— Из уважения? — повторил он с укоризной. — Зная, что я ничего не помню о разводе? Ты, значит, из уважения допустила, чтобы я вел себя как последний дурак, говоря и действуя так, будто мы все еще счастливая парочка?! Ничего себе уважение!
Джилл почувствовала, что краснеет. Он по праву был рассержен и унижен, — и ей нечего возразить и нечем его успокоить.
— Зачем ты это сделала, Джилл? Хотела меня проверить? Или наслаждалась тем, что я в столь невыгодном положении, так беспомощен, что даже не могу раздеться без посторонней помощи? Или решила отомстить? За какие-то мои надуманные провинности? Или же тебе просто нравилось делать из меня шута?
— Ты все поставил с ног на голову, Эйден. Ничего подобного и в помине не было.
— Не было? Тогда почему ты намеренно держала меня в заблуждении?
— А как мне было поступать? Отказаться взять тебя домой? Прямо из больницы отвезти в меблирашку?
— Это было бы куда честнее.
— Честнее? Черт бы побрал твою гордость, Эйден. — Слезы застлали ей глаза. — Ты потерял память. Ты был очень раним, и лучше всего тебе было бы дома. Так и доктор Грогэн сказал.
— Ага. Ты просто хотела, чтобы ко мне возвратилась память, и всячески этому содействовала.
— Нет!
— Нет? Хорошо, пусть будет «нет», — издевался он над ней. — Не соизволишь ли в таком случае объяснить, почему ты так вела себя всю неделю? И сегодня днем, в частности?
Сегодня днем! Сегодня днем она лежала на ковре в его объятиях, они целовались и миловались. И обещали друг другу ночью продолжить! А теперь этому обещанию не суждено сбыться.
— Для меня нет оправдания! — Под тяжестью своей вины Джилл даже опустила голову. — С самого начала твоей болезни было ясно, что наша семейная жизнь почти вся стерлась из твоей памяти, в первую очередь — все плохое. Остался человек, помнивший только то хорошее, что было у нас с тобой. Ты стал иначе вести себя, даже думать. — Джилл с трудом говорила в прошедшем времени. — И — что может быть естественнее? — этого нового человека я полюбила. — Слеза скатилась по ее щеке. — Мне хотелось верить, что это и есть ты.
— Хотя ты знала, что я другой. — Лицо Эйдена стало непроницаемым, как закрытая книга.
— Да, — кивнула она, — я понимаю, что, как только твоя память восстановится полностью, ты станешь совершенно иным. К тебе вернутся все твои старые привычки.
— И тем не менее ты…
— Да. Я предоставила событиям развиваться естественным ходом. В этом моя ошибка. Извини, пожалуйста.
Не тронутый объяснениями Джилл, Эйден изучал ее с холодным бесстрастием. Тень прежнего Эйдена, беспрестанно увеличиваясь в размерах, постепенно заслоняла нынешнего.
— Полагаю, ты понимаешь, что я не могу тебе верить. Но и не верить тоже не могу, — спокойно произнес он. — Я предпочитаю сам прийти к какому-нибудь умозаключению, когда смогу отличать вымысел от истины. Ты, — он покачал головой, — ты доказала, что обладаешь недюжинными актерскими способностями.
Джилл вытащила из кармана носовой платок и вытерла нос.
— Собираешься уехать из дому? — спросила она, вспомнив их разговор в машине на пути к аэродрому.
— Не так скоро, как тебе хотелось бы. — Он скользнул по ней настороженным оценивающим взглядом. — Развод для меня вещь известная; я знаю: если выеду, это будет расценено как бегство и может усилить твои позиции в борьбе за дом и за Мэдди. Нет, боюсь, тебе придется еще некоторое время терпеть мое присутствие. Ничего, ничего, твой друг Эрик и адвокат-людоедка подождут.
Джилл прикрыла глаза.
— Я даже не знаю, с чего начать. Столько ты всего наплел.
— Да? — Эйден поднялся и пошел к двери, но вдруг остановился. — Кто-нибудь в курсе, что мы разводимся?
Джилл покачала головой.
— И даже твоя мать не знает?
— Нет.
— Значит, один только Эрик. Так, так. — Он повернулся и пошел прочь. — Не трудись сегодня приходить ко мне помогать с раздеванием. От запаха лицемерия меня может стошнить.
И несмотря на ранний час, он ушел в гостевую и захлопнул за собой дверь. Джилл, совершенно разбитая, свернулась комочком в углу дивана.
Какая-то ее часть хотела броситься за ним. Но что она ему скажет? Что он заблуждается? Она это уже говорила. Он ей не поверил тогда, не поверит и сейчас.
Джилл прижала кулак ко рту, на глаза снова набежали слезы. Вот дьявольщина! Надо держать себя в руках. Слабость всегда вызывала у нее презрение. Слабостью ничего не достигнешь.
К тому же время на ее стороне. Рано или поздно, с помощью доктора Грогэна или без нее, но память Эйдена восстановится полностью, и тогда ее поведение получит оправдание. Он вспомнит, как не хотел иметь детей, как упорно избегал Мэдди, и поймет, что она говорила правду.
Но эта мысль была малоутешительна. Так или иначе, их браку придет конец. Даже если Эйден сумеет изменить свое отношение к работе и семье, он и сам не захочет оставаться с ней. Утаивая от него правду, она унизила его и навсегда лишила доверия к ней. Он усмотрит в ее действиях двойное предательство — ведь она совершила их в тот период, когда он не владел собой. Он, потерявший руль управления своей жизнью, находился целиком и полностью в ее власти.
Понять Эйдена нетрудно. Не следовало не только принимать его ласки, но и поощрять их. Будь она на его месте, тоже рассердилась бы и обиделась.
Но ведь и ее можно понять. Ни обмануть его, ни унизить она не собиралась. У нее было одно желание — помочь ему как можно скорее выздороветь.
Джилл уронила разламывающуюся от боли голову на руки и застонала. Да ведь не в этом дело. Сегодня она призналась самой себе, что пустила все «на самотек», потому что полюбила нового Эйдена. Но откуда ему знать, что у нее просто не хватило решимости сказать этому Эйдену «я тебя люблю»!
Ее взор упал на ковер. Вот здесь он сегодня ласкал ее… Джилл любит его. Сколько она ни предупреждала свое сердце, толку никакого — она полюбила.
Сейчас она может пойти в комнату к Эйдену и поведать ему все, что творится в ее сердце. Объяснить, что она не «вводила его в заблуждение», а по-настоящему любила. Может, броситься в его объятия и умолять забыть о разводе? Возможно, он поверит ей и останется.
Но что потом? Что?
Кем будет Эйден завтра утром, когда проснется Мэдди? А через неделю? Точно она, конечно, не знает, но предположить может. Как бы она его ни любила, благополучие дочери ей важнее собственного счастья. А отец, который не хотел иметь дочь и постоянно не замечал ее, может принести крошке один вред.
Нет, она не пойдет к нему и не расскажет, что творится в ее сердце. Эйден, слава Богу, знает уже, что они решили разойтись, и пусть все идет своим чередом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
