Полубонцев молчал.
– Иди, мил человек! – не дождавшись ответа, обратился Ворон к Ефиму. – Гуляй своей дорогой! У тебя свои дела! У нас – свои!
Ефим повернулся к Полубонцеву и вопросительно посмотрел, дескать, как, – уходить?
Губы начальника службы безопасности сжались в узкую линию, а глаза ничего хорошего ему не пообещали. Но вслух он ничего не сказал.
Мимикьянов пожал плечами и, не торопясь, направился к выходу. Когда он проходил мимо Ворона, ему показалось, Панкрашин незаметно подмигнул ему левым глазом-васильком.
Обойдя колючую стенку Пахомовских солдат, Ефим потянул на себя дверь. Открываясь, она пронзительно взвизгнула. Майор на секунду задержался на пороге, на прощание окинул взглядом многолюдную сцену и покинул старое депо.
31. К чему приводят ночные прогулки
Ефим направился в профессорский дом, откуда его увели так невежливо.
Впрочем, и увели-то, собственно, не его.
«Ну, Женька, ну, тип, – подумал Ефим, – сколько от тебя неприятностей!»
Ночь дышала сладким болотным теплом и помаргивала веселыми звездочками.
Майор глубоко вдохнул сырой воздух и слегка изменил маршрут. Ноги, будто сами понесли его не к дому профессора Вулканова, а к дому Эммы Панеш. В сущности, нечего ему было там делать. Но почему-то очень захотелось посмотреть майору, стоит ли у ее палисадника джип полковника Тубальцева. Почему-то очень захотелось ему выяснить, существует между ними только служебная или уже и более тесная связь.
Конечно, с точки зрения здравого смысла никакой логики в этом не наблюдалось. С Эммой он расстался по собственному желанию. Так какая ему теперь разница, с кем театральная критикесса спит? А вот перебороть себя не смог. Пошел.
Говорят, бешеному волку и сто верст – не крюк. А тут весь крюк по пути к дому Вулканова составил с полкилометра, не больше. Свернув в узкий проулок, Ефим вышел на параллельную улицу, где располагалась бывшая дача народного артиста Петра Панеша. Недалеко от ее забора горел уличный фонарь.
Машины рядом с домом он не увидел.
Очевидно, Тубальцев со своими адъютантами все-таки уехал ночевать в город – в гостиницу, сделал вывод майор и почему-то обрадовался.
Он пересек проезжую часть и по противоположной стороне улицы продефилировал мимо интересующего дома. В его окнах стыла непроглядная темнота.
Майор постоял минут пять в тени забора. И поймал себя на том, что мурлычит какую-то лирическую мелодию.
«Ну, старик, ты, явно переволновался!» – сказал он себе. Осуждающе помотал головой и двинулся в сторону Вулкановского дома.
Он не торопился. Глубоко вдыхал ночной воздух и пытался размышлять. Но у него не очень хорошо получалось: мысли разбегались в стороны, как рассыпавшийся по полу горох.
Мимикьянов уже миновал большую часть пути, как вдруг услышал позади себя необычный для ночного поселка шум.
Он оглянулся.
Метрах в ста от него по улице бежали трое мужчин.
Майор узнал Олега Полубонцева и его квадратных подчиненных.
С досады майор даже плюнул.
«Вот еще навязались на мою голову! И чего это Пахом их так быстро отпустил!»
Он ускорил шаг и нырнул в проулок.
– Стой! Стой, фраер! – услышал Мимикьянов за своей спиной громкий крик. – Все равно не убежишь! Лучше сам остановись! Поймаем – уши отрежем!
Без всякого сомнения, так невежливо обращались именно к нему.
И майор побежал.
Выскочив на параллельную улицу, он пересек ее неширокое пространство и заскочил в следующий проулок. За ним – располагалась улица, ведущая к лесополосе. Майор решил, что она надежно укроет его от преследователей. До нее было с полкилометра, не больше. Что такое полкилометра – пустяк. Минута – и противники его потеряют во тьме среди стволов и листьев.
Майор поднажал. Пробежав метров двести, он оглянулся, чтобы понять, как далеко находятся преследователи. И неожиданно увидел: они совсем близко.
Мимикьянов считал, что он в хорошей физической форме. Он даже гордился этим перед самим собой. Но, оказалось, все-таки серьезного испытания на выносливость и скорость бега, он не выдерживает. Майор понял: преследователи его вот-вот достанут.
И тут уж ничего хорошего его не ждет.
Хотя он был физически силен, неплохо владел рукопашным боем, проходил спецподготовку двух уровней, но все же, трезво оценивал свои силы. Понимал: против трех тренированных боксеров, да еще с оружием, он не устоит. Правда, наличие у них пистолетов – не факт. Пахом мог их изъять. Но мог по завершению переговоров и вернуть. Чужое оружие – штука опасная. Мало ли что на нем висит? Да, и Пахом – не из тех, кто стремится, во что бы то ни стало, унизить противника. Мудрый Ворон понимает, что нельзя загонять противника в ситуацию смертельной обиды. Она неминуемо ведет к крови. А ее Пахом всегда старался избегать.
Дыхание у майора сбилось. Скорость падала. Надо было как-то выскакивать из неудачно сложившихся обстоятельств.
И тут впереди, метрах в пятидесяти он увидел на фоне ультрамаринового неба черный силуэт водонапорной башни.
Ломая на пути тополиную поросль, майор кинулся в сторону соколиного обиталища.
Видимо, не ожидавшие такого маневра преследователи на несколько секунд потеряли его из вида.
Майор рванул на себя ведущую в башню дверь. Она заскрипела громко и длинно. Ефим шагнул внутрь и прикрыл дверь за собой. Вокруг замерла пахнущая сухой штукатуркой темнота. Он постоял, успокаивая дыхание. В темноте стали видны проемы узких окон-бойниц, наполненные синим космическим светом.
Мимикьянов прислушался.
Снаружи не доходило ни звука.
На всякий случай он добрался до лестницы и поднялся на пару пролетов вверх.
И в этот момент снизу раздался громкий и, как ему показалось, злой скрип отворяемой двери.
– Сюда он заскочил! Я видел! – крикнули во тьме. В пустой башенной трубе голос звучал очень громко и близко, будто на расстоянии вытянутой руки.
– Не видно ничего! Где фонарик? – майор узнал голос Олега Полубонцева.
Внизу появился желтый кругляшок. Он немного постоял на месте, а потом запрыгал по полу и кирпичной кладке.
Мимикьянов начал осторожно подниматься выше.
– Шеф! Тут лестница! Он наверх полез! – раздалось снизу.
«А говорят еще, спортсмены плохо соображают! – подумал Ефим. – Нормально они соображают! Даже лишку! Надо бы похуже!»
Стараясь ступать только на носки, чтобы не издавать шума, майор ускорил подъем.
Внизу металлическая этажерка лестницы загудела под ступившими на нее крепкими ногами.
В этот момент над головой у Мимикьянова раздался словно бы звон корабельного колокола: это он нажал подошвой на сигнальную ступеньку. Она потянула стальной трос, идущий в верхнее помещение башни, и там привязанная к тросу бутылка ударилась о консервную банку.
Шаги внизу замерли.
– Олег слышал? – раздались снизу громкие, усиленные акустикой слова. – Точно, там он! Наверху прячется!
– Эй, ты! Дятел! – крикнул Полубонцев. – Лучше сам спускайся! А то мы тебя летать будем учить! Слышишь, а, глухарь?
– Ефим уже находился в пространстве между стеной и круглым боком водяной цистерны.
Еще пролет, и он увидел освещенный квадрат люка и свесившуюся оттуда голову:
– Ефим Алексеевич, это вы? – спросил Марат Есаулов.
– Я.
– А внизу, кто шумит?
– Враги! – ответил майор.
– А! – ответил Есаулов.
Ефим давно заметил: сокола удивить трудно. Эти птицы очень любят во время разговора восхищенно мотать головой и, к месту и не к месту, вставлять: «Что ты говоришь!», «Ну и ну!», как будто свидетельствующее о постигшем их удивлении. На самом деле, сокол ничему не удивляется. По своей природе он любое событие воспринимает, как вполне естественное. И кирпич, внезапно упавший ему на голову, и выигранные в рулетку десять тысяч долларов, если бы такое вдруг случилось, сокол встретит спокойно.
– Ну, залазьте! – сказал Марат и отодвинулся в сторону, давая Ефиму возможность протиснуться в люк.
Майор оказался в знакомом круглом помещении. Его обитатели, судя по расстеленным на полу матрасам, готовились ко сну. Светлана Васильевна за сдвинутой в сторону занавеской стелила двуспальную кровать.
Глаза обитателей башни смотрели вопросительно.
– Враги! – коротко проинформировал их Марат.
Особых эмоций у присутствующих это сообщение не вызвало.
Есаулов снял с вбитого в стену крюка толстый черный кабель. Из него торчали три обнаженные белые алюминиевые жилы, расплющенные на концах.
Свесившись в люк, он приложил концы алюминиевых жил к верхней металлической ступеньке.
– Борисыч! – обернувшись, крикнул Марат. – Тебе там рядом, включи рубильник на трехфазный кабель.
– Сейчас! – отозвался седой бородач.
Он сидел на матрасе и взбивал кулаком подушку в цветастой наволочке. Продолжая держать подушку в одной руке, он, не вставая, второй рукой потянулся к укрепленной на стене зеленой железной коробке. Одним пальцем он открыл крышку коробки, примерился, но все-таки до большой деревянной ручки не дотянулся. Бородач недовольно поморщился и отложил подушку. Приподнявшись с матраса, он взялся всей ладонью за рукоять рубильника. Немного помедлив, Борисыч поднял ее до упора вверх. В месте соприкосновения медных пластин проскочили голубые искры.
