Домой Галина Никитична вернулась в сумерки. Витя пришёл из школы раньше сестры и успел обо всём рассказать отцу.
— Что, дочка, тяжёленька почва досталась, камениста? — спросил Никита Кузьмич. — Ждёшь цветов, а лезет чертополох…
— Такой уж у нас класс… — пожаловался Витя. — Собрались с бору, с сосенки… На наших ребят какого-нибудь майора в отставке напустить… чтобы голос да нервы железные! Тогда, может, и послушаются. — И брат снисходительно окинул взглядом тоненькую фигурку сестры.
— Да-а… хватишь теперь горького полной чашей, не возрадуешься! — вздохнул Никита Кузьмич, садясь за стол. — Укатают сивку круты горы… Да ещё эту школьную бригаду зачем-то придумали…
Галина Никитична мельком посмотрела на отца и брата: как они похожи друг на друга! Лицом, жестами, мыслями…
— Раскаркались тут… «укатают», «не возрадуешься»! — вступилась за Галину мать. — А кому же по первопутку легко бывает? Не такие уж у нас ребятишки страшные, как вы малюете. Будет ещё и лад и мир.
Мать накрыла на стол, но Витя от обеда отказался, сказав, что ему надо срочно заниматься.
— А ты бы со старшими посчитался, — вполголоса заметила сестра. — Опять матери лишние хлопоты!
Витя пропустил её замечание мимо ушей.
Галина Никитична покачала головой.
В школе Витя вёл себя сдержанно, ровно, но после занятий он точно преображался. Домой возвращался неразговорчивый, хмурый.
Когда все садились обедать, он заявлял, что не хочет есть, и уходил на улицу играть в лапту или городки. Но потом, проголодавшись, принимался шарить в печи, всё ставил вверх дном и наконец садился заниматься. Тогда в доме всё замирало: отец ходил вокруг него на цыпочках, мать старалась отложить домашние дела на утро.
Но больше всего Галину Никитичну удивляло отношение Вити к матери. Он не обижал её, не ссорился с ней и, как должное, принимал все её услуги. Он просто не замечал её.
Обед закончился. Анна Денисовна убрала со стола и, заглянув сыну через плечо, спросила, много ли ему задано уроков.
Витя с недоумением оглянулся на мать:
— Хватает… На сегодня квадратные уравнения по алгебре да ещё две теоремы по геометрии. Может, подскажешь?
— Что, мать, села в лужу? — Никита Кузьмич выразительно поднял палец: — Премудрость, наука! Куда нам с тобой в подсказчики, не те головы… Давай-ка лучше не мешать парню. — И он, довольно посмеиваясь, направился в соседнюю комнату.
Следом за ним вышла и жена.
Галина Никитична подсела к брату:
— Почему ты с матерью никогда не поговоришь?
— О чём с ней говорить? — удивился Витя.
— Мать всем интересуется: как учишься, какие новости в школе… Да и сам про её дела никогда не спросишь.
— Подумаешь, дела у матери! В огородной бригаде работает, картошку выращивает.
— А ты хоть бы раз побывал у неё на огороде! Видел, какие там парники, дождевальная установка?
Витя пожал плечами:
— Зачем мне всё это? Я огородником быть не собираюсь.
— Кем ты собираешься быть, мне ещё неизвестно. А вот как ты себя дома ведёшь — это очевидно. И мне стыдно за тебя!
Витя комично развёл руками. Вот беда, когда родная сестра учительница! Вдвойне достаётся: и в классе и дома…
Потом он придвинул учебник, раскрыл тетрадь и углубился в занятия.
Галина Никитична с досадой отошла от брата. Сколько раз пыталась она поговорить с ним по душам, но Витя обычно отделывался шуточками или отмалчивался. Как же ей справиться с целым классом, если она не может повлиять даже на родного брата!..
Галина Никитична не заметила, как сняла с вешалки пальто, оделась. Хотелось сейчас же пойти к Фёдору Семёновичу и Клавдии Львовне, поговорить с ними, посоветоваться.
На улице учительница узнала, что директор на реке, у электростанции, и напрямик прошла к Чернушке.
Чуть пониже моста река была перегорожена земляной плотиной. Плотники возводили стропила над новеньким, рубленным из брёвен зданием электростанции. У плотины стояла грузовая машина. Володя Аксёнов со своей бригадой строителей бережно снимал с неё тяжёлые ящики.
Галина Никитична не сразу узнала Фёдора Семёновича. Одетый в брезентовый дождевик, он вместе со всеми помогал разгружать машину.
Когда последний ящик был спущен на землю, Галина Никитична подошла к учителю:
— Вам и здесь дело нашлось?
— Как же иначе! Вроде своё детище встречаю. Турбину привезли. Электростанцию строим настоящую. Движок скоро в отставку пойдёт…
Галина Никитична отвела учителя в сторону:
— А я, Фёдор Семёнович, к вам шла…
— Чувствую. Я и сам собирался к тебе заглянуть. Что там за очередные события в восьмом классе?
— Всё в том же духе. Обидели Марию Антоновну. И, конечно, не сознаются, кто виноват. Мне кажется, ребята даже гордятся этим. Вот, мол, мы какие — стена, своих не выдадим! — И учительница неожиданно призналась: — Видно, не способна я быть воспитателем.
— Ну-ну, так уж и не способна?
— В самом деле, Фёдор Семёнович… Я сегодня так разволновалась, что даже с ребятами разговаривать не могла, из класса ушла.
— А это, может, и к лучшему… Ребят не всегда словом тронешь. Нужно, чтобы они иногда почувствовали, что учителю горько и больно за них… — Фёдор Семёнович заглянул учительнице в лицо: — Ты вот с комсомольцами по душам беседовала?
— Собираюсь… Только мало их у меня в классе. Всего пять человек!..
— Это верно, мало ещё… Отсюда, может, и все беды. Ты сама-то какой год в комсомоле?
— Одиннадцатый пошёл.
— Вспомни-ка эти годы. Кто в первых рядах всегда? Комсомол! Вот с этого и начинай. Заводи друзей в классе, создай опору из комсомольцев.
Сумерки сгущались. Начал накрапывать дождь.
Галина Никитична и Фёдор Семёнович дошли до правления колхоза, и Фёдор Семёнович протянул ей руку.
— А вы разве не домой? — удивилась учительница.
— Нет… Вечером у меня самое горячее время. Сейчас агитаторы собираются.
Попрощавшись с учителем, Галина Никитична направилась к дому.
У бревенчатой стены она заметила нескольких школьников. С крыши текли струйки дождя, и ребята стояли навытяжку, словно по команде «смирно», плотно прижавшись к стене.
— Кто здесь? — спросила учительница.
— Это мы… ваш класс, — отозвалась Варя.
В то же мгновение от стены оторвались трое ребят. Это были Костя с Митей и между ними — Алёша Прахов. Они вытолкнули его вперёд, и Алёша едва не сбил с ног учительницу.
— Галина Никитична… мы дознались, — сообщил Костя. — Вот он! Сам всё расскажет… Ну же, Прахов!
— Галина Никитична! Это я с чесноком-то придумал, — буркнул Алёша.
— А ещё? — толкнул его в бок Митя.
— И «психическую атаку» я затеял. Тоже по глупости.
К Алёше подбежала сестра:
— А про дом, про дом расскажи! Как ты себя ведёшь?
— Про дом каяться уговора не было! — отмахнулся от неё Алёша.
— Ах, вот как!.. Опять увильнуть хочешь! — рассердилась сестра. — Галина Никитична, с ним же сладу нет! Пусть его на педсовет вызовут.
— А своими силами класс на Алёшу так уж и подействовать не может? — с упрёком сказала учительница. — Да и в одном ли Алёше дело?
— Это верно, — согласился Митя. — Виноватых много найдётся.
— Галина Никитична! — сказала Варя. — Мы тут думали, думали… Надо нам комсомольское собрание провести. Обсудить всё…
— Насчёт собрания это вы вовремя подумали! — обрадовалась учительница. — Входите в дом, поговорим…
Глава 6. ЧУЖАЯ РАДОСТЬ
С каждым днём Костя замечал, как росла и крепла привязанность Сергея к Марине. Вернувшись из правления, Сергей наспех ужинал, переодевался. «Я на минутку, браты… Дела у меня… Вы тут устраивайтесь!» — и надолго исчезал из дому.
И Костя с Колькой «устраивались». Неторопливо ужинали, потом стелили постели, ложились. Но спалось почему-то плохо. Из облаков вылезала чистенькая, умытая луна, серебрила на лавке старые чугуны, вёдра и крынки; за окнами где-то вдалеке пели под гармошку неугомонные девчата.
— Ну вот, ушёл на минутку… — вздыхал Колька. — А самого и след простыл!
— Он же у нас председатель… человек занятой, — не очень уверенно пояснял Костя. — Может, у него заседание срочное… Ты спи, Колька.
— Я сплю…
Как-то проснувшись ночью, Костя услышал в углу, где спал братишка, глухую возню и всхлипывания. Он вскочил и испуганно зашептал:
— Ты чего?.. Страшный сон увидел?
— Да нет, я не со сна… Ты полежи со мной, — попросил Колька.
Костя прилег рядом. Братишка прижался к нему и вдруг встревоженно и не по-детски горестно зашептал:
— Ты скажи… Если они поженятся… своим домом жить будут… мы ведь из колхоза никуда не уйдём? По правде скажи!
— Дурачок! Кто тебе наболтал?
