– Кейти. – Шейн протянул к ней руку.
Но она бросилась мимо него обратно в дом, и ее рыдания вонзились ему в сердце, причинив большую боль, чем все его раны.
Глава 10
В дни, последовавшие за болезненным для всех откровением Джастиса, Кэтлин умудрялась каким-то чудом сохранять шаткое перемирие. Гордость ее была уязвлена. Она не желала слушать никаких извинений и объяснений от своего блудливого мужа.
Шейн предал их супружескую клятву, спутавшись с низкой женщиной из вульгарного борделя, которая торговала своим телом напропалую. И как он смел обвинять Кэтлин в неверности, да еще и в том, что она родила внебрачного ребенка, в то время как сам предавался греху в объятиях этой женщины!
И вот теперь он ждет от нее, что она простит все и будет вести себя, как будто ничего не случилось? Кэтлин очень хотела, чтобы их брак все-таки состоялся, но сейчас она уже не была уверена, что это возможно.
Она любила мужчину, которым когда-то был ее Шейн Макенна. Вот только хватит ли ее любви в сложившихся обстоятельствах? Может, имеет смысл собрать вещички, забрать Дерри и вернуться домой?
Мэри и Джастис только обрадуются ее отъезду из Килронана. Если Шейн еще вел себя в рамках приличия, был вежлив и предусмотрителен, то Мэри и Джастис не скрывали своей враждебности. Бои шли на всех фронтах. Стычки местного значения происходили по нескольку раз в день. Мэри привыкла управлять хозяйством по-своему и не желала ни сдавать позиций, ни изменять сложившихся традиций.
Но и Кэтлин не желала отступать. Покуда она была хозяйкой в Килронане, все вертелось по ее правилам. Под этим подразумевались чистые полы, свежие скатерти и умытые дети за едой.
Кэтлин каждое утро поднималась с первыми лучами солнца и суетилась по хозяйству до самого вечера. Она мыла посуду, подметала пол на кухне и ставила опару на следующее утро.
Поскольку Мэри постоянно торчала на кухне, Кэтлин решила, что ее первым серьезным делом станет веранда. Она нашла молоток и, сдирая в кровь костяшки пальцев, открыла заколоченную дверь на веранду.
– Зачем врезать дверь, чтобы затем заколотить ее? – спросила она у Шейна за ужином.
Тот пожал плечами.
– Много дверей, – проворчала Мэри, – раз, два, три... Три дверей на кухня много. Улица отапливать, если три дверей.
– Но ведь сейчас нам не надо отапливать помещение, не так ли? – улыбнулась Кэтлин, хотя улыбаться ей хотелось меньше всего.
– Зима прийти, – сказала Мэри, – зима всегда прийти. Выкинуть дрова на отоплять другой комната. Не-е-е. Есть на кухне. Всегда есть на кухне. – Мэри эмоционально развела руками. – Хороший комната, хороший еда, хороший тепло.
– Но сейчас не зима. И мы сделаем столовую на веранде, когда я приведу ее в порядок, – твердо сказала Кэтлин.
На следующий день она обследовала дом сверху донизу. Наверху, на чердаке, под самым карнизом она отыскала комплект старой мебели, накрытой пыльными одеялами: разобранную двуспальную кровать с четырьмя столбиками по краям, семь стульев с прямыми спинками и старомодный обеденный стол, сработанный из добротного орехового дерева.
Веранда была меньше кухни, зато на ней стояла аккуратная каменная печь. Кроме того, были большие оконные проемы и оштукатуренные побеленные стены. Солнечный свет заливал комнату янтарным огнем, играя бликами на сосновом полу, отчего все помещение казалось теплым и уютным. Вторая дверь вела в прихожую.
Пока Шейн проводил целые дни в заботах о своих животных, Кэтлин с яростью принялась за переустройство веранды. Она покрыла стены свежей побелкой, отмыла дощатый пол и до блеска оттерла оконные стекла. После чего она постепенно, по частям, перетащила туда стол и деревянную резную доску с изображением охоты на лис, которую также обнаружила на чердаке. Она отчистила от грязи и пыли дерево и натерла его воском.
Работа заняла у нее больше времени, чем она предполагала, – около недели. И работа эта была тяжелая. Но когда она поставила последний стул рядом со столом и повесила портрет своей прабабушки над резной доской, она почувствовала приятное удовлетворение. Спина ее ныла безбожно, и руки были истерты до крови, но ей было наплевать на это.
– Все сделала? – спросила Дерри.
– Нет, малышка, – устало сказала Кэтлин, – но уже скоро.
Полуденная гроза загнала детей в дом, и Кэтлин слышала, как они хихикали на кухне и бегали взад-вперед по лестнице. Затем она услышала, как Джастис сказал что-то насчет конюшни.
– Дерри, не ходи на улицу, – предупредила она девочку.
Дверь, ведущая на кухню, раскрылась, и Дерри зашла на веранду.
– А Застис усел, – обиженно сказала она.
– Джастис уже большой мальчик, – увещевала Кэтлин, – у него есть свои обязанности по дому.
– Делли тозе хосет обязаноси.
– Конечно, деточка, вот подрастешь немного, и у тебя обязательно появятся свои обязанности.
Когда Кэтлин торопливо поднялась наверх, в свою комнату, Дерри последовала за ней, точно хвостик. Дождь лил как из ведра, барабаня по крыше. Кэтлин подумала о Шейне и Гейбриеле, которые оставались где-то на лугах. Нашли ли они какое-нибудь укрытие?
Дерри убежала вниз, но очень скоро вернулась, возбужденно размахивая руками.
– Застис поймал змею.
Кэтлин подхватила девочку и усадила ее на стул.
– Настоящую змею? – спросила Кэтлин рассеянно. Она посмотрела на Дерри и покачала головой. Один носок сполз с ноги девочки, а на ботинке другой ноги развязались шнурки. Лямка от платья съехала с ее плеча, и все платье перекосилось. Рот был вымазан в меду, а руки просто чернели от грязи. – Нет, деточка, не трогай руками платье, я сама все поправлю, когда вымою тебе руки. Вот только найду кое-что.
Дерри улыбнулась и потрясла головой, отчего ее кудряшки разметались во все стороны.
– Настоясюю голубую змею.
– Голубую? А-а-а, понятно. – Кэтлин улыбнулась. – Сиди спокойно. Я скоро освобожусь.
Она была уверена, что упаковала четыре льняные занавески и положила их на дно сундука. Когда-то они прекрасно смотрелись в спальне ее матери, а сейчас послужат в столовой.
Дома, в их имении в графстве Клэр, она воспринимала роскошь: дорогую мебель, фамильные портреты в богатых рамах, столовое серебро – как нечто само собой разумеющееся. Они были не так уж богаты, что бы там ни говорил Шейн, но у них водились деньги, и ее родители любили жить на широкую ногу. Отец любил книги, а мама – музыку и живопись. Морин научилась играть на фортепьяно, а сама Кэтлин – на малой арфе. Кэтлин помнила званые обеды с танцами, чтением стихов и застольями, которые продолжались за полночь.
Здесь, в Миссури, не было ничего, кроме бездонного неба над головой, бесконечной травы перед глазами, древних лесов да бурных речушек. Кэтлин, конечно, восхищалась божественной красотой здешних мест, ко ей очень не хватало интеллектуальной полноты ее прежней жизни.
