– Как? – воскликнула пораженно Дуся. Видимо, она только сейчас задумалась о будущем.
– Обыкновенно, как... Не до старости же мне у вас в приживалах ходить!
– Почему в приживалах? – растерянно пролепетала Дуся. – Ты мне как брат, ты сын папиного друга...
– Ну и что? Я же не инвалид, я взрослый человек... почти. Съеду на какую-нибудь квартиру, буду учиться...
– Я умру без тебя! – зарыдала вдруг Дуся и бросилась Андрею на шею. – Ну зачем, зачем ты завел этот разговор?! Сегодня же ты со мной и еще целый год...
– Я буду каждый день приходить к вам, мы каждый день будем писать друг другу письма! – сказал Андрей, прижимая ее к себе. – А потом мы поженимся.
– Когда? – жадно спросила Дуся. – Еще долго ждать? Сколько?
– Ну, пока я буду учиться в университете, потом еще года два-три мне необходимо для того, чтобы встать на ноги, упрочить свое положение... Иначе Кирилл Романович просто-напросто откажет мне как бесперспективному человеку, не могущему устроить счастье его дочери.
Дуся сидела молча, прикидывая, в каком же году они смогут соединиться с Андреем.
– Господи, милый, – это же целую вечность ждать! Я к тому времени старухой стану – мне будет двадцать два, двадцать три...
– Ты отказываешься ждать меня? – спросил Андрей. – Если отказываешься, то я прямо сейчас умру, и пусть меня похоронят на этом самом кладбище...
– Нет, что ты! – закричала Дуся, бросаясь обнимать его. – Я хоть сто лет буду ждать! Я клянусь!
– И я клянусь, – прошептал он, горячо целуя ее лицо, залитое слезами.
Сзади, в кустах, вдруг зачирикали проснувшиеся воробьи – в их семействе вспыхнул скандал. Дуся и Андрей, опомнившись, отскочили друг от друга.
– Птички... – прошептала Дуся дрожащими губами. – Это только птички...
Она сорвала травинку, стала вертеть ее в руках. У нее была такая привычка – все время вертеть что-нибудь в руках, теребить бахрому на скатерти, оборки своего платья...
– Послушай, милая, – тихо произнес Андрей. – А ты, правда, любишь меня? Может быть, это просто увлечение? Знаешь, я слышал, есть любовь и влюбленность, и их очень легко спутать друг с другом... Или даже не так! – со страхом воскликнул он. – Ты просто жалеешь меня...
Дуся ничего не ответила, продолжая теребить травинку, скручивая ее в спираль.
– Нет, погоди, ты послушай меня... – настаивал Андрей. – Ты ведь добрая девушка, у тебя необычайно нежное сердце... А что, если так – ты встретила бедного сироту и пожалела его? И на самом деле ты не любишь меня, а просто боишься огорчить отказом...
Дуся подняла глаза, уже совершенно сухие, и произнесла гордо, даже надменно:
– Люблю. И ни в чем не сомневаюсь... – Она перекусила зубами травинку. – Вот.
На вытянутой руке лежали две свитые в круги травинки.
– Что это?
– Два кольца, – серьезно сказала Дуся. – Давай обручимся по-настоящему, обменявшись кольцами.
Затея была детской, но Андрей, увидев два импровизированных, из травинок, колечка, неожиданно поверил ей.
– Прости, прости, прости... – сказал он. – Люблю тебя, схожу с ума!
Он взял одно колечко, осторожно надвинул его на тонкий Дусин пальчик. Дуся, очень серьезная и сосредоточенная, надела другое кольцо из травы на его палец.
– Клянусь быть верной тебе до гроба, – сказала она.
– И я! Клянусь. Пусть мертвые, что лежат вокруг, будут нашими свидетелями.
Не сговариваясь, они прильнули друг к другу губами. И это был совсем другой поцелуй, не как тот, которым они обменялись у пруда. Теперь они замерли надолго – по-настоящему, до головокружения.
– Сейчас умру... – задыхаясь, сказала Дуся, когда их объятия наконец разомкнулись. – Я еще никогда не чувствовала себя такой взрослой, ей-богу! Я как будто другой человек теперь... Знаешь, такие странные ощущения!
Солнце поднялось выше. Теперь оно играло в листве, солнечные зайчики весело прыгали по холодным замшелым плитам.
– Любовь и смерть, – медленно произнес Андрей.
– Любовь до гроба, – мрачно кивнула Дуся. – Теперь мы обручены...
Никто не заметил их отсутствия. Дуняша, горничная, подвернула ногу, когда спускалась в погреб, и теперь все носились вокруг нее. Ждали Антон Антоныча.
– Какое трагическое лицо! – с восхищением произнес Карасев, глядя на Дуняшу и размахивая дымящей сигарой. – Я бы нарисовал...
– Ну вас! – с досадой отмахнулась Дуняша, сидя на ступенях. – Ничего святого!
Пришедший доктор констатировал небольшое растяжение и прописал покой и компрессы.
Карасев перевел внимание на Дусю.
– А вы, барышня, не забудьте – у нас в полдень очередной сеанс... Да, и улыбнитесь – что за похоронный вид! Выздоровеет ваша Дуняша, ничего с ней не станется...
Лето пролетело незаметно, и нынешняя осень стала для Андрея какой-то особенной. Будущее виделось ему определеннее, перед ним стояла одна-единственная большая цель – Дуся, а все остальное было только подчинено этой цели. И отношения с Померанцевыми, и подготовка к университету, и все прочее...
Странно, но никто как будто не замечал их любви. Впрочем, скрывать им особо было нечего – все так же они собирались по вечерам в большой гостиной Померанцевых и говорили – много, горячо, обо всем на свете...
Время шло медленно, с трудом, словно в огромный маховик попал песок, и стрелки на циферблате жизни едва двигались, день тянулся невыносимо долго, а неделя казалось целой вечностью.
Приходила Танечка Ольшанская, соученица Дуси, с перекинутой на грудь длинной русой косой. Она садилась в углу и следила за Андреем из-под светлых ресниц.
На Новый год в доме Померанцевых поставили домашний спектакль – «Король Лир» в обработке Кирилла Романовича, причем Корделию играла Дуся, а короля – сам глава семейства. Собралось очень много друзей и знакомых, было весело, много говорили об искусстве, о будущем России... Спектакль прошел на «ура».
Со странным чувством смотрел Андрей из зрительного зала на Дусю – она была прекрасна до невозможного, до исступления, фантастически хороша. Она заворожила всех. Дуся играла так хорошо, что после спектакля только о ней и говорили, а сам Кирилл Романович прослезился, обнял дочь и торжественно произнес:
