Давай, такой-сякой, сейчас нам экстренный!». Подали… Разбойники-то взяли билеты третьего класса, а засели в первый, дуют в два кнута… понятно, догнали да с размаху так и врезались!
– Эко, парень, врет здорово! – раздалось из дальнего угла, откуда особенно тянуло запахом семги, и слышалось чавканье…
И это замечание, некстати, чуть было не испортило всего дела. Настало неловкое, смущенное молчание… Только рассказчик пробормотал вполголоса:
– Я не знаю… я сам не был… Что люди, то и я… В газетах было пропечатано!
– А тяжелое это состояние, быть занесенным в снегу… – отважился даже чей-то женский голос.
– Быть, так сказать, погребенным заживо… Представить себе только, так уже будто сам испытываешь адские мучения… – продолжал другой, тоже женский голос, погрубее…
– В снегу-то еще ничего, сударыня… А вот как вас на три аршинчика да в землю, да в тесном ящичке…
– Не говорите… это ужасно!
– Я, впрочем, сомневаюсь, чтобы такие случаи действительно были.
– Бывают-с… и бывали неоднократно!
– У нас одного купца-лабазника чуть не зарыли, только тем и спасся, что Бог помиловал, чих послал, как раз, значит, в то время, как крышку заколачивать стали. Развели это олово, запаивать, значит, дух пошел едущий – он и прорвался… Как чихнет – все так со страху повалились…
– Тоже и у нас одного похоронили. Дорогой, когда везли под катафалком, кучер сказывал, будто как в гробе кто-то хрюкает, да ему не поверили, похоронили, а потом сомнение одолело – как бы что не так… Пока бумагу подавали, на разрешение, значит, открытия, пока что… Разрыли – а он кверху спиной, и руки все изгрызены…
– Господа! Нельзя ли прекратить эти разговоры? Я женщина нервная… я не могу…
– А вы не слушайте, если нервная! – запротестовали женские голоса.
– Ах! Как же не слушать когда все это так интересно?
– И хочется, и колется, значит! – захихикали в углу, откуда семгой пахло.
– А ведь это, действительно, ужасное положение быть заживо погребенным. И все слышать, все сознавать, все чувствовать…
– А приходилось ли кому-нибудь слышать лично такого заживо погребенного и спасенного?..
– Нет не приходилось…
– Я видел одного в монастыре. Только тот ничего не рассказывал, принял схиму и дал обет молчания!
– Ах, как бы это было интересно!
– Да коли бы не врали, а правду говорили… оно точно, что тогда бы занятно было и даже, могу сказать, поучительно! – опять донеслось вместе с букетом семги.
– Да вот, к примеру, померла, думали, купчиха Федулова, богатейшая старуха, дочь свою за молодого офицера выдала, с уговором, чтобы при себе жить, вместе значит. Положили старуху в гроб, обрядили, как следует. День прошел, ничего – завтра хоронить. Лежит купчиха да все слушает. Дочь плачет, причитает: «На кого, маменька, вы нас сирот покидаете», а муж ейный утешает, говорит: «Не плачь, мой ангел, не убивайся!.. Поверь, лучше будет. Мало ли нас эта ведьма мучила… Чтобы ей на том свете легче было, чем нам с тобой на этом было…». Тут теща и не выдержала, не стерпела – злоба всю летаргию как рукой сняла. Выскочила из гроба, да и кричит: «Вон, мерзавец, из моего дома!..». То есть, такая, я вам доложу, история вышла…
– Это уже, никак, юмористика пошла! – заметил кто-то.
– Комедь – одно слово…
– Да вот комедия, вы говорите… А вот вы, господин, побывайте в нашей шкуре, когда раз товарищ наш по ленточной части в больнице помер. Дали знать, пошли наши помолиться, сами видели, как голый, под простыней в мертвецкой лежал носом кверху… А в ту же ночь, просыпается один из молодцов и видит: стоит покойник у шкафика, где водка хранилась, да так и хлопает рюмку за рюмкой…
– И семгой, небось, вот как я, закусывает…
– Да что это вы право… Все врут да врут – кушайте себе на здоровье и нас не смущайте!
– Да врите, мне что…
– Ах, господа, – томно проговорила какая-то дама. – Эти рассказы, эти страшные приключения, так приятно, так хорошо слушать… сердце замирает и так бьется при этом – так бьется странно… и так хочется верить…
– Позвольте и мне, господа, простите, что я вмешиваюсь в общий разговор, а потому только и беру на себя эту смелость, что разговор именно общий. Позвольте же и мне в свою очередь… начать с небольшого вступления, а потом и приступить к самому рассказу…
Из мглы вагонной атмосферы выдвинулась довольно стройная фигура господина, лет под сорок, он стоял теперь у
