— О, его дядя был мясником в Нью-Брентфорде, — сказала она, и я сразу поняла, что эта тема была близка ее сердцу, потому что голос ее оживился и стал легким, — мистер Маршалл. — Она покачала головой и улыбнулась. — Я все еще помню его. Тернер жил у него ребенком, кажется, и потом продолжал его навещать. Мы жили неподалеку, мой отец был священник, — тут она улыбнулась и кивнула мистеру Беннетту, который таинственным образом почувствовал это (а может, он просто предвидел ее следующие слова) и тоже кивнул, — как мой муж, и неплохой живописец-любитель. Он встретил Тернера как-то раз, когда они оба рисовали у реки, и сразу увидел, что тот был гений, но друзей ему не хватало.
— Это потому, что он был беден? — спросил Уолтер.
— Ну, — она колебалась, — я не знаю, насколько он был беден. Кажется, да. Он и в те времена был довольно удачлив. Но…
— Простите, — сказал Уолтер, — когда все это происходило?
— О, точно я не помню. где-то в середине или в конце девяностых, кажется.
Уолтер ободряюще кивнул, достал из кармана записную книжку и начал писать.
— Значит, Тернер был еще молод?
— Да. Едва за двадцать, если не ошибаюсь. Но он уже выставлялся в Королевской академии. Всего лишь акварели, но все же… И еще он работал на доктора Монро, и…
Она улыбнулась внезапному воспоминанию и остановилась, стараясь поймать его прежде, чем оно ускользнуло в бездну.
— Помню, он мне как-то сказал, — продолжала она, — что у доктора была большая коллекция картин, и он платил Тернеру и Томасу Гертену по три шиллинга шесть пенсов и по миске устриц за вечер, чтобы они снимали с них копии.
Я рассмеялась.
— Простите за невежество, но кто такой Томас Гертен?
— Ты бы про него слышала, если бы он прожил подольше, — немедленно отозвался Уолтер, не отрывая глаз от миссис Беннет. — Тоже молодой художник, как говорили, не менее талантливый, чем Тернер. А вот кто такой доктор Монро?
— О, это был знаменитый специалист по сумасшедшим, — сказала миссис Беннетт с оттенком гордости в голосе, будто профессиональный статус Монро каким-то образом улучшал репутацию Тернера. — Он помогал лечить покойного короля.
Я невольно улыбнулся: после того покойного короля, которому требовался специалист по сумасшедшим, сменилось еще два. Странный процесс окаменения, который навсегда задержал ее представления о моде на уровне тысяча восемьсот тридцатого года, явно оказал то же влияние на ее знание истории.
— И он уже тогда много путешествовал, — продолжила она.
— Где путешествовал?
— О, я не знаю. Не на континенте, конечно, — мы еще воевали. По Англии и Уэльсу, где были живописные виды озер и гор, или разрушенных аббатств, или старых замков. — Она рассмеялась. — По местам, где можно вообразить себе скелет в разрушающейся башне или деву, запертую в темнице под черными водами замкового рва. Такие темы были тогда очень популярны. Заказов хватало.
— Тогда почему ваш отец считал, что Тернер нуждается в друзьях? — спросил Уолтер. — Если он уже достиг такого успеха?
Вместо того чтобы сразу ответить, она вдруг начала доставать из корзины тарелки и стаканы, будто только что вспомнила, что они там и требовали ее немедленного внимания. Потом она пробормотала:
— Кажется, у него были проблемы в семье, — и не успел Уолтер ответить, как она протянула ему винную бутылку и штопор и сказала: — Ну же, мистер Хартрайт, не стоит заставлять вашу сестру голодать! Не будете ли любезны открыть это?
— Конечно, — ответил Уолтер.
Если она надеялась отвлечь его этим, то ее план потерпел неудачу: взявшись за дело, Уолтер продолжил:
— Какие же проблемы?
Она нарезала хлеб и, казалось, была полностью поглощена своим занятием — случайный наблюдатель решил бы, что она не слышала вопрос. Но все-таки она была плохой актрисой, не могла сдержать невольных судорожных движений горла и не облизывать губы.
— Вы, наверное, хотите сказать, что у него были проблемы с родителями? — Уолтер продолжал мягко настаивать. Не получив ответа, он продолжил: — Уверен, вы понимаете, миссис Беннетт, как трудно найти кого-либо, кто может достоверно рассказать о его ранних годах. Так что все, что вы можете мне сказать…
— На самом деле я очень мало знаю, — сказала она, краснея и опуская глаза. — Но… по рассказам, у его матери был неукротимый характер.
Взгляд Уолтера внезапно затуманился и устремился вдаль.
— Как ураган, — пробормотал он.
— Простите? — переспросила миссис Беннетт. Я достаточно хорошо знала Уолтера и поняла, что ее слова напомнили ему о чем-то, что он слышал или думал раньше. Но миссис Беннетт явно не разобрала, шутит он или нет, и слегка улыбнулась.
— Как ураган, — повторил он громче и улыбнулся ей в ответ.
Она кивнула (хотя, думаю, все еще была озадачена, потому что выражение ее лица колебалось между серьезным и шутливым) и сказала:
— Насколько мне известно, она очень осложнила жизнь ему и его отцу и умерла безумной.
— Правда? — спросил Уолтер. — То есть в сумасшедшем доме?
— Да. — Голос ее был едва слышен. — Кажется, в Вифлеемском госпитале. Хотя я… я не уверена. — Она мгновение колебалась, а когда продолжила, тон у нее был торопливый и задыхающийся, и она словно оправдывалась. — Он никогда со мной об этом не говорил. Мы все знали, что он доверялся моему отцу, но тема была слишком запретная, чтобы ее обсуждать вслух. — Она сжала руки, будто не в силах передать свои мысли. — Понимаете, мисс Халкомб, мистер Хартрайт, он был скорее членом нашей семьи, чем другом. А ни одна семья не может существовать, если ее члены не уважают секреты и уязвимые места друг друга.
Уолтер внимательно поглядел на нее, потом кивнул и отложил карандаш и записную книжку.
— Может, я разолью вино? — спросил он.
— Да, пожалуйста, — благодарно отозвалась миссис Беннетт.
Я заметила, что при упоминании слова «вино» ее муж приготовил руку и терпеливо держал ее так, пока Уолтер не предупредил его, постучав по запястью, после чего он крепко сжал в пальцах поднесенный бокал. Но пить он не стал, пока не налили всем, и миссис Беннетт не воскликнула:
— Нужно сделать так, как мы всегда делали. Все поднимите стаканы! Будем здоровы!
Если послушать, как достопочтенный епископ Такой-то и министр Ее Величества Сякой-то говорят нам, что невинность нужно защищать любой ценой, то можно прийти к выводу, что ни одна другая добродетель не вызывала большего восхищения публики. Но разве можно представить себе светского человека или модную даму, или даже разносчика или служанку, которые спокойно соглашаются с тем, что они невинны, и благодарят того, кто их так назвал? Нет, невинность — это не просто отсутствие вины; это, если говорить честно, незрелость, глупость и незнание (о ужас!) того, как мир устроен на самом деле. Но сидя в лодке с бокалом шерри в руке и видя непритворную радость, охватившую миссис Беннетт от того, как солнце играло на темной поверхности воды и как прохладный воздух ласкал ее щеки; видя, как она наслаждается обществом живых друзей и памятью о мертвых, я не могла не подумать, что это мы глупы, поскольку в бездумном желании казаться практичными и разумными мы приняли силу за слабость, а слабость — за силу. Перед нами была пожилая женщина, которая познала свою долю трагедий и неудач, отпущенных всем нам, но каким-то чудесным образом беды не ожесточили ее и — какие бы следы они ни оставили на ее внешности — не испортили девичьей красоты ее души. Она до сих пор (это звучало в эмоциональности ее удивительно молодого голоса) радовалась тому, что жила, любила и была любима, наслаждалась красотой Божьих даров — и она была более сильной и восприимчивой к жизни, чем любой светский циник, который думает, что он познал всю пустоту жизни, и теперь хочет лишь тратить эту жизнь как можно приятнее для себя, прежде чем она закончится.
— Будем здоровы! — воскликнули мы шумно и открыто, как дети, не обращая внимания на вопросительные взгляды капитана и помощника с проходящего мимо буксира.
— А теперь, мисс Халкомб, — сказала миссис Беннетт, взяв тарелку и доставая из корзинки ножи и вилки, — позвольте мне положить вам чего-нибудь. Как насчет мяса и салата?
— Спасибо.
Я почти забыла цель нашей поездки и была бы вполне счастлива, если бы весь день ее никто не поминал, но Уолтера сбить было не так легко. Он шел к этой цели с упорством, которое до сих пор меня удивляло, хотя я уже видела, как настойчиво он бился за счастье и честь Лоры. Поставив бокал и снова потянувшись за записной книжкой, он спросил:
— Так он часто у вас бывал?
— Кто, Тернер? — воскликнула миссис Беннетт. — О да, постоянно. Когда я оглядываюсь на прошлое, все мои ранние воспоминания связаны с ним. Знаете, мистер Хартрайт, трудно представить себе более веселого человека, чем он.
