трусов. Он приподнялся, чтобы им не мешать. И ткань поползла вниз, а он встал и прижал её к себе, не сводя с неё глаз.
Он видел в них всё что угодно, кроме любви. Предвкушение, злорадство, власть, желание обладать, оседлать, покорить, принудить. Он сотни раз видел это в её глазах.
Он приподнял её на руки, позволяя впустить себя между ног. Между ними оставалось так мало — тонкая ткань белья. И её грудь, её великолепная упругая грудь двумя жёсткими сосками жгла его кожу.
От расправленной свежей постели их разделяло всего несколько шагов. И он сделал их с Робертой на руках. И аккуратно положил её на простыни, и даже поцеловал её в шею, нависая над ней и тяжело дыша.
— Спокойной ночи, милая, — сказал он ей в ухо и отстранился.
— Нет! — крикнула она, поднимаясь на локтях. — Нет, Кай! Ты же хочешь меня!
— Роберта, — усмехнулся он, натягивая трусы, которые чудом не потерял по дороге. — Я нормальный здоровый мужик. Конечно, у меня встаёт, когда передо мной крутят задницей. Тем более такой аппетитной.
— Так возьми то, что тебе так понравилось, — она призывно раздвинула ноги и подалась вперёд.
— Роб, я беру не всё, на что у меня встаёт. Я беру только то, что мне нравится.
— Но я же всегда нравилась тебе, — она села на край кровати. — Пожалуйста, Кай! Мне не поможет холодный душ. Я умираю, как хочу тебя. Я сдохну, если ты меня не трахнешь.
Она схватила его за руку и положила себе на грудь.
Он поцеловал её в сосок.
— Уверен, малышу она точно понравится.
— Кай!
— Роб, я больше не прикоснусь к тебе. Если хочешь потрахаться, пожалуйста, на корабле полно народа, — он снова завалился на диван и даже прихватил с пола брошеный пульт.
— Плешивые старикашки с жёнами? — всплеснула она руками.
— Можешь пойти утешить нашего стюарда. Я как раз его сегодня уволил. Он мне до чёртиков надоел, — он переключал каналы, краем глаза наблюдая за её смятением. — Тебе этот двухметровый детина я думаю порадуется.
— Кай! И ты допустишь, чтобы в сантиметре от твоего ребёнка извергалась сперма какого-нибудь чернокожего матроса?
— Воспользуйся презервативом. Кстати, очень рекомендую. Крайне надёжная вещь, — он приподнялся и дотянулся до брюк, висевших на кресле. — Дарю!
Он протянул ей плоскую фольгированную упаковку.
— Кай! — она села на диван у него в ногах, проигнорировав протянутый подарок. — Я не виновата. Наверно, это гормоны, но мне безумно хочется секса. И я не хочу никакого стюарда, — она обиженно надула губы. — Я хочу тебя. И хочу без этой резинки!
Она оттолкнула его протянутую руку и захныкала.
— Кай! Ну, пожалуйста! Сжалься надо мной! Я беременная, мне можно капризничать. Пусть это будет акт милосердия.
— Нет, Роб! Я уже проявил милосердие. Я разрешил тебе перетрахать хоть всю команду, чтобы унять твоё бешенство матки. Вперёд!
Он махнул по направлению к двери и снова уткнулся в телевизор.
Она демонстративно загородила экран, подняв трубку телефона.
— Суреш? Добрый вечер! Суреш, будьте добры, принесите нам пару бутылок шампанского… Да, да, я знаю, что мой муж попросил заменить консьержа. Простите его, он просто ревнует… Да, я приношу свои извинения за это недоразумение, я его улажу. И жду вас с шампанским.
Она положила трубку, развернулась и смерила его насмешливым взглядом.
— Я понял, — он откинул одеяло и начал натягивать брюки. — Посмотрю телевизор где-нибудь в другом месте.
Он застегнул ширинку, поднял с пола упавшую рубашку.
— Не буду вам мешать! — и нагнувшись к её уху, шепнул: — А резинкой всё же рекомендую воспользоваться.
Что-то врезалось в стену, пока эта медленная дверь закрывалась. Судя по грохоту, кажется, она кинула ведёрко со льдом.
Глава 12
ОКСАНА
Тонкая полоска металла на пальце и три слова — как этого мало, но это всё. Всё, что нужно. И не добавить, и не отнять. Счастье многогранно и принимает самые причудливые формы, но оно совершенно только когда сплетается в такой упругий шар. Шар из трёх слов.
Она смотрела на буквы, написанные Кайратом на небольшой бирюзовой открытке и видела больше, чем там написано. «я ТЕБЯ люблю» — он сказал именно так. Она словно слышала это. И он сказал это именно ей.
Оксанка вытерла слёзы и камень на пальце сверкнул отражением лунного света. Родители давно спали, но она не могла уснуть. И она снова плакала. Только это были уже совсем другие слёзы. Те же солёные дорожки по щекам, но как вода живая и вода мёртвая, они имели совсем разную силу. И та, что лечила сейчас её незаживающие раны и наполняла уверенностью и близко не стояла с той ядовитой жидкостью, что до этого вытравляла в ней всё живое как расплодившиеся сорняки.
Она даже приняла Данкино приглашение приехать в гости на эти выходные. И даже радовалась, что всех увидит.
Камень холодил губы, словно внутри него свежесть горных родников и мощь тающих льдов, и прохлада первого поцелуя Кая, который давал ей силы все эти годы верить и ждать. И если не сдалась она до сих пор, то сейчас уж тем более дождётся. Что бы их не разделяло, где бы он ни был.
У Оксанки тряслись руки, когда она надевала это кольцо. «А если оно не налезет? А если будет болтаться?»
Но оно село как влитое. И сейчас, целуя это кольцо, она знала, как он угадал размер.
— Не понимаю, как можно жить с такими тоненькими пальчиками, — он рассматривал металлическую полоску с надписью, кое как натянув её до основания ногтя.
Сидя на табуретке и поджав под себя одну босую ногу, на её кухне он выглядел так привычно, словно каждые выходные помогал ей лепить пельмени.
— Кай, положи кольцо на место, — посмотрела она на него строго, убрав волосы тыльной стороной испачканной в муке ладони. — Погнёшь или сломаешь.
— Как ты научилась писать? — упрямо игнорировал он её протест. — Как можно месить тесто такими руками, не опасаясь получить по перелому на каждой фаланге?
— Вот как-то справляюсь.
— А зачем ты носишь это кольцо? Ты знаешь значение этих иероглифов?
— Кай! — она гневно упёрла руки в бока, — Мне мама подарила это кольцо.
