Она, видимо, была окончательно истощена необычайным зноем. Напрасно тянулась она к пересекавшему дорогу ручейку: он был теперь так же сух, как и всё кругом, и, не будь гладко обточенных валунов на дне, его можно было бы принять за овраг, за глубокую расселину в почве, но никак не за ручей, по руслу которого ежегодно, ранней весной, бурным потоком мчалась масса прохладной воды к главной аттической реке, извилистому Кефиссу. Дорога, пересекавшая ручей, узкой светлой лентой вилась между крайними отрогами каменистого Ликабетта.
Тёмная, конусообразная вершина этой горы резко выделялась на тёмно-голубом небе, очертаниями своими напоминая опрокинутую урну. На греческих сосудах, впрочем, обыкновенно бывают рисунки, весьма оживляющие глиняную массу: здесь же, на этой возвышенности и на этих бурых отрогах, всё было мертво и пустынно, как и на дороге. Лишь на северо-востоке чуть заметным светлым пятнышком на тёмном фоне скалы выделялся маленький домик, из-за плоской крыши и белых стен которого выглядывали верхушки тополей и маслин сада. Это зданьице казалось особенно привлекательным среди окружавшей его мёртвой пустыни.
Дорога вела прямо в гору, и по ней быстро шёл молодой человек, лет двадцати четырёх, статный, очень стройный и необыкновенно красивый. Правильные, строго классические черты его сильно загоревшего лица были оживлены большими, тёмно-жгучими глазами, над которыми ровными дугами тянулись тонко очерченные брови. Высокий, открытый лоб над энергичным орлиным носом был обрамлён массой густых, тёмных кудрей, по афинскому обычаю сзади коротко подстриженных. Плотно сжатые, полные губы его, как и небольшая курчавая бородка, в свою очередь, придавали путнику нечто мужественное, твёрдое и решительное. То же самое замечалось в его походке и во всех его движениях, энергичных, но лёгких и изящных.
На юноше была обычная одежда всех греческих путешественников: довольно длинный, широкий плащ из лёгкой шерстяной ткани, накинутый поверх светлой короткой хламиды и льняного хитона, большая белая войлочная шляпа и сандалии. Правая рука путника опиралась на загнутый вверху посох.
Эфеб быстро подвигался вперёд, не отводя взора от белевшего вдали домика на горе. От скорой ходьбы яркий румянец выступил на смуглых щеках юноши. Впрочем, лицо его зарделось не от одной лишь жары или быстрой ходьбы. Нет, довольная, радостная улыбка, всё больше и больше озарявшая его лицо по мере приближения к цели путешествия, одинокому домику на склоне Ликабетта, ясно говорила о каком-то особенном счастье, которое, очевидно, ждало его там, в этом уютном жилище, за светлыми, чистенькими стенами.
Не обращая внимания на полуденный зной, на полное отсутствие тени, на значительное уже пройденное сегодня расстояние, юноша, по мере приближения к домику, всё более и более ускорял шаги. Сердце его учащённо билось, дыхание стало неровным, отрывистым; кровь сильно пульсировала в висках. Откинув шляпу назад, юноша бросился наконец бежать: до дома оставалась всего стадия с небольшим.
Домик был низенький, хотя и двухэтажный, и белым цветом своих стен резко выделялся на тёмном фоне сада, который густой зелёной чащей тянулся за ним вплоть до почти отвесной горной кручи и даже немного захватывал подошву её склона. Этот сад по массе деревьев и кустов, густые верхушки которых уступами вздымались над белой каменной оградой, скорее походил на небольшую рощу. Перед домом раскинулась открытая площадка с мраморным жертвенником посредине. По грубо высеченному на нём изображению головы и шапочке с крыльями[32] не трудно было догадаться, кому посвящаются приносимые здесь жертвы. Наружная стена дома была совершенно глуха, если не считать дверей, ведших в сени и коридор, за которыми находились двор и жилые покои. Вблизи дома не было видно никого; лишь издали, очевидно, из сада, доносились весёлые, звонкие голоса.
Эфеб, подбежав к дому и уже собираясь вступить в сени, услышал эти голоса и вдруг круто остановился. Казалось, он что-то обдумывал: на разгорячённом лице его опять заиграла улыбка, но уже не прежняя, радостная и счастливая, а скорее хитрая и лукавая. Кто бы в эту минуту увидел юношу, тот, наверно принял бы его за самого бога Гермеса.
Эфеб тихо ударил в ладоши и так же быстро, как приблизился к дому, бросился от него в сторону, туда, где между отрогами гор виднелось тёмное, обрывистое ущелье. С лёгкостью серны достиг он его и начал осторожно спускаться вниз. Это было опасной затеей: внизу зияла глубокая, чуть ли не бездонная пропасть. Но по всему видно было, что юноша хорошо знал эту местность. Соединяя природную силу с развитой упорными гимнастическими упражнениями ловкостью, он, как дикая коза, бесстрашно прыгал с уступа на уступ, с камня на камень, то подаваясь телом вперёд, то. быстро отклоняясь в сторону или назад. Наконец дно пропасти, казавшееся недоступным, было достигнуто ловким путником. Пройдя внизу шагов двадцать и миновав старый, запущенный колодец, юноша круто свернул в сторону и очутился в узком проходе между двумя почти отвесными скалами. Тут довольно отлогая дорожка вела в гору, по направлению к задней стороне дома и его саду. Эта узкая тропинка была делом рук человеческих, как ни невероятным это могло показаться с первого взгляда.
На полдороге выступ скалы был превращён в скамейку. Тут и присел юноша, чтобы немного перевести дух и привести в порядок своё платье, растрепавшееся во время бега и спуска. Но он отдыхал недолго: страшное нетерпение овладело им, и он опрометью бросился вперёд, второпях забыв на скамье и шляпу, и посох. Маленький отдых, очевидно, вернул ему силы, и эфеб в мгновение ока очутился на верхней площадке отрога.
Взору его представилось чудное зрелище. Дом и сад раскинулись у него под ногами. Оставаясь сам совершенно незамеченным за выступом утёса, юноша легко мог видеть и слышать всё, что делалось там, что происходило в саду.
В тени высокого кипариса, на задней площадке, недалеко от дома, резвилось двое мальчиков, лет пяти и семи. Они играли в мяч. Каждый старался подбросить свой мячик как можно выше и на лету поймать игрушку товарища. Звонкий хохот сопровождал это занятие, особенно если удавалось поймать мяч. Но не играющие мальчики привлекли внимание юноши. Он почти не замечал их, потому что взор его был всецело прикован к молодой девушке, сидевшей тут же, под деревом. С первого взгляда её можно было назвать настоящей красавицей: овальное личико с белоснежной, почти прозрачной
