– В том-то и дело! – поднял палец Вулканов. – В том-то и дело, что Вселенная управляет событиями через обычные физические законы. В данном случае, скажем, законы баллистики и поведения взрывчатых смесей. И никак иначе! Чудес не бывает! Зря вы их от нее ждете! Никакой мистики! Одна скучная реальность!
27. В кафе «Наука»
Майор шел по поселку, погруженный в размышления.
Фиолетовый воздух густел. Вздымающийся над поселком силуэт водонапорной башни стал угольно-черным. На востоке еще неярко, бледной манной крупой высыпали первые звезды.
К дому профессора можно было попасть двумя путями. Мимикьянов почему-то выбрал длинный. И, как вскоре оказалось, поступил правильно.
Проходя мимо кафе «Наука», он заглянул в его ярко освещенное окно. И сразу увидел: за ближним к стеклу столиком сидела Эмма Панеш. А рядом с ней – человек, представившийся некоторое время назад, как полковник Тубальцев.
«Интересно! – сказал себе майор. – Очень интересно!»
Он не стал заходить в кафе в дверь с улицы, а сначала поднялся на веранду и проник в кафе через нее. Выгода этого входа состояла в том, что рядом с ним высилась решетчатая перегородка, покрытая вьющейся зеленью. За ней можно было оставаться невидимым для остальных посетителей «Науки».
Войдя в кафе, майор, кошкой проскользнул за перегородку. Ни Эмма, ни Тубальцев его не заметили. К счастью для майора, стоящий за перегородкой столик оказался пуст. Ефим тихо опустился на стул и посмотрел на зал сквозь решетку.
Интересующие его лица сидели совсем недалеко.
По иронии судьбы, за тем же столиком полгода назад закончился роман между ним и театральной критикессой.
В тот день они созвонились в обед и договорились встретиться здесь, в кафе «Наука», в восемь вечера.
Ефим пришел в кафе минут на десять раньше, но Эмма уже сидела за столиком.
Когда он попытался поцеловать ее в щеку, она демонстративно уклонилась.
– Я тебя уже час, как жду! – недовольным тоном произнесла она.
– Мы же договорились в семь. Сейчас без пяти! – начал оправдываться Ефим.
Эмма ничего не ответила и мрачно присосалась к соломинке, опущенной в высокий бокал с коктейлем.
– Что случилось, Эмма? – спросил майор.
Идя на свидание, он рассчитывал на приятный вечер, но понял, что ошибся. Причем, Эмма вела себя так, будто он был в чем-то перед ней виноват.
Она продолжала тянуть коктейль, словно не слышала вопроса. Наконец, не глядя на него, она раздраженным голосом сказала:
– Этот кретин, наш главный редактор, сказал, что я написала не театральную рецензию, а собрала бабские сплетни! Вот, что случилось!
Ефим попытался ее утешить:
– Ну и ладно! Чего ты так расстроилась? Такой вот ваш главный редактор грубый человек! Ты же не сегодня его узнала? Что он первый раз такое говорит? Забудь про свою работу! Все наладится! Давай, я закажу тебе коньячку!
– Да отстань ты со своим коньячком! Видишь, я не в себе! А ему – все шутки! – зло произнесла критикесса.
Мимикьянов почувствовал себя без вины виноватым.
Он сидел, не зная, что сказать. И поймал себя на мысли: он вообще боится говорить. Вдруг его слова снова вызовут беспричинный взрыв раздражения. День у него тоже выдался не из удачных. Он поругался с Гошей по поводу отчета в Москву, и сил для нервных поединков у него не было.
«Ну, вот так! – сказал он себе. – Вот и хозяйка у бродячей собаки появилась! Улыбнется, – виляй от радости хвостом. Прикрикнет, – сиди, хвост поджавши. Хорошую ты жизнь себе выбрал, парень!»
– Давай прогуляемся! На улице – теплынь! Весной пахнет! – осторожно предложил он.
– Ты помолчать можешь, а? – не глядя на него, отозвалась Эмма, прижимая ладони к вискам.
Ефим посидел, потом поднялся и нарочито спокойно сказал:
– Ну, дело хозяйское! Наше дело предложить. Ваше дело – рассмотреть. А я так – прогуляюсь. Не нравится что-то мне здесь сегодня. Неуютно как-то…
Он направился к выходу, смотря только перед собой. Открывая входную дверь, он все-таки оглянулся.
На лице Эммы проступало удивление.
«Действительно, – подумал тогда Ефим, – собака посмела быть недовольной! Какая наглость с ее стороны!»
Этой встречей в кафе «Наука» их роман и закончился. Хотя остывал он уже давно.
Потом они несколько раз сталкивались в поселке, перебрасывались какими-то словами, но отношения распались. Общая нервная система разделилась на самостоятельные замкнутые контуры. Ничего их больше не связывало. Ничего. Разве, воспоминания? Но воспоминания, это, все-таки, не жизнь. Это – всегда прошлое, которое уже высохло.
Перед Эммой и Борисом Тубальцевым стояли высокие бокалы с воинственно торчащими пластмассовыми соломинками и низкие вазочки с шариками мороженого.
Один из охранников Тубальцева стоял у барной стойки и тихо беседовал с высокогрудой барменшей Ксенией. Второй смирно сидел в углу за вазочкой с мороженым.
Ефим прислушался. И сразу различил слова, произносимые знакомыми голосами.
– Поймите, Эмма, это – очень важно! – говорил Борис Игоревич.
Видимо, для убедительности, он положил свою руку на женскую ладошку.
– Я понимаю! – ответила глазастая белка и высвободила ладонь.
Сделала она это очень осторожно, вкладывая в жест двойной смысл. С одной стороны, безмолвно произнесла ее рука, я не из тех женщин, кто только и ждет, чтобы мужчина к ним прикоснулся, но, в тоже время, должна признаться, лично ваше прикосновение мне приятно.
– Ну, вот и отлично! – энергично произнес Тубальцев и присосался к пластмассовой трубочке.
«А, ведь Эмма вполне может быть агентурным внедрением главка в поселке… – сказал себя майор. – Вполне она для этого подходит… Вполне! Не замужем. Детей нет. Амбиций не меряно. Журналистка. Москвичи вообще в качестве информаторов любят иметь журналистов, а, особенно, естественно, журналисток… Да, это, и правильно. Журналист – по профессии человек с острым глазом, умеющий наблюдать. Он обладает и, хотя бы, зачатками аналитического мышления. Профессия дает предлог для того, чтобы совать свой нос куда угодно, не возбуждая подозрений. А молодая женщина к тому же приятна любому обществу, и подсознательно всегда вызывает меньше подозрений, чем мужчина… Что же может быть, лучше для роли информатора? Так что, очень возможно, как раз по сигналу критикессы москвичи сюда и прилетели… А чего она мне голову каким-то Золотым числом морочила? Или это ей, действительно, Ювеналов какую-то ерунду ей наплел?..»
В это время в полупустом зале появился недавно покинутый майором Марат Есаулов.
Блеснув в лучах огромной послевоенной люстры куполообразной лысиной, он подошел к барной стойке.
Гордо окинув зал, Марат наклонился к барменше и что-то ей сказал. Та оторвалась от беседы с охранником Тубальцева, но ничего не успела ему ответить. Ответил ее мужественный собеседник.
– Слушай, гриб! – негромко, но так, что даже Ефим услышал, произнес он. – Зайди ты за своей курицей попозже! Видишь, женщина – занята! Понял? Давай отсюда!
Профессиональный боец решил продемонстрировать провинциальной даме свою крутость.
Конечно, он не мог знать, что перед ним сокол.
В принципе соколы обидчивостью не отличаются. Их трудно оскорбить. Ведь почти все словесные оскорбления связаны с социальной лестницей. Обижающий утверждает, что кто-то не так уж высоко на ней находится или залез туда незаслуженно. Стоящему около социальной лестницы эти оценки безразличны.
Но, если уж сокол все-таки обиделся, его противнику не позавидуешь. В гневе сокол бесстрашен и границ для него не существует.
Но сотрудник Тубальцева не знал, кого он намеренно унизил перед женщиной.
Он даже не мог себе представить, что через пару секунд лысый мужик, вместо того, чтобы повернуться и уйти, поступит совершенно по-другому.
Ни слова ни говоря, Марат Есаулов взял в ладонь два шарика мороженного со стоящей на стойке вазочки и с силой бросил их в глаза обидчику. Вместо лица у того мгновенно образовалась белая бугристая маска.
Превосходство дилетанта над профессионалом в том, что просчитать поступки дилетанта профессионалу, в сущности, не возможно.
Теоретически, конечно, профессионал должен быть в любой момент готов ко всему. Но это теоретически. В жизни так не бывает.
Ослепленный сотрудник беспомощно топтался на месте, пытаясь счистить с ресниц застилающую взгляд холодную липкую массу.
Сидящий в углу партнер пострадавшего бойца оторвал взгляд от своей вазочки и пытался сообразить, что произошло. Тубальцев тоже повернул голову на шум. Увидев у своего подчиненного вместо лица нечто ужасное, он на некоторое время застыл в недоумении.
Тем временем Марат, с видом человека вдруг вспомнившего о важных делах, резко развернулся и с озабоченным выражением лица направился на веранду. Там он сразу растворился в темно-фиолетовом вечернем мире.
