болтовня, пение, стихи и опять болтовня.
Тетя согнула было палец, чтобы постучать в дверь, как я обратил ее внимание на записку, приколотую к двери:
Не стучать. Дверь открыта.
Заходите!
— Пойдем прямо на кухню, — шепнула тетя, — миссис Паскуа, вероятно, там.
Тетя была права. Хозяйка дома оказалась невысокой, полной женщиной с улыбчивым лицом и веселыми глазами. На темно-голубое платье без рукавов был надет передник с гигантским красным котом с черными глазищами. Волосы ее были тщательно причесаны, а на шее красовались крупные бусы. Было ей лет сорок пять, но я устыдился своей мысли. Дядя Сиано всегда учил меня: «Если мужчина отваживается определять возраст женщины, он либо старик, либо женоненавистник».
Миссис Паскуа жарила креветки в глубокой сковородке. Увидев нас, она улыбнулась и крикнула:
— Привет, Салли!
— Привет, Ро́зи!
Тетя собралась было ее поцеловать, но она предостерегающе воскликнула:
— Осторожнее, посадишь жирное пятно!
— Неважно! Платье старое…
Я сразу понял, что тетя кривит душой. Когда дома, бывало, она жарила креветки и те вдруг со взрывом подскакивали в кипящем масле, она отлетала от плиты как ошпаренная и начинала внимательно осматривать платье. Сюда она явилась в новом пурпурном костюме, на котором красовалась брошка в виде петушиного хвоста со сверкающими, как бриллианты, камнями.
— Так это тот молодой человек, что приехал недавно со старушки-родины?
Тетя Салли кивнула, я же удивился, почему она называет родину старушкой, — видно, она очень давно уехала оттуда, — однако счел необходимым улыбнуться.
— Не задерживайтесь здесь, идите к остальным и помогите дочке занимать гостей. Я скоро вернусь, осталось поджарить совсем немного.
— Хорошо. Заканчивай.
Я послушно шагнул за тетей в гостиную, и шум со всей силой обрушился на меня. Женщины говорили все разом. Как только они умудрялись понимать друг друга?! Разговор шел на английском языке, на испанском, тагальском, илока́но и других филиппинских языках. У нас любят разговаривать одновременно на нескольких языках. Тетя Салли тотчас покинула меня и начала переходить от одной женщины к другой. Тех, с кем она была в особенно хороших отношениях, она целовала.
Я почувствовал себя в дурацком положении и хотел было уже вернуться на кухню — там по крайней мере не было такого гама, да и аромат креветок был больше по душе, нежели клубы сигаретного дыма, но тут я вдруг увидел, что ко мне направляется улыбающаяся девочка.
— Меня зовут Те́рри. Я дочь миссис Паскуа. А ты племянник миссис Алонсо?
— Да, — ответил я, несколько ошарашенный ее видом.
Ей было не больше тринадцати, но губы накрашены, а платье с оголенными плечами, как у женщин, собиравшихся на танцы в армейском клубе в Сан-Пабло.
— Как тебя зовут? У тебя вид, будто ты с луны свалился.
— Криспин. Я сроду не бывал в компании, где одни только женщины.
Терри рассмеялась:
— Не робей, у меня в комнате сидит еще один несчастный вроде тебя.
— Что он там делает? — удивился я. — У нас в баррио никогда не увидишь парня в комнате у девочки.
— А он вроде тебя… одурел от всей этой болтовни.
Она отворила дверь, и я увидел мальчика, устроившегося в кресле с книжкой. Он был года на два-три моложе меня.
Мальчик снял ноги с табуретки, с интересом воззрился на меня, будто не верил, что в доме может оказаться еще один несчастный.
— Эдди, — весело крикнула Терри, — я хотела бы представить тебе еще одного героя!
— Привет, — ответил тот.
— Криспин. — Я пожал протянутую руку, она оказалась нежной, но достаточно твердой.
— Как я рад, что ты оказался здесь! Не попадись мне этот комикс, я от отчаяния выпрыгнул бы в окошко. Не могу понять, зачем это маме понадобилось тащить меня сюда.
Я взглянул на комикс. Название «Книга ужасов» было как будто написано кровью. Капли ее стекали с каждой буквы. Мертвенно-бледный человек на обложке бился в предсмертных судорогах. Его душили две волосатые ручищи.
— Великолепная книжка! — перехватил мой взгляд Эдди.
Терри кашлянула, привлекая наше внимание.
— Итак, господа, у вас здесь порядок, я удаляюсь в сугубо дамское общество.
— Валяй, — милостиво разрешил Эдди.
Не успел я поблагодарить Терри, как она закрыла за собой дверь.
— Хочешь посмотреть книжку?
— Не сейчас.
У меня не было настроения читать. Я был очень доволен, что встретил себе подобного, хотелось просто по-дружески и в спокойной обстановке потолковать с ним.
— Можешь взять с собой, — сказал мальчик. — Терри наверняка не будет возражать, она их покупает каждый день.
Я положил книжку на журнальный столик, и мы с Эдди устроились поудобнее: он в кресле, я на стуле возле журнального столика.
— Ты здесь давно? — спросил он.
— Не очень. Я приехал в Штаты в ноябре.
— Я не об этом. Я имею в виду этот дурацкий вечер.
— А, извини, — как-то смутился я, — мы только что пришли.
— Ты откуда?
— Из деревни Ремедиос, неподалеку от города Сан-Пабло на Филиппинах, — ответил я несколько напыщенно.
— Мои мама и папа тоже с Филиппин, но я сам там никогда не был.
— Ну да!
— Как там? Война была жестокой?
— Была. Но сейчас уже все прошло.
— Конечно! Все кончилось.
Из гостиной послышались аплодисменты.
— Думаю, начались выборы, — заметил Эдди. — Как ты насчет того, чтобы улизнуть отсюда?
— А куда?
— Хоть куда, лишь бы смыться из этого сумасшедшего дома. Можно сходить на Ри́версайд-драйв. Пойдем, пока они тут заняты.
— Идем. Только там мои пальто и перчатки.
— Неважно. Я знаю выход. Пойдем!
Мы появились в гостиной, когда госпожа Паскуа держала речь:
— …Я полагаю, с выборами президента покончено. Послышался невообразимый шум.
Мы проскользнули в переднюю и стали одеваться.
— Прошу выдвигать кандидатуры на пост вице-президента, — раздался другой голос.
Мы осторожно открыли дверь, и Эдди нажал кнопку лифта. Тот появился через несколько минут, мы покатили вниз. Лифтер насвистывал «Ты мое солнышко» и неимоверно фальшивил. Это был типичный азиат, но в Америке не так-то просто определить национальность.
Мы оказались на улице. В лицо ударил резкий ветер, и мы зашагали вдоль Бродвея.
Я на минуту задержался на тротуаре: из тоннеля подземки вылетел поезд и начал подниматься по эстакаде.
— Пошли! Это же просто поезд! — потянул меня Эдди. — Уже темнеет. Зимой всегда темнеет рано.
Я энергично двинулся за ним. Резкий, холодный ветер бил в лицо, я начал дрожать. На набережной ветер был еще свирепее. На голых деревьях не удержалось ни листочка. Вокруг нас — никого. Даже вода была какой-то серой и враждебной, казалось, она застыла на месте. Зачем Эдди притащил меня сюда?
— Эдди, здесь очень холодно, — сказал я, подпрыгивая, — может, найдем что-нибудь потеплее? Я
