тебя-то не ожидал!
Единственный, кто остался спокойным — это свеженареченная Кристина, она же получившая, наконец, вожделенное тело бесовка Дита. Получив это самое тело она теперь отрывалась по полной, ударившись в телесные удовольствия… эй-эй-эй, вы о чем подумали, извращенцы?! Бедная девочка впервые в своей бесовской жизни получила тело, ей доставляло удовольствие буквально всё, от капель дождя, стекающих за шиворот, до запаха горящих в печи дров. Вот боль ей сразу не понравилась, так что мазохисткой она не стала. Больше всего ей понравилась еда, наслаждение пищей, оттенками вкуса… Впрочем, Дита быстро поняла, что ее новый животик не безразмерный и много в него не поместится, поэтому ела аккуратно, маленькими кусочками. Главное ведь — вкус, помните?
Кстати, входить в стены и запертые двери она перестала. Ну… с третьей-пятой попытки. Боль ей не нравится, помните?
Сейчас Дита-Кристина наслаждалась вишневым вареньем — наложила его в мисочку и аккуратно макала в него сухарные палочки. Ее собственное изобретение — похожие на обычные сухарики… ну, обычные для двадцать первого века, только какие-нибудь «кириешки» это короткие палочки в несколько сантиметров, а тетя Анфия, по просьбе Диты, нарезала хлеб длинными полосками чуть ли не в двадцать сантиметров. И вот этот супер-сухарик она макает в варенье… а потом… тщательно облизывает… розовым язычком… и алыми губками…
— А Кристина жульничает, она хочет в очереди первой стать, — противным голосом сказала Аглашка. Уже не петрушечье-противным, а своим собственным противным.
— А кто-то в кости жульничает, чтобы первой в очереди стать, — Дита задумчиво оглядела сухарик и медленно… медленно… слизнула с него капельку варенья..
Ну, кто жульничает, это и так поня…
Так. Стоп.
— В какие еще кости?!
Вы когда-нибудь видели сразу пять пар совершенно невинных глаз? А я видел.
* * *
— Вот, на тридцатое августа. Подойдет?
— Вполне.
Старик-писец обмакнул перо в чернила, склонился над массивным фолиантом, в который вписывались все прибывающие в город — и теперь в этой книге красовалась надпись, что в год 7174-ый, тридцатого августа, прибыла в Мангазею девица Кристина Гаврилова.
Всё. Теперь, если кто-то вдруг заподозрит, что моя блондинистая бесовка имеет какое-то отношение к исчезновению бесовки морозовской — то фиг. Официально она здесь уже почти неделю, прибыла с очередным караваном. А вовсе не появилась ниоткуда аккурат в тот день, когда исчезла боярская бесовка. А что ее до этого никто не видел… Ну так люди невнимательны, я что, виноват, что ли? По бумагам она приехала тридцатого августа. А что написано пером — не вырубишь топором. Причем, в данном случае — буквально. Старик-писец — обычный человек, ограниченный пятью Словами, но те Слова, что он знает, достаточны для того, чтобы никто не мог из этой книги ничего стереть и ничего постороннего в нее вписать. Только он сам. Впрочем, за небольшую плату он согласится это сделать.
Я задумчиво посмотрел на исписанные четкой аккуратной вязью листы.
— Макар, — обратился я к писцу, — Могу ли я теперь взглянуть на «Летописец»?
— Ничего в нем менять не буду!
— Ничего в нем менять и не надо. Мне только записи посмотреть. За пятидесятые годы.
— Охти ж мне… Это ж искать надо… Дела-то давние…
На стол перед писцом Макаром лег аккуратный мешочек, приятно звякнувший серебром. Уж поверьте подьячему — опознавать сумму, не заглядывая внутрь мешка, учишься очень быстро.
— Охти ж мне… Ну идем…
«Мангазейский Летописец», который представлялся мне огромной книжищей, был, на самом деле несколькими томами. Оно и верно — ведут его уже сто лет, даже если на одну страницу умешать события десяти дней — а Летописец ведется очень подробно — то это четыре тысячи страниц. Так что сейчас ведется седьмой том, а нужные мне сведения…
Блин. Что-то я как-то не подумал. Это ж мне минимум триста-четыреста страниц перелистать придется. Вернее — перечитать. Внимательно, ничего не пропуская.
Это хорошо, что я в Кремль с утра пришел. Похоже, я тут на весь день… Ладно. Начнем.
Глаза боятся, а руки делают.
«В год семь тысяч сто пятидесятый…».
Глава 20
Мда… Я выпрямил спину, покрутил шеей, потер глаза, переносицу… Снова посмотрел на толстенный том. Нет, он, к сожалению, от этих манипуляций тоньше не стал. Похоже, я переоценил свои способности…
Да, я говорил, что записи в «Летописце» велись подробные. Но, блин через блин, я и не думал, что настолько подробные!
Кстати, что-то блинов захотелось…
Вот, например: «Января семнадцатого числа в Мангазее ничего не было. Родился один ребенок, у семьи плотника Ильи Данилова, прозванием Колодец, мальчик. Умерли два человека, грузчик Дмитрий Кириллов, прозванием Родник, по причине старости, и английский моряк, прозвание неизвестно, убит в драке в английской корчме. В торговых рядах появился целебная трава из Китая, именуемая «чай», стоимостью один рубль за десять лян, что тянет на одну русскую гривну…».
Я попытался перевести эти ляны и гривны в граммы, запутался. Понял только, что дорого чаек стоил.
В общем, вот таких вот «Ничего не было…» — каждый день. Триста шестьдесят пять дней в году, на протяжении пяти лет! Ох-хо-хо-хо-хо…
Ладно, продолжим…
Я потер глаза и перевернул прочитанную страницу.
* * *
Удача улыбнулась мне через час. Или через три месяца, смотря как считать, по времени или по прочитанным страницам. Хотя у меня ощущение, что я здесь сижу уже больше трех месяцев…
«В феврале двадцать восьмого числа дошли слухи об исчезновении английского торгового корабля «Счастливый случай». Этот корабль вышел из Мангазеи одиннадцатого числа января, с тем, чтобы пройти до Дудина зимовья, откуда собирался отправиться далее вдоль берегов с целью исследования пути в Китай. Однако коч купца Воронина, тогда же вышедший из зимовья в Мангазею, англичан не встретил, никаких следов их по пути не обнаружил. Воеводой направлен стрелецкий отряд, чтобы берега обследовать и следы английского корабля обнаружить…».
Сделав поначалу стойку — упоминания об этом корабле я уже встречал в записях, в которых были и слухи, что в трюмах этого самого кораблика едут в адрес китайского императора дорогие подарки — я тут же, впрочем, откинул этот случай, как неинтересный. Ну не могли три братца, при всем желании, взять на абордаж корабль с пятью десятками моряков.
Подумал — и тут же мой глаз зацепился за знакомую фамилию.
«Воеводой Диодором Дмитриевичем Осетровским направлено в Москву письмо царю Федору Васильевичу о том, что надо известить английского короля о предполагаемой гибели
