они пошли вдоль рельс, по тропинке. Наконец за покосившимся сараем забор вильнул в сторону, и впереди, освещенный тусклым светом фонаря, замаячил силуэт одинокого вагона.
– Смотри! На ловца и зверь!
С вагоном было что-то не так, но что именно, издали было не разобрать. Наконец, они подошли ближе. Вагон был сильно помят. Они медленно обошли его, заглядывая в черные пробоины выбитых окон, окантованных серебряной крошкой каленого стекла. Одна сторона его обгорела дочерна; низ, где заканчивалась сажа, был ярко-рыжим от ржавчины. В свете одинокого фонаря он казался страшным скелетом огромного зверя.
– Ну что, залезем, раз пришли? – невесело усмехнулся Том, и полез на подножку.
Внутри стоял еще не выветрившийся запах гари и чего-то горького. Полки были вспороты, из них торчали куски поролона. Хрустя осколками, они медленно прошли вагон насквозь.
– Ни одного целого стекла.
– Смотри, – сказал Монгол, показывая пальцем в сумерки тамбура.
Там, на стене было вырезано полуметровое слово: «ГРОЗНЫЙ».
– Что за Грозный? – недоуменно спросил Монгол.
– Столица Чечни, или как ее сейчас там… Ичкерии. С войны прибыл.
– Штык-ножом резано. – Монгол провел пальцами по глубоким треугольным зарубкам. – Интересно, как он к нам попал?
– Может, наш вернули? – Том пожал плечами, поежился. В вагоне было холодно. Ночной ветерок гонял по коридору мусор и невесть откуда взявшуюся осеннюю листву. Ему вдруг показалось, что, усни они здесь, – можно проснуться там, на Кавказе. Где-то в горах, прямо посреди боя.
Выпрыгнув наружу, они еще долго стояли перед изувеченным вагоном, завороженно глядя в выбитые окна.
– Пошли, что ли, – наконец сказал Монгол, и они побрели к вокзалу.
Рэперы куда-то ушли. На платформе было пусто, лишь на скамейке перед вокзалом сидела старуха.
– Не замерзли, бабушка? – они сели рядом.
– Нет, синочки, тепло тут.
– А вы сами откуда?
– Абхазия.
– Красивые места, – неожиданно встрепенулся Монгол.
– Быль там, да? – обрадовалась старуха, и ее сморщенное лицо оживилось.
– Да, в девяносто втором был, в августе.
– Вай, как же ты туда попаль? Там же война бываль, – горестно всхлипнула кавказка. Эмоции на ее подвижном морщинистом лице пробегали легко и быстро, как тени облаков.
– Ага. Как раз началась, – Монгол вытянул ноги, покрутил носками. – А мы не знали, что у вас война. Никто не говорил. У нас тогда все сразу деловыми стали. Крутились, что-то меняли. А у меня одноклассник был, Филин. Неприкаянный такой, все время его куда-то тянуло. Как-то раз он заехал в Армению и хотел на Арарат залезть, но там оказалась граница. Проволока колючая, КСП[3], все дела. Сработала сигнализация, его заметили. Он в камыши, его поймали. Допросили, ничего не поняли, и посадили в камеру, где-то в части. Ясное дело, напугали его как следует. Что светит ему как шпиону и перебежчику. Филин загрустил. Подумал, что жизнь кончена, что впереди тюрьма, а в тюрьму ему совсем не хотелось. Сделал он петлю из рубашки, кое-как голову продел, и повесился на лампочке. Но там то ли лампочка не выдержала, то ли рубашка порвалась. Упал он с табуретки и разбил себе башку. В части испугались ЧП и от греха подальше отправили его кукурузником на ближайшую железку, на станцию.
Монгол замолчал, достал сигареты, как хороший рассказчик, со знанием дела растянув паузу.
– Спички дай.
Он глубоко затянулся, выдохнул вверх, будто воспоминание, облако сизого дыма.
– Ну это присказка. Короче, приехал он домой и наврал нам, что в Грузии кожанки копейки стоят. Поехали, говорит, бизнес делать. А мы, балбесы, поверили. Деньги собрали, и двинули втроем. Пацаны совсем, не у всех еще паспорта были. Приехали в Адлер, спрашиваем: как в Грузию проехать? На нас все как на дебилов смотрят и молчат. Никто ничего не объясняет. С нами еще Сява был. Он и говорит: о, смотрите, автобус в Новый Афон. Я там в детстве с родителями отдыхал.
– Это Грузия? – спросил Том.
– Не-а, еще Абхазия. Грузия дальше. Но мы до Грузии так и не доехали. Филин включил заднюю: я с этой стороны не был, дороги не знаю. На самом деле ему было везде хорошо, кроме дома. А нам вроде как уже все равно куда ехать. Заплатили мы кучу денег, и едем в этот Афон. Автобус пустой, кроме нас никого нет. По сторонам смотрим: вокруг горы, ущелья каменные, реки в них текут. Утесы над головой висят, лопухи всякие выше человека. Красиво. Водитель курит, ну и мы закурили. Хорошо. Вдруг смотрим, – нас «девятка» обогнать пытается. А водила наш резко руль влево, и давай ее к обрыву бортовать. Чуть в ущелье не столкнул. Вай, думаем, – Кавказ, джигитовка! Кое-как до этого Афона доехали. Спрашиваем, как в Грузию проехать, на нас опять смотрят и молчат. То ли языка не понимают, то ли говорить не хотят. Молчат все, как глухонемые. Сява и говорит: тут море есть, пошли купаться. Ну, пришли мы на море. Людей нет, туристов нет, пляжи пустые. На лодочной станции старики сидят за столом, молчат и траву курят. Дым до моря стелется. Искупались мы, сидим, думаем, что дальше делать. Тут какой-то местный пацан подходит и говорит: «Валюта есть? А то я деньги разные собираю». Ну, поменялись мы с ним, рубли на купоны, по курсу. И тут он говорит: на берегу ночевать нельзя, могут быть диверсанты. С одиннадцати – комендантский час. У нас тут война с грузинами началась, мосты туда взорвали, так что извините, пацаны. Лучше к вечеру покинуть наш гостеприимный пляж, потому что с моря грузинский десант ждут, пострелять могут. Тут я вспомнил, как водитель «девятку» в ущелье сталкивал: у нее, наверное, грузинские номера были.
Посидели мы немного, и пошли куда-то. Идем, смотрим, а там такая маленькая станция между тоннелями. Вокзал старинный, с колоннами, речка недалеко. Водопад журчит. Красиво. Рядом кинотеатр, а оттуда слышно, что индийский фильм идет. А вокруг – прям как Индия, только слонов не хватает. Лианы, бамбуки, пальмы всякие. Банан цветущий видел. Поели в ресторане, там тоже пусто. Перцу у вас, бабушка, в пельмени стаканами сыпят. Говорят: вам еще повезло, потому что красный кончился.
– Итабуп[4], синок, хорошо рассказиваль, я как дома побываль! – старуха улыбнулась, прикрыла глаза.
– А вокруг горы, очень красиво! И решили мы вверх полезть. Идем по тропинке, вдруг смотрим, – мужик навстречу идет, не кавказец. Оказался украинцем, нам обрадовался. Меня, говорит, Шрамко зовут, я «Кобзаря» три раза читал. Потешный дядька. А потом говорит: не, в горы не нужно. Костер разожжете, и не узнаете, кто вас в спину грохнул. Тут вначале стреляют, а потом смотрят, есть
