— Понял, Григорий Фомич, — бодро откликнулся я.
— Партнершей твоей будет Настя, она товарищ надежный, — продолжал режиссер. — Остальных, если надо, я всегда сумею приструнить, но сразу скажу — не обижайся! Ни на других, ни на меня. Я частенько ору, могу в какой момент и матом завернуть, но ты парень рабочий, тебя этим не проймешь… После съемок и ты меня можешь обложить, но тут уж желательно — с глазу на глаз. А так, работа есть работа, всякое бывает. Да, ты сценарий-то читал?
— Нет пока! Да и где бы мне его увидеть?
— У Насти возьми… Можете даже сразу порепетировать с нею… Все-таки у тебя с ее персонажем немало общих сцен…
— Хорошо, Григорий Фомич.
— Да-а! — спохватился он. — Она говорила, что ты писатель!
— Ну, так… — поскромничал я. — Начинающий…
— А ты не думал сценарии писать? — спросил режиссер. — Понимаешь, мне позарез хороший сценарист нужен… Если подучиться надо, так я тебя на высшие сценарные курсы во ВГИК направлю.
— В общем, я бы хотел этим заниматься, — не стал кривить я душою.
Предложение показалось мне достаточно эксклюзивным.
— Отлично! — обрадовался он. — В четверг на съемки придешь, я тебе направление накатаю. Иришка Кокорева, которая там сейчас всей кухней заведует, моя однокашница, так что возьмут тебя без всяких яких.
— Так у меня нет высшего образования, — возразил я. — А на курсы без вышки не берут…
— Это верно, — пробормотал Мякин, почесав в затылке. — Ну ничего, поступишь летом на сценарный факультет. Это даже лучше будет. А до этого мы с тобой одну мою идею обмозгуем.
Самое смешное, что я знал, какую именно. В пору нашего знакомства, во времена моей прошлой жизни, Фомич охотно делился со мною своими творческими замыслами, но больше всего ему хотелось снять фантастический фильм. Он просто горел этой идеей, хотя реализовать ее так, как ему хотелось, в эти годы даже чисто технически было нелегко. А когда наступили другие времена, Мякин уже перегорел, да и состарился… А идея его была, на мой взгляд, хороша. И если бы ее удалось реализовать именно сейчас, это был бы, без лишней скромности, переворот в кинематографическом искусстве.
Так что теперь я только поддержал его предложение — как мог горячо. Кому как не мне знать, что творческим людям надо порой почёсывать тщеславие.
— Вот и договорились, — кивнул он. — Я, кстати, напротив живу, в сто восемьдесят девятой… Заходи как-нибудь, поболтаем!
— Обязательно! — пообещал я.
Вот бы про что кино снять. Про меня, человека дожившего до двадцатых годов XXI века и в момент смерти вернувшегося в семидесятые ХХ-го… О том, как человек меняет свою судьбу и судьбы окружающих, создавая новые возможности не только для себя самого. Ведь мы с Фомичем и в прошлой версии моей жизни дружили, но познакомились, во-первых, намного позже, а во-вторых — при совершенно иных обстоятельствах. И кто знает, вдруг из того, что по воле случая я оказался втянут в киношную жизнь уже теперь, могут произойти полезные изменения не только в моей биографии?
— Мужчины, ну сколько можно болтать! — вдруг капризно заявила одна из кинодив, напросившихся к Насте в гости. — Давайте уже танцевать!
— Правильно! — подхватила хозяйка и многозначительно посмотрела на меня.
Один из «не гостей» мужского пола поднялся и включил магнитофон. Зазвучала мелодия из фильма «Шербурские зонтики». Настя, пренебрегая светскими условностями, сразу же направилась ко мне, хотя никто не объявлял «белого танца». Она положила руки мне на плечи, а я обхватил ее талию своими натруженными пролетарскими ладонями. Это произвело на актрису впечатление, и она совсем уж откровенно прижалась ко мне. Впрочем, мы были не единственной парой, слившейся вот так, пока что — только в танце.
Лишь оператор Серегин остался наедине с любимой водочкой и закуской. Время от времени он растопыривал пальцы, складывая их в некое подобие рамочки, и смотрел сквозь нее на топчущиеся пары, словно выбирал ракурс для удачного кадра.
Режиссер Мякин с явным удовольствием облапил фигуристую блондинку — ту самую актрисульку, которая потребовала танцев. Ну кто бы сомневался! Фомич был тот еще бабник и беззастенчиво пользовался своим положением известного режиссера. Интересно, подкатывал ли он когда-нибудь к Насте?
Я еще далек был от того, чтобы ревновать ее к Мякину. Не было оснований. Однако если она станет моей женщиной, я не подпущу к ней никого, даже Фомича. В конце концов, мне плевать на кинематографическую карьеру. Если из-за конфликта с режиссером она прервется, так и не начавшись, слезы лить не буду. Что мое, то мое. Тем более, что Настя не очень-то и скрывала, что хочет принадлежать мне. Не будь я на самом деле прожженным бабником, то, наверное, даже покраснел бы.
К счастью, импровизированная вечеринка постепенно выдыхалась. Гости, которые не гости, стали расходиться. Первым ушел Мякин, за ним — парочка кинозвезд, потом свалил поддатый Серегин, так все и рассосались понемногу. Когда закрылась дверь за последним из них, хозяйка вернулась в большую комнату и рухнула без сил на диван. Я это воспринял как сигнал к действию. Однако не стал сразу кидаться на нее и срывать одежду, а прежде всего собрал и унес на кухню грязную посуду, чем только укрепил желание женщины мне принадлежать.
Мы долго не могли оторваться друг от друга, хотя меня не отпускало ощущение, что мы не просто так любовью занимаемся, а как будто репетируем сцену из будущего фильма. С пользой для дела, что ли. Впрочем, против таких репетиций я не возражал. Утомившись, мы лежали на диване в обнимку, болтая о разных пустяках. Потом Настя встала и ушла в ванную. А оттуда — кухню. Там она вымыла посуду и сварила кофе. Я тоже залез под душ и выбрался из ванной в одних трусах — по-свойски. Кофе уже был готов.
— Григорий Фомич говорил о сценарии, — напомнил я своей партнерше.
— Да, он мне поручил прорепетировать с тобой некоторые сцены, — ответила она.
— Что — еще⁈ — насмешливо осведомился я.
Анастасия засмеялась, шлепнула меня полотенцем по голове.
— Ты думаешь, постельные сцены в кино — настоящие? — спросила она.
— Смотря в каком…
Но она мой намёк не вполне поняла.
— Я о нашем — советском… Поверь, маленькое удовольствие лежать с посторонним мужиком в кровати, тем более, когда на тебя наставлена камера, жарят осветительные приборы и пялится вся съемочная группа…
— Верю, — откликнулся я. — А у нас с тобой постельные сцены будут?
— В фильме — нет! — подчеркнула актриса. — У матроса Желтова с Екатериной Румянцевой — чисто платоническое чувство…
— Ну и хорошо… Так вернее.
— Ты прав. Лучше любить в жизни, нежели в кино…
— Кстати — о любви, — проговорил я. — Могу я у тебя спросить?..
— Смотря о чем…
Чуть ли не в каждом слове она всё ещё флиртовала со мной, будто мы не только что поднялись с ней с дивана. Было в этом что-то сладкое.
— О муже, — всё-таки произнёс я.
— Меньше всего мне хочется о нем говорить, — устало вздохнула Анастасия.
Но обсудить было нужно.
— Понимаешь, я ведь звонил тебе в тот же день, когда мы на пробах были… — сказал я. — И мне ответил твой муж.
— Ах, сволочь! — разозлилась Настя. — Значит, у него все-таки есть ключи…
— И это еще не все, — продолжал я. — Я ему вкратце объяснил, что о нем думаю. И он мне встречу назначил за городом…
— И ты поехал⁈
— Конечно! — я только рукой взмахнул.
— И как, поговорили?
— Поговорили, — кивнул я. — С тремя отморозками…
— С кем, с кем? — не поняла она.
— С хулиганами, — поправился я. — Один был с ножичком.
Я даже не думал, что это настолько шокирует Трегубову. Красивые ее мягкие губы сначала раскрылись, а потом изогнулись в гримасе.
— Вот ведь подонок! — выдохнула актриса. — Это я о муже…
— Да я понял.
— Ты-то не пострадал?
— Нет, как видишь… Они — пострадали. Двоих милиция забрала, ее очень кстати таксист вызвал. Третий удрал-таки.
— Да ты настоящий герой! — восхитилась Настя.
