В опере «Ночь перед Рождеством» Н.А. Римского-Корсакова певица исполнила две контрастные партии – деревенской ведьмы Солохи и российской царицы Екатерины. Оценку этой работе дал журнал «Дни нашей жизни»: «Черт вынужден довольствоваться лишь одной подлинной Солохой – Галиной Борисовой. Ее ведьма не страшна, но тонка и загадочна, как восточный орнамент, коварна, как дьявольское зелье. Если искать в спектакле конкретный метатеатр, то в первую очередь надо смотреть Солоху Борисовой. Если вам нужен пример, как тактично оставаться примой в характерных ролях – смотрите Борисову. Дискретную речитативную партию она вокализирует. Дается полнокровный альтовый звук, и при этом не страдает отчетливость дикции. Актриса в буквальном смысле протанцевала каждую фразу и интонацию, сопровождая каждую ноту многозначительным пластическим подтекстом».
В освоении зарубежной оперной классики Борисова шла тем же путем – от небольших партий к ведущим. Она спела Флору в «Травиате» Дж. Верди, Кэт и Сузуки в «Чио-Чио-сан» Дж. Пуччини, Зибеля в «Фаусте» Ш. Гуно, Керубино в «Свадьбе Фигаро» В. Моцарта, Ипполиту в «Сне в летнюю ночь» Б. Бриттена. А в 1973 году осуществила еще одну свою мечту – спела Кармен в одноименной опере Ж. Бизе.
Это было непросто. В Большом театре немало замечательных исполнительниц этой коронной партии меццо-сопрано. Но если Н.А. Обухова, В.А. Давыдова, М.П. Максакова остались в воспоминаниях других, то исполнение И.К. Архиповой и Е.В. Образцовой ей хорошо было известно. Предстояла серьезная работа, чтобы занять свое место в ряду этих выдающихся певиц. Певица рассказывала: «Над этой партией я очень много работала. После того, как была подготовлена музыкальная часть роли, приступила к репетициям с главным режиссером ГАБТа Б. Покровским. Он оказал мне неоценимую помощь в разработке сценического образа моей героини. «Вы должны петь для глаз, – говорил Борис Александрович. – Образ может быть создан только при нераздельном единстве голоса, пластики и драматической игры…» Здесь я много танцую, играю на кастаньетах, вообще нахожусь в движении. Но мы с Борисом Александровичем обращали внимание в первую очередь не на внешний рисунок роли.
Я много думала о характере Кармен и стремилась показать ее страстной и нежной, беззаботно танцующей и вдруг замершей от трагических предчувствий, гордой и ранимой, умеющей глубоко чувствовать, бесконечно обаятельной – словом, реальной женщиной со всеми противоречиями ее душевного склада. Мне хотелось, чтобы поведение Кармен на сцене было как можно более естественным, органично вытекало из ее характера. Она танцует, потому что весела, влюблена, танец – выражение ее чувства. Она поет, потому что не может не петь, поет сама ее душа… Насколько мне это удалось – судить зрителям».
По общему признанию, партия и вокально, и сценически певице удалась.
Режиссер Н.Ю. Никифоров писал в газете «Советский артист»: «Галина Борисова шла к своей Кармен долгим и трудным путем. В своей трактовке она смело расправляется с ключевой проблемой, встающей перед каждой исполнительницей этой многосложной и великой партией, созданной гением Бизе. Это вопрос о характере взаимоотношений Кармен с Эскамильо. Борисова смело выдвигает здесь свои аргументы: для нее влюбленность в Эскамильо – это просто дань всеобщего восхищения местным кумиром, но вовсе не личная привязанность.
Любовь – спор с Хозе, в который она оказывается втянутой силой судьбы, не прекращается и тогда, когда Хозе нет на сцене. Кармен Борисовой необходимо вырвать из себя эту любовь ради спасения собственной жизни, ибо предчувствие рокового исхода не покидает ее уже с первого акта. Нельзя не отметить, что балетно-пластический рисунок роли, особенно танец с кастаньетами, которыми Г. Борисова овладела просто мастерски, доведен у нее до совершенства.
Конечно, все эти достижения оказались возможными благодаря большой музыкальной «освобожденности» певицы, легкого и непринужденного контакта с дирижером Юрием Симоновым. На сцене театра появилась новая, ни на кого не похожая Кармен».
А в журнале «Советская музыка» выступил с большой статьей артист оркестра Большого театра А.В.Ивашкин, в которой отмечены главные достоинства исполнения: «…Борисовой чужда как однозначность характера, так и его гипертрофированность. В результате создается образ цельный, своеобразный. Он выписан единой, хотя и не прямой линией. Но у Борисовой более всего поражает безупречная слитность пения и игры. В «Кармен» единство этих двух начал просто необходимо: пение и сценическая игра – две равно естественные стихии образа героини.
Борисова не позволяет себе вокальных «вольностей». Чуждо ей и «любование» красивыми нотами. Собственно звуковедение не составляет для певицы проблемы. Корректность манеры, свойственная пению Борисовой, во многом способствует цельности образа. Прекрасное cantabile, точная фразировка неизменны и в речитативах, и в сольных номерах, и в ансамблях.
Вокальное мастерство певицы позволяет ей с помощью только голоса выразить многие оттенки драматической ситуации.
Пластика Борисовой – это не только движения, не только поразительная мимика, но и на редкость красивые позы… они своего рода «исходные позиции для дальнейшего пластического развития образа. Главное, что впечатляет в интерпретации Борисовой, это великолепное чувство меры и вкус».
У Борисовой была своя трактовка образа, о которой она говорит: «Кармен ни в коем случае не вульгарна; это чрезвычайно одаренная, естественная натура, с удивительно развитой интуицией. Трагедия этой героини в том, что ее любят все, а она – никого. Кармен все время ждет того, кого могла бы полюбить». С огромным успехом певица пела эту партию в Киргизском оперном театре и в Рижской опере.
Через два года Борисова спела еще одну желанную партию – Амнерис в опере «Аида» Дж. Верди. Впервые она услышала ее в восемнадцать лет в исполнении румынской певицы Елены Черней. Борисова в то время уже занималась вокалом и понимала, как трудна эта партия с верхними нотами и какой сложный характер у этой героини.
Ей снова предстояло доказать, что она может ее петь после опытных исполнительниц Архиповой и Образцовой. И над этой партией певица работала с Б.А. Покровским, который помог ей создать сценический образ, вокалом она владела.
Амнерис. «Аида»
Газета «Советский артист» писала о ее выступлении в этой опере, прежде всего о вокальной стороне исполнения: «Г. Борисова обладает красивым меццо-сопрано большого наполнения по всему диапазону, контральтовые звуки нижнего регистра мягко переходят в меццо-сопрано; ровно, свободно звучат у певицы и «верха». Она безукоризненно филирует звук, что помогает ей тонко обогащать эмоциональными нюансами музыкальную фразу. Великолепный сильный голос, темперамент, живая творческая мысль, неиссякаемое трудолюбие – вот составные одаренности певицы, позволяющие ей решать различные сценические задачи, решать убедительно, по-новому и в полном соответствии с замыслом композитора и постановщиков».
Шаг за шагом раскрывается состояние ее героини: Амнерис появляется красивая, надменная и уверенная в своей власти. Но при виде Радамеса и Аиды ее охватывает смятение, страх и горькое предчувствие, и этого не может скрыть даже гнев. Далее, в ожидании Радамеса все нежнее звучит зовущий любимого голос, но появление Аиды в ее покоях снова пробуждает в ней сомнения и мысль, что она бессильна перед соперницей. В сцене торжества на площади, когда отец соединяет ее с Радамесом, столько страсти и победного ликования в ее голосе. А в сцене «Судилища» эти чувства сменяются мольбой, мукой, страданием. Как говорилось в заключении статьи, «трагедия Амнерис – Борисовой не только в том, что она отдала своего возлюбленного в руки палачей-жрецов. Ее трагедия – в ее любви и ревности, оказавшейся сильнее этой любви, и в слишком позднем прозрении».
С такой же убедительной силой певица создала еще два глубоких вокально-сценических образа в операх Дж. Верди – Принцессы Эболи в «Дон Карлосе», выразив драматизм ее неразделенной любви, и цыганки Азучены в «Трубадуре» с ее трагической судьбой.
Г. Борисова абсолютно владеет музыкальным языком и стилем произведений современных композиторов. Предпочтение она отдает С.С. Прокофьеву. Она прониклась его музыкой еще в консерватории, потрясение получила от оперы «Война и мир» в Большом театре. О своих впечатлениях и партиях в операх этого композитора певица рассказала: «Музыкальный язык его неповторим, необычайно логичен, лаконичен, краток. Пусть нет в образах больших арий, а есть небольшие ариозо, диалоги, речитативы, близкие к человеческому говору, – но все это создает скульптурный прокофьевский мелодический образ. Бесконечно меняющиеся мелодии завораживают своей красотой. Музыка то могучая, торжественная, то надломленная, то грустная, то смеющаяся, то нарочито грубая. Эти бесконечные контрасты в музыке и привлекают меня в С. Прокофьеве.
