не хочу. Ничего! Абсолютно ничего. Все мне до лампочки.
А может, все же хочу чего-то?
Спать! Спать до двенадцати. Валяться в кровати, ничего не делать, ни о чем не думать.
Опоздал, братец. На сотню лет опоздал. Обломов — продукт загнивающего феодализма.
А почему Обломов не может существовать в условиях процветающего социализма?
Ха-ха!.. Катись-ка ты подальше со своей философией…
Троллейбусы, будто огромные полосатые жуки, закинув за спину усы, дремлют в лучах осеннего солнца. На цементных ступеньках магазина сидят две кондукторши и молодой парень — водитель. Парень курит, а женщины завтракают — пьют молоко из бутылок, жуют булочки. Говорят между собой по-польски. Пани, пани…
Поддеваю ногой каштан, и он, подскакивая, летит по мостовой. Замахиваюсь ногой на камешек. Промазал! Чего ради я сюда приехал? Третий раз за утро доезжаю до Антакальниса. Мура какая-то. Почему именно в Антакальнис? Почему бы мне не пересесть на другой троллейбус? Антакальнис — вокзал. У меня пропасть времени, мне просто некуда его девать. О, если бы Жирафа догадалась, что я тут околачиваюсь! Хватилась уже меня, наверно. Ах да, сегодня же четверг — у Жирафы свободный день. По четвергам она не появляется в школе. Отдыхает. Впитывает знания… Учитель — это губка… А может, стирает, убирает квартиру, носится по магазинам? Как все женщины. Приготовит обед на два дня. Вечером, под ручку с мужем, сходит в кино. И это будет для нее праздником.
Я вспоминаю, как женщина, сидевшая рядом со мной в кино, клюнула носом и захрапела, и громко хохочу. Кондукторши смотрят на меня со ступенек, как на психованного, и шушукаются. Наверно, навесили бирку: «хулиган».
Гудит, включившись в сеть, троллейбус. Второй, на вокзал. Не все ли равно, куда? Жверинас, Геросёс Вильтес, вокзал… На вокзал так на вокзал…
Осеннее солнце — усталое и тусклое, как наша Жирафа на шестом уроке. Опять Жирафа! Почему она не выходит из головы? Вот идиот! Лучше думай об этой седой девушке…
— Можно к вам?
Она поднимает большие глаза.
Я сажусь и спрашиваю:
— Не подскажешь, куда едет этот троллейбус?
— А куда тебе надо?
— Мне? Вокруг земного шара.
— Сойдет.
— Надеюсь, нам по пути?
Я никогда еще ни в кого не втюривался, но язык у меня подвешен неплохо. Тем более если девчонка смазливая. И нос не воротит.
— Я тебя, наверно, где-то видел.
— Да? Не знаю. Не помню что-то.
— Не на танцах?
— А ты ходишь на танцы?
— Спрашиваешь!
— Я подумала…
— Что же ты подумала?
— Да так…
— Можешь не говорить. Ужас, как интересно. А все-таки — что ты подумала?
— Что ты… в школе учишься.
— Вот и промазала. Токарь.
— О!
Это производит впечатление, и девушка смотрит на меня, как бы прицениваясь, чего я стою. Даже смущенно отворачивается к окну. Копна крашеных волос пахнет чем-то приятным. Ей идет этот серый джемпер и голубая мини-юбка. И ноги красивые… такие круглые коленки.
— А ты кем?..
— Работа интересная, жуть!
— Машинисткой?
— А вот и не отгадаешь!
— Кассиршей в кино?
— Нет, нет!
— Тогда в больнице…
— Ой, нет…
— Что ж, твоя взяла.
Она поворачивается ко мне — ее колени касаются моих — и серьезно говорит:
— Я только начинаю. Первый месяц. У меня масса танцоров! Ты, кстати, танцуешь джайв?
— Время от времени, — отвечаю я, хотя и не слыхал о таком танце.
— Мы его уже разучили и теперь примемся за мексиканские.
— Значит, ты руководишь кружком бальных танцев…
— Современных! — поправляет она.
— Здорово.
— Что — здорово?
— Что тебе это нравится.
Она улыбается мне, как старому приятелю. Взгляд у нее добрый и доверчивый.
— Куда ты едешь?
— Нам же по дороге.
— А, правда.
Троллейбус гудит, качается. Мчатся деревья, дома и люди. Мчится город, удаляется куда-то. Вращается земля. Только я сижу на месте. Сижу рядом с девушкой. Куда же я еду? Куда едет она? «Нам по дороге», — сказала девушка.
У кинотеатра «Аушра» мелькает реклама «Зося».
— «Зосю» видела?
— Какую?
— Картину.
Девушка смеется. Заливисто, как-то симпатично.
— Пошли в кино, а?
— Но ты же едешь вокруг света.
— Да ладно, пошли.
Я беру девушку за руку, и мы выскакиваем из троллейбуса.
У билетной кассы хвост. Мы встаем в очередь, и я думаю, что мне уже расхотелось в кино. Сам не знаю, чего мне хочется, но чувствую: что-то не так… не так… Будто меня кто-то зовет. Незнакомый голос, но он зовет меня. Зовет куда-то, и я не могу больше здесь стоять.
— Как тебя зовут?
— Светлана.
Самого себя испугался? Бывают минуты, когда я сам не мог бы себя узнать, если бы посмотрел со стороны. Спросил бы, наверно, как меня зовут.
— А тебя как?
Отец ничего не знает. Он думает, что я в школе. Узнает, конечно. Не сегодня, так завтра. И я выслушаю длинную проповедь. Помолчу. Покривляюсь. Поизображаю, что мне все до лампочки. Что на все наплевать… Отец раздраженно вздохнет и подумает — не скажет, только подумает: «Мать виновата! Как только она бросила… неужто мне одному…»
— О чем ты думаешь? Я спрашиваю, как тебя зовут.
— А, зовут? Томас.
Соврал. Как знать, может, и ока соврала… Я не уверен в этом. Я ни в чем не уверен и во всем сомневаюсь. На каждого человека смотрю так, будто думаю, что он это не он. И девчонка, с которой я познакомился, — не та, на которую я сейчас смотрю. Она совсем другая. Она — такая, какой я ее не вижу. Я и сам ведь не тот, не такой, каким она видит меня.
— Ты вдруг какой-то чудной стал.
— Вдруг? Чудной?
— Ну, правда, смешной.
Светлана смеется, прижав к щекам кончики пальцев, ее глаза глядят из-под черных ресниц простодушно и тепло. Мне вдруг кажется, что мы давным-давно дружим. И от этой мысли мне становится больно.
— Смешной ты, Томас, — повторяет она.
— Послушай…
Чувствую, что ладони начинают потеть. Черт, хоть бы не покраснел!
— Послушай, ты тут постой, я сейчас… Я по-быстрому…
— Не задерживайся.
На улице останавливаюсь. Она-то думает, что я побежал за мороженым или конфетами. Девушки любят мороженое и конфеты. Но я не вернусь к Светлане. Не вернусь! Большое дело — пошутили, поболтали. Я ничего еще не успел ей наобещать, и она мне — ничего. Невежливо бросать без объяснения? Ха! Может, прикажете разжевать и в рот положить: так, мол, и так, не могу, мне надо идти… Или историю сочинить? Нет-нет, будь здорова, Светлана-Несветлана. Тебе посылает привет Томас-Нетомас.
Смешиваюсь с толпой. Иду медленно. Спешить-то мне некуда. Но почему я иду сюда, а не в другую сторону?
Гудит поезд, с грохотом проносясь по насыпи. Вот и вокзал. Здесь бродят цыганки, они
