– Так и есть, – отвечает она мягко и, положив одну ногу на острую коленку другой, с непринужденным видом принимается ею покачивать. – Я их всех ненавижу. Но что тут поделаешь? Выбирать не приходится.
– Всех их? – уточняю я.
Она садится и поворачивается ко мне со смешанным выражением непонимания, жалости и, по-моему, изрядной доли веселого изумления.
– Быть такого не может, – удивляется она.
Дженна протягивает руку, берет меня за подбородок и начинает рассматривать. Ее кожа, нежная и мягкая, пахнет, как те лосьоны, что Дейдре оставляет для меня на туалетном столике.
– Ты такая миленькая, и фигура отличная, – комментирует она мою внешность. – На что ж ты жила?
Тут я тоже сажусь. До меня наконец доходит, что она имеет в виду.
– Ты что, решила, что я проститутка? – недоумеваю я.
– Да нет, – оправдывается она. – Уж больно ты для этого дела неиспорченная. Просто я подумала… А как еще такие девушки, как мы с тобой, могут заработать себе на кусок хлеба?
Вспоминаю всех тех девушек, что танцуют на новогодних вечеринках в парке. Как некоторые из них ныряют в машины к богатеям из первого поколения. И эти бордели с занавешенными окнами в квартале красных фонарей. Когда я проходила мимо них, до меня то и дело доносилось грохотание музыки, а очередной посетитель, распахнув двери, в ту же секунду погружался в яркий калейдоскопический водоворот световых лучей. Вспоминаю, как умело она танцевала тем вечером в апельсиновой роще, какой притягательной была для мужчин, которых презирала. Ее жизнь протекала за теми темными окнами, за толстыми стенами, мимо которых я каждый раз проходила, едва сдерживая дрожь в коленках.
– Мне казалось, приют должен был о тебе позаботиться, – говорю я и тотчас же понимаю, что сморозила глупость.
Мы с Роуэном так долго отваживали сирот от нашего дома, знали, что они нас обворуют, что сомневаться не приходится: приютам нет до них никакого дела.
Дженна вновь укладывается на спину, я ложусь рядом.
– Так ты что это, серьезно? – все не верится ей. – И ты ни разу…
– Ни разу, – с легким вызовом говорю я.
Дженна предстает передо мной в совершенно новом свете. Но я далека от того, чтобы ее осуждать или в чем-то винить. Как она и сказала – выбирать нам не приходится.
– Почему же с тобой он ведет себя иначе? Чувствую, есть на это какая-то причина, – рассуждает она.
– Мне одно непонятно, если ты его так ненавидишь, почему согласилась? – пытаюсь разобраться я. – У него такой мягкий характер. Уверена, он бы не стал принуждать тебя силой.
Положа руку на сердце, я не раз задавалась вопросом, почему Линден не спешит с исполнением своих супружеских обязанностей. Может, почувствовал, что я не готова, и дал мне возможность немного к нему привыкнуть? И надолго ли у него хватит терпения?
Она поворачивается ко мне. Я могла бы поклясться, что в ее серых глазах молнией мелькнул страх.
– Да с ним-то как раз все понятно, – признается она.
– А кто тебя тогда беспокоит? Распорядитель Вон? – моргнув, спрашиваю я.
Она кивает в ответ.
Перед глазами всплывают картины одна страшнее другой – мертвая Роуз в подвале, зловещие коридоры, которым не видно конца. Ясно, что у Дженны с ее недюжинной наблюдательностью появились свои причины бояться этого места. На кончике языка так и вертится вопрос: Дженна, а что тебе сделал Распорядитель Вон?
Вот только хочу ли я получить на него ответ? Как вспомню руку Роуз, едва прикрытую простыней, аж мурашки по коже. За внешним лоском этого дома не сразу разглядишь, что за мерзкие и опасные твари населяют его потайные уголки. Вот бы оказаться где-нибудь далеко отсюда, прежде чем придется познакомиться с ними поближе.
10
Кажется, будто каждый день листва вспыхивает новыми красками. Я здесь уже полгода. Стараюсь не попадаться на глаза Распорядителю Вону. Когда за ужином мы оказываемся за одним столом и он принимается отпускать шутливые замечания по поводу погоды или поданных блюд, я улыбаюсь, стараясь не подавать вида, что от одного звука его голоса у меня сжимается горло и крутит живот.
Однажды днем, когда я наслаждаюсь одиночеством, лежа на траве в апельсиновой роще, из-за деревьев неожиданно появляется Линден. Не знаю, искал ли он меня или пришел сюда, чтобы побыть одному. Я улыбаюсь ему, говоря себе, что рада его видеть. В последнее время почти все внимание Линдена направлено на мою младшую сестру, и у меня редко появляется возможность расположить его к себе. И вот мы оказываемся только вдвоем в столь любимом его покойной женой уголке поместья. Я не могу упустить шанс узнать его получше.
Я приглашающим жестом похлопываю ладонью по траве возле себя. Он подходит и ложится рядом. Молчим. Легкий ветерок овевает наши лица.
Душа Роуз еще не покинула это место. Она прячется за деревьями, а ее неслышный смех доносится до нас шепотом листьев. Глядим на небо.
Какое-то время никто из нас не нарушает тишину. Вслушиваюсь в его дыхание и стараюсь не обращать внимания на сладко ноющее чувство в груди, возникающее всякий раз, когда он поблизости. Он едва касается моей руки тыльной стороной ладони. Прямо на нас планирует цветок апельсинового дерева.
– С ужасом жду наступления осени, – наконец говорит он. – Что за жуткая пора! Все вокруг как-то съеживается и умирает.
Даже не знаю, что ему и ответить. Осень – мое любимое время года. Мне всегда нравилось наблюдать, как природа дарит нам последнюю улыбку, такую прекрасную, словно она специально приберегала ее для терпеливого зрителя. Мне и в голову не приходило ее бояться. Сейчас мой самый большой страх – провести еще один год вдали от дома.
Я вдруг задумываюсь об облаках, что проносятся над нами высоко-высоко в небе. Обогнув земной шар, они видели бездонные океаны и крошечные островки, на выжженной земле которых не осталось живого места. Видели, что мы уничтожили свою планету. Если бы я могла оказаться на их месте и окинуть одним взглядом весь мир целиком, как бы я поступила? Приглядывала бы за этим единственным не ушедшим под воду континентом, таким живым и красочным в любое время года? Или, может, уверившись в тщетности подобных стараний, рассмеялась бы да и поплыла по небу дальше, за самый горизонт?
Глубоко вздохнув, Линден собирается с духом и накрывает своей рукой мою. Не шевелюсь. Линден Эшби живет в ненастоящем, иллюзорном мире, но небо и цветок апельсинового дерева самые что ни на есть настоящие. И сам он, лежащий подле меня, тоже настоящий.
– О чем задумалась? – спрашивает он меня.
Ни разу со дня свадьбы я не была с ним откровенна, но здесь, сейчас меня вдруг охватывает желание высказать ему все, что у меня накопилось на душе.
