Судьба вновь бурным потоком вынесла бытие Верди на новый уровень. Джузеппе снова переехал, теперь в еще более просторные и богато убранные апартаменты на углу виа Монтенаполеоне – самой престижной улицы большого города. Где бы ни появлялся, он становился центром всеобщего внимания, сложно было даже выйти на улицу, а потому сократил до минимума любые выходы в свет. Теперь он мог себе это позволить.
Маэстро с головой ушел в переговоры с театрами. Гонорары, сроки, сюжеты, имена либреттистов. Жизнь, пусть не радостью, но кипучей деятельностью, наполнив будни Джузеппе, не оставила места ни для сожалений, ни для переосмыслений.
На редкость солнечным мартовским утром, пребывая в прекрасном настроении Джузеппе наигрывал на своем белоснежном рояле захватившую его мелодию, которой суждено будет стать одним из лейтмотивов его будущей оперы. Дверь распахнулась, и в гостиную легкой походкой впорхнула графиня Аппиани.
Приветствуя ее, он продолжал играть. Она кокетливо улыбнулась в ответ, сняла шляпку, привычным движением бросила ее на диван и направилась к роялю. Обходя Верди со спины, она слегка провела пальцами по его шее. Джузеппе улыбнулся. Обворожительная графиня встала, опершись о крышку пианино, и внимательно слушала музыку, что играл маэстро.
Роман между Джузеппе и одной из первых красавиц Милана начался пару месяцев назад, не отягощал необходимостью признаний и обязательствами, а потому полностью устраивал маэстро. Ни на чем, кроме карьеры и благосостоянии он в обозримом будущем сосредотачиваться не собирался. А интрижка с одной из самых обольстительных представительниц высшего общества, кроме очевидных приятностей, добавляла его статусу еще пару-тройку очков.
– Какое великолепие! – воскликнула она, лишь только отзвучал последний аккорд, – Лейтмотив новой оперы?
– Что-то, что нанесло мне визит этим утром, – Верди хитро ухмыльнулся и, потянувшись, встал.
– Издатель Рикорди на своих страницах провозгласил тебя сегодня «итальянским Моцартом», – проворковала она.
– Этот титул давно занимает маэстро Россини, – с усмешкой проговорил Джузеппе, – Немного вина?
Джузеппе подошел к барному столику и, не дожидаясь ответа, который графиня, судя по всему, и не собиралась давать, разлил вино в два бокала.
– А еще сегодня разогнали очередную группу повстанцев, исполнявших песни освобождения ломбардцев, – продолжая делиться новостями Аппиани направилась к нему, – Третий случай в этом месяце, – лукаво добавила она, принимая бокал.
Вместо ответа Джузеппе провел пальцами по ее румяной щеке. Он попытался приблизиться, но графиня отстранилась, и скорее флиртуя, чем высказывая претензию произнесла:
– И ты ничего не сказал мне о предложении, полученном тобой от Ла Фениче.
Джузеппе засмеялся и поцеловал ее в идеально выточенный аккуратный носик.
– И какой же выбран сюжет? – все также игриво, но явно не желая сдаваться, спросила она.
– Скрыто за семью печатями, – с шутливым добродушием ответил он.
– Так, ты бросаешь меня ради Венеции, жестокий гений? – юная графиня играла пальцами с пуговицами его камзола.
– Ты голодна? – он искренне наслаждался ее очарованием.
– Ужасно… – с кокетливой двусмысленностью промолвила она.
Через несколько часов Джузеппе вышел проводить к карете свою прекрасную гостью. Довольно большая группа молодых людей через дорогу с тихим волнением наблюдала за ними. Несколько упитанных господ средних лет начали что-то активно писать в своих блокнотах, бросая взгляды на Верди и Аппиани, стоило им только появиться из здания.
– Ваши преданные поклонники, как всегда, на страже, маэстро, – с саркастической усмешкой бросила графиня, направляясь к карете.
Джузеппе улыбнулся, сделав вид, что не замечает ненужного внимания, предложил Аппиани руку, и та села в ожидавший ее экипаж.
– Советую не оставлять ни меня, ни Милан без присмотра слишком надолго, – одарила своего «жестокого гения» самым обворожительным взглядом графиня.
– Я обязуюсь сделать для этого все, что в моих силах, синьора, – учтиво поклонился маэстро и поцеловал графине руку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Карета тронулась и исчезла за поворотом. Верди мечтательно улыбнулся ей вслед. Он уже направился было к дому, но вдруг заметил Саверио. Тот стоял на другой стороне улицы и не сводил с Джузеппе глаз. Немало удивившись, маэстро жестом предложил ему войти, и секретарь, благодарно улыбнувшись, засеменил к дверям.
На вытянутом лице Саверио читалось волнение и сосредоточенность, он был уверен, что находится на пороге одного их самых важных поступков в своей жизни.
Что бы ни думала о Саверио Джузеппина, а скорей всего, престарелого секретаря и вовсе в ее мыслях не было, он искренне привязался к своей хозяйке. Будучи совершенно одиноким и не нашедшим себя ни в чем мужчиной, поначалу ему просто нравилось быть частью жизни прекрасной оперной дивы. Красивые лица, модные камзолы, море величественной музыки. Комнату предоставили достойную и к жалованию прилагался вкусный обед. К тому же, разговоры в гостиной всегда велись очень интересные. А Саверио был грешен: подслушивать он страсть как любил.
Секретарь искренне считал, что ему очень повезло получить такую завидную работу, а потому старался выполнять свои обязанности как можно лучше. Хозяйка обращала на него внимания не больше, чем на предмет интерьера, но это его абсолютно устраивало. В обделенном любовью и теплом убогом мире Саверио, отсутствие претензий и порицаний уже было похвалой. Джузеппина казалась ему верхом таланта, красоты и доброты.
Будучи при ней вот уже несколько лет, секретарь вжился в образ тихого и столь же незаменимого, сколь незаметного ангела-хранителя своей подопечной. Так что, когда превратности судьбы заставили сменить шикарную квартиру в центре большого города на покосившийся домик посреди полей, он, не размышляя, самоотверженно согласился. Мерелли даже не пришлось предлагать ему прибавку к жалованию.
С каждым днем, наблюдая за тем, во что превратилась жизнь некогда одной из самых роскошных синьорин Милана, набожный Саверио все неистовей молился, чтобы ему был дарован шанс помочь Джузеппине вновь обрести смысл и радость жизни.
Выдался ему такой шанс именно благодаря привычке подслушивать. В один из вечеров, когда ранний весенний дождь барабанил по окнам, Джузеппина сидела в кресле у камина, глубоко задумавшись. Перебирая пальцами свой жемчужный браслет, она смотрела в окно.
Синьора Стреппони вошла в комнату с большой шалью в руках, накрыла ею плечи Джузеппины и села напротив. Какое-то время мать молча смотрела на дочь, а та не спускала глаз с заплаканного дождем окна.
– Дети требуют поцелуя на ночь, – тихо проговорила, наконец, синьора Стреппони.
– Я подойду к ним через мгновение, – монотонно ответила Джузеппина.
Какое-то время они опять молчали, а потом Джузеппина вдруг почти шепотом заговорила:
– Звуки дождя и весеннего ветра, напоминают аплодисменты, – в голосе ее было столько горечи, что сердце Саверио сжалось болью и состраданием.
Синьора Стреппони продолжала молча смотреть на дочь, как будто зная, та собиралась с силами что-то сказать. Джузеппина перевела взгляд на мать и срывающимся голосом еле слышно произнесла:
– Я должна снова петь, мама.
Они молча смотрели друг на друга. Джузеппина напряженно ждала ответа матери.
– Иди и пой снова, раз должна, – вздохнула синьора Стреппони, не выказав ровно никаких эмоций, встала и вышла из комнаты.
Идея поговорить с маэстро Верди появилась в ту же минуту. Саверио искренне верил, что видел в его глазах настоящее сильное чувство к прекрасной госпоже. К тому же, лечение Джузеппины закончилось больше четырех месяцев назад, а проявлений болезни не было и того дольше. Саверио слышал, как один из врачей говорил, что одной из наиболее вероятных причин недуга синьорины Стреппони был перенасыщенный выступлениями график. Теперь же, если свести этот самый график к разумному количеству спектаклей, все может встать на свои места. Импресарио Мерелли заставлял диву работать на износ, так что с ним разговаривать смысла не имело. Да и об измене Джузеппины секретарь, конечно, знал. Нужно было воспользоваться грядущей поездкой в Милан за жалованием и попытаться поговорить с маэстро.
