class="p1">Посетите нас и вы убедитесь сами!
Распространяется бесплатно.
Пока я размышлял, какое отношение имеет голая девушка к мясному магазину, указательный палец дяди скользил по числам, добираясь до ближайшей субботы. Вдруг он резко обернулся и воскликнул:
— Все дружно ахнули! Салли! Ты знаешь, что в четверг День благодарения?![37]
Он повторил свое обращение трижды, пока тетя не откликнулась и не подтвердила, что действительно в ближайший четверг День благодарения.
Она поставила последнюю тарелку на полку над раковиной, вытерла руки и наконец повернулась к нам.
— Вы, мужчины, никогда не помните важных дат, — сказала она спокойно.
— Ха! — воскликнул дядя, шагая вокруг стола. — Я прекрасно помню дни получки. Может, не так?
Тетя со вздохом села на софу-кровать и подобрала под себя ноги. Под тяжестью ее тела загудели пружины.
— Отлично. Можете ехать в День благодарения, вполне подходящий для визита день. А ты не работаешь в четверг?
— В отеле банкет, но я найду замену.
— Ты же потеряешь деньги, если не пойдешь на работу, — заметил я.
— День благодарения раз в году, — важно сказал дядя, — в этот день мы благодарим бога, можно и не работать.
— Спасибо, — обрадовался я.
— Во-первых, никаких «спасибо», — заметил дядя. — День благодарения еще не наступил.
— Браво, браво! — засмеялась тетя.
Дядя Пит подсел к ней на софу. Пружины софы на сей раз промолчали.
— Крис, включи радио, — попросил дядя, — у меня появилось настроение.
Он нежно поцеловал жену. Та положила ему на плечо голову и замерла в ожидании музыки. Я направился включать приемник. Радио заговорило внезапно. Раздался мужской голос, низкий до жути: человек призывал выслушать историю о белокуром привидении и повел речь про склеп.
— Выключи! Выключи! — завопила тетя, вскакивая с софы. — Любовь умирает в этом доме.
— Не выключай, — спокойно заметил дядя, — поймай другую станцию.
Я повиновался; раздалась нежная, мягкая лирическая мелодия. Тетя снова положила голову на плечо дяде, тот обнял ее за талию. Она закрыла глаза и улыбнулась. Вдруг приятная улыбка на ее лице сменилась гримасой. Тетя открыла глаза и впилась в лицо дяди. Он храпел.
— Воистину, — взолнованно сказала она, — любовь умирает в этом доме!
Громкое восклицание разбудило дядю. Он удивленно поднял брови:
— Что случилось, дорогая? — Глаза тети все еще метали молнии, но он нежно привлек ее к себе, поцеловал в щеку, затем в губы. — Ты что-то сказала, дорогая?
Она вздохнула, качнула головой, глаза ее повеселели.
— Ничего, дорогой, — пробормотала она, снова закрывая глаза и улыбаясь. — Тебе показалось.
Я почувствовал смущение и ушел. Разделся и улегся в постель. Вечер выдался на славу. Я зевнул и мгновенно уснул.
Проснулся я часов в восемь. Дядя уже сидел в гостиной, обложившись воскресными газетами. Увидев, что я встал, он махнул рукой и предложил выбирать, что нравится. Я в раздумье почесал шею: на чем же остановиться?
— Моего образования хватает только на газеты, — продолжал дядя, не дожидаясь ответа.
Он был большой любитель приложений, особенно воскресных. Я сел возле него на пол и начал рассматривать разбросанные вокруг газеты.
— Это что, только одна газета?
— Да, «Са́нди таймс».
Одна газета! Я недоверчиво покачал головой. Читать ее можно целый год! Если дядя каждую неделю прочитывает такую газету, он куда образованнее наших учителей из баррио, те читали только контрольные работы, учебники да исправляли ошибки.
— А что ты с ней делаешь, как прочитаешь? — спросил я, вспомнив о тете Кларе.
У той всегда не хватало обертки, и она заворачивала рыбу в банановые листья. Одной «Санди таймс» ей хватило бы на неделю. Только я было собрался поведать дяде о проблеме тети Клары с бумагой, как из кухни появилась тетя Салли.
— Мы, как всегда, отправляемся в церковь к одиннадцати часам, — сказала она, поглядывая в мою сторону. — В одиннадцать главная месса. Она, правда, дольше обычной, но в ней больше музыки и песнопений.
Дядя оторвался от чтения:
— Мне нравится главная месса. Может, я и не религиозный человек, но люблю хорошую музыку.
— Как не стыдно! — осуждающе заметила тетя. — Что церковь тебе — Карнеги-холл[38]?
Она была до крайности возмущена замечанием дяди Пита. Тетя была религиозна почти как мама.
Дядя только хмыкнул и вернулся к газете:
— Люблю читать «Спрос — предложения»! Самые лучшие в мире новости!
— Не увиливай! Помни: месса ровно в одиннадцать. — И тетя ушла, сердито бурча под нос еще что-то. Перед тем как идти в церковь, она решила приготовить обед, чтобы не возиться после службы…
Главная месса тянулась больше часа. Проповедь читал заезжий священник из Европы. Ему, видно, было трудно говорить, а мне, конечно, понимать его английский язык. Мы вышли из церкви только в 12.15. Страшно хотелось пить и есть.
Тетя за десять минут разогрела лапшу, креветки и ветчину с китайскими овощами. Мы жадно набросились на еду и почти не обсуждали проповедь, в которой шла речь о небесном рае, семенах горчицы и хлебе.
Куперам дядя позвонил после обеда. К телефону подошел сам отец Ричарда. Он обрадовался звонку, сказал, что очень хочет повидаться со мной и что День благодарения — самый удачный день. Он просил всех нас — и дядю и тетю — приехать к ним в Бруклин к обеду.
Дядя тут же позвонил другу и попросил подменить его в четверг.
День выдался солнечный, но холодный. Дядя посоветовал одеться потеплее.
— Мы отправляемся в заморское путешествие, — с улыбкой заметил он, — будь готов.
Он говорил так, будто нам и впрямь предстояла экспедиция за Полярный круг, где северное сияние — единственное доступное людям зрелище.
Я надел два свитера — один под рубашку, другой поверх. Никогда я еще не одевался так, но я никогда не бывал и в Бруклине. Я вспомнил, как сказал Дон-Кихот, садясь на лошадь: «Человек, хорошо подготовивший себя, уже выиграл половину сражения». В двух свитерах и шерстяном пальто я чувствовал себя закованным в латы. На голове красовалась кепка, а на ногах — шерстяные носки́ оливкового цвета. Носки имели свою историю. Их подарил мне в Сан-Пабло один джи-ай[39]. Он утверждал, что сражался в носках на Соломоновых островах, в Новой Гвинее и на Лейте. Они всегда приносили счастье. Он стал таким щедрым после того, как я свел его к мангу Тебану, хозяину бара. Я, конечно, долго отказывался: солдату еще предстояло отправиться в Токио, но он все же настоял на своем.
— Бери, солдат, — говорил он, — ты дал мне возможность неплохо повеселиться, я же дарю тебе удачу.
С тех пор я всегда надевал эти носки, когда вставал
