— Берегись, барин!
Бальзак не понял обращенный к нему крик, но почувствовал опасность. Он отскочил в сторону. Мимо с грохотом и скрежетом поползла железная ферма. Багровые от натуги люди подталкивали ее, покрикивая:
— Раз! Еще раз! Раз!
Бальзак тронул за локоть господина в серой широкополой шляпе, с книгой под мышкой, наблюдавшего за тем, что творилось на берегу.
— Пардон, мсье!
Человек вежливо приподнял над головой шляпу.
Бальзак пожалел, что рядом не было Леона. Он бы сейчас очень пригодился. Коверкая слова, размахивая руками, Бальзак пытался объяснить человеку, что именно интересует его.
Тот, с любопытством посматривая на Бальзака, объяснил:
— Здесь строят мост через Днепр! Цепной мост. Проект Шарля де Виноля.
Шарль де Виноль? Бальзак всплеснул руками. Тыча в грудь то себя, то добродушного собеседника, он пытался втолковать тому, что де Виноль его друг, что он чрезвычайно обрадован случайностью. И вдруг незнакомый человек заговорил по-французски. Вежливо поклонившись, он представился:
— Разрешите отрекомендоваться: литератор Густав Олизар. С кем имею честь?
Бальзак притопывал ногой. Ему в самом деле везло.
Неожиданности подстерегали его повсюду. Впрочем, настал черед изумиться и его случайному собеседнику. Высокая шляпа с широкой тульей так и застыла у того в левой руке, а правую он прижал к сердцу, словно сдерживая его радостные перебои. Мог ли он еще минуту назад думать о таком негаданном счастье? Неужели он собственными глазами видит перед собой славного Бальзака? Неужели сам метр Бальзак стоит здесь перед ним? Густав Олизар осторожно берет Бальзака за локоть, и они выходят на дорогу, ведя живой, непринужденный разговор, как добрые друзья, которые только вчера расстались и с большим удовольствием встретились снова.
От Олизара Бальзак узнает многое. Минуя шумную площадь, посреди которой строится колоссальный фонтан, они идут вдоль высокой стены.
— За нею крепость. Ее выстроил еще Петр Первый.
— Петр Первый?!
О, у Бальзака вполне определенные намерения насчет этой великой личности. С обычной откровенностью он сообщает Олизару:
— Я напишу о нем драму. Это твердо решено.
— Вы читали «Медного всадника», метр?
И вот они уже говорят о Пушкине. У Олизара есть что рассказать об этом поэте. Пушкин, Мицкевич. Однажды они втроем вот так же ходили по осенним улицам Петербурга. Два гиганта поэзии шагали плечом к плечу. Это нельзя забыть. Никогда.
Незаметно они оказываются перед железными воротами монастыря. Опережая их, в узкую калитку проходят несколько монахов в черных рясах и островерхих скуфейках.
— Монахи повсюду одинаковы, — говорит Олизару Бальзак, вспоминая кармелита, который перешел ему дорогу при въезде в Бердичев.
За стенами Печерской лавры людно. Бальзак и Олизар с трудом прокладывают себе дорогу. Они задерживаются у высокой колокольни. В этот миг мелодичный звон слетает на головы монахов и богомольцев, которые с мешками за спиной, без шапок толкутся на вымощенной широкими каменными плитами площади. Колокола торжественно и тревожно гремят над белокаменными постройками монастыря. С вершины ширококронного дуба срывается воронье.
Чернец, опустившись на колени, истово бьет поклоны и осеняет себя размашистым крестом. У него выпяченные мясистые губы, налитые кровью веки, стеклянный взгляд. Он напоминает Бальзаку химеру с фронтона Нотр-Дам.
— Пойдемте дальше, — предлагает Бальзак Олизару. дергая его за рукав.
И они, выбравшись из толпы, спускаются по крутой тропке в чащу монастырского сада. Где-то поблизости журчат невидимые ручейки. Бальзак засыпает Олизара вопросами. Он хочет знать много, все. Когда выстроен монастырь? Где знаменитая Печерская типография? Кто митрополит? Был ли здесь Пушкин? И вдруг: правда ли, что царь Николай ненавидел Пушкина? Олизар озадаченно молчит.
— Что же, в этом нет ничего удивительного, — решительно говорит Бальзак, — цари и короли не любят писателей.
Этими словами он как будто помогает Олизару. Существует еще один поэт, о котором он хотел бы рассказать Бальзаку. Его имя готово уже сорваться с языка у Олизара. Но произнести вслух это имя — уже тяжкое преступление. Надо ли это делать?
Чтобы передохнуть, они опускаются на скамью под каштанами.
— Как плохо, что мы так обидно мало знаем друг друга!
В жалобе Бальзака Олизар узнает и свою боль. Но можно ли довериться Бальзаку? Поймет ли он? Поймет ли, кто подвел Пушкина под пулю Дантеса и сократил жизнь Лермонтову? Кто истязает крепостного Шевченко? Кто изгнал из отечества Адама Мицкевича, изломал душу Достоевскому? У Олизара своя трудная судьба. Она звенит в его стихах воплем истерзанного сердца. И, быть может, стоит сейчас тихими, скупыми и правдивыми словами поведать Бальзаку о тех храбрецах, что отважно вышли на Сенатскую площадь с благородной целью поднять всю Россию против узурпатора? Где они теперь, те, кому по змеиной монаршей милости дарована не жизнь, а пожизненная мука? Что, если сказать о них Бальзаку? Может быть, он поднимет свой могучий голос, свое славное перо в защиту правды?!
Тяжело Олизару. Он вздыхает, опустив голову, и Бальзак участливо спрашивает у него:
— Чем вы обеспокоены, мсье Олизар? Что вас заботит? Поверьте свои сомнения старому Бальзаку.
— Великому Бальзаку, — восторженно восклицает Олизар, — я готов не только поверить все мои сомнения, но и отдать всю душу!
Бальзак растроганно пожимает ему руку.
— Мсье, я ничем не заслужил это. Нет!
— Что я! Все человечество должно склонить перед вами голову, все человечество! — горячо твердит Олизар.
— К сожалению, мсье, головы пока что склоняют перед теми, у кого в кошельках много золота. — Бальзак грустно покачивает головой. — Почитайте мне свои стихи, — просит он.
Олизар бледнеет и едва шевелит сразу пересохшими губами. Нет, он прочитает не свои стихи.
— Мсье, я прочитаю вам стихотворение, обращенное к смелым оруженосцам правды…
Голос Олизара крепнет. Он расправляет плечи, словно решимость окрылила его. Поднявшись, он звонким голосом торжественно отчеканивает каждое слово:
Во глубине сибирских рудХраните гордое терпенье,Не пропадет ваш скорбный трудИ дум высокое стремленье…
Старательно подбирая слова, он пересказывает содержание стихотворения по-французски.
Бальзак, склонив голову, внимательно вслушивается б его неторопливую речь.
— Пушкин, — гордо назвал автора Олизар, переведя стихотворение, — это его стихи. — И, отбросив осторожность, которой он придерживался все время, заговорил откровенно: — Пушкин стал бы еще более велик, если бы его не убили. Вся мыслящая Россия стояла за ним. Он был выше Александрийского столпа. И смею вас заверить, его сердце и гений были с теми, кто теперь погибает за правду там, в далекой, холодной Сибири.
Бальзак волновался. Встреча с Олизаром становилась для него знамением свыше. Сама судьба свела их в это киевское утро.
— Вы не знаете меня. Я для вас ничто, мсье. Но я хорошо знаю ваши произведения и глубоко уважаю вас, и сердце мое наполняется безмерным счастьем от того, что мне выпала честь познакомиться с вами, поверьте мне, мсье.
Олизар крепко пожал руку Бальзаку.
— Позвольте мне, метр, — проговорил он робко, — прислать вам свою скромную книжку и позвольте просить вас еще об одной встрече, если только это вас не обеспокоит.
О каком беспокойстве может идти речь? О нет! Он рад будет видеть Олизара и уверен, что дни пребывания в этом чудесном городе будут еще более обогащены благодаря господину Олизару.
…На башне возле митрополичьих покоев часы прозвонили двенадцать. Бальзак схватился за голову.
— Меня, вероятно, разыскивают по всему городу.
Но его не разыскивали. На него лишь сердились.
— Оноре, вы невыносимы.
Эвелина вложила в эти слова столько укоризны, что он вынужден был просить прощения на коленях.
Потом он жадно, большими глотками пил кофе и говорил. Если бы она знала, как чудесен Киев на рассвете! Сколько прекрасного увидел он за каких-нибудь два часа.
— Ты можешь мне позавидовать.
— Оноре, я никогда никому не завидую, вы это хорошо знаете.
— О, а мне завидуют в Париже.
Эвелина пожала плечами.
— Да, да, завидуют. И причина зависти — это вы, моя Северная Звезда.
— Я? — Удивление в голосе искусственное, за ним не удается скрыть радости, вызванной признанием. Но Бальзак, как будто не замечая этого, повторяет:
— Причина — вы, только вы. И я представляю себе, как заговорит Париж, какая буря поднимется в салонах, когда мадам Эвелина Бальзак появится на улице Фортюне…
