Несчастная Бельгия была всего лишь ступенькой на нашем пути, не больше. В этом полуфинале, который был сыгран 25 июня, мы были настолько сильны, что просто не могли проиграть. Тогда я окончательнот утвердился в своем мнении, что все остальные мои партнеры помогали мне быть главной фигурой на поле. Конечно, голы забиваю я сам, но на ударную позицию меня выводят они. Например, в первом голе огромная заслуга Бурручаги, который понял меня, сделал паузу и отдал мне мяч. Во втором мне помогли Куччуффо и Вальдано. На этот раз, забивая голы, я думал о маме, о том, как она должна быть счастлива… И с каждым разом радость становилась все сильнее и сильнее. Все вокруг говорили, что мы победим в том матче, и это меня здорово напрягало: очень легко расслабиться, перестать играть, а вместо этого почивать на лаврах. Поэтому, забив два мяча, я продолжал идти вперед, так как хотел забить еще… И между делом посматривал на трибуну, где сидел мой отец… Оставалось только, чтобы Бог помог нам выиграть чемпионат. Мы уже были там, в финале, и только мы, игроки и тренеры, верили в то, что пройдем так далеко.
И в финале нас ждала Германия. Сборная, которую я считал фаворитом с самого начала. Германия.
Немцы всегда сильны и смелы. До тех пор пока им не выпишут свидетельство о смерти, они не сдаются… На этом чемпионате мира команды – не знаю, впервые или нет – вышли на поле вместе. Пока мы шли на поле, то не знали, как себя занять: кричали, били себя кулаками в грудь. Все смотрели на нас с испугом. Но только не немцы. Я помню, как сказал «Тате» Брауну: «С ними этот номер не пройдет… Их ничем не пронять».
В финале ко мне приставили Маттеуса. И я знал, что это будет не обычная опека. Как правило, футболисты, играющие с тобой персонально, неповоротливы, но Лотар знал толк в деле; он мог сыграть как «десятку», так и либеро, которым и завершил свою карьеру. Настоящий феномен. Я пытался забить сам, не слишком на это надеясь, но больше я хотел, чтобы мы победили.
Мы забили два великолепных мяча: один после удара головой Таты Брауна, который заслуживал этого больше, чем кто либо, потому что он заменил в сборной Пассареллу, и играл лучше всех остальных. Другой – забитый Вальдано, потому что он подвел итог тому, о чем просил нас Карлос и показал, насколько хорош Хорхе во всех отношениях.
Когда немцы сравняли счет, я не испугался. Нам дважды забили головой из штрафной площади, по большому счету, это непростительная ошибка для любой команды, но… Я глянул на ноги Бригеля, и увидел, что они распухли как толстые бревна. И тогда мы поняли, что сможем выиграть, что победа обязательно придет. Когда мы вышли на середину поля, я прижал мяч ногой к газону, посмотрел на Бурру и сказал ему: «Давай, давай, они уже мертвые, они не могут бежать! Если мы будем много передавать мяч друг другу, то покончим с ними еще до свистка». Так оно и вышло: я отошел назад, поднял голову и увидел, как перед Бурручагой открылся целый коридор – прямо до самих ворот, только беги… Бригель остался у него за спиной и уже не мог его догнать. И тогда я сделал пас ему на ход, прямо в открытое пространство. И Бурру убежал, Бурру убежал, Бурру убежал… Гол Бурру! Как я праздновал этот гол Бурручаги, как я его праздновал! Я помню, какую огромную кучу-малу мы устроили на поле, повалившись один на другого. В тот момент мы уже чувствовали себя чемпионами мира, и оставалось только шесть минут, и… Билардо начал нам кричать: «Перестаньте валять дурака, перестаньте валять дурака! Ты и Вальдано, давайте, держите их!».
Когда наконец-то Арппи Фильо сделал тот жест, который я заметил вполглаза, когда закончился матч, и на стадионе «Ацтека» были слышны лишь крики находившихся там аргентинцев – мексиканцы хранили молчание – я начал плакать… Как мне было не плакать, если это всегда со мной случалось в самые выдающиеся мометы моей карьеры? А этот был ее вершиной, пиком. С Кубком Мира в руках мы отправились в раздевалку, и там стали поносить на чем свет стоит весь мир, тот мир, который был против нас. И посреди всего этого со мной произошло кое-что поразившее мое воображение…
— Ну идите же, Карлос, идите! Раскройте свою душу! Скажите все, что у вас копилось внутри, кричите! — сказал я Билардо в ярости, потому что мы двое знали, сколько нам пришлось пережить – много, слишком много. И он со слезами на глазах ответил мне еле слышным голосом…
— Нет, Диего, оставь… Я давно уже этого хотел, дай мне подумать лишь об одном человеке, о Субельдии.
Он вспоминал об Освальдо Субельдии, своем учителе… Тогда я почувствовал себя таким ничтожным, все вокруг было словно в тумане, а я не знал, что сказать. Его оскорбляли, поносили на чем свет стоит, а он не хранил никакой обиды и не радовался свершившейся мести… Он был чемпионом мира, выиграл все и… не таил обиды… Этот образ Билардо навсегда остался у меня в памяти… А я продолжил кричать, оглушенный и машущий футболкой у себя над головой, посреди всего этого бардака, что царил в раздевалке, с Галиндесом, целующим образ Святой Девы Луханской, который мы всегда ставили в угол… Все прыгали на скамейках и кричали как ненормальные: «Э-то все для них, для су-ки-ных де-тей!».
Это был какой-то выброс эмоций, мощнейший выброс. Я никогда не забуду ту атмосферу в раздевалке, это искусственное зеленое покрытие на полу, белые шкафчики, луч солнца, пробивающийся сквозь окна, и мы… Счастливые.
Затем мы отправились на базу… ставить на уши наш дом. Мы сдержали свое обещание покинуть ее только после того, как закончится чемпионат. Мы обнимались, крепко обнимались, а потом выполнили еще одно свое обещание: совершили круг почета одни-одинешеньки по полю, на котором мы тренировались! По тому самому полю, на которое мы пришли сразу после приземления в Мехико и там дали следующую клятву: мы прилетели сюда первыми, а улетим последними. У нас оставалось время лишь на то, чтобы собрать чемоданы, но складывая одежду, мы переглядывались с Педрито Паскулли и кричали друг другу:
— Что ты делаешь, несчастный чемпион мира!?!?
Чемпион мира, чемпион мира… Мечта исполнилась. Сейчас я говорю, что в те невообразимые дни в Мексике Бог был вместе со мной. Когда кому-то плохо, он может наговорить что угодно, и моим большим триумфом тогда стало то, что мы посрамили клеветников и злопыхателей… Но все равно было достаточно тех, кто продолжал гнуть свою линию, кто говорил, что уровень чемпионата был посредственным, почему мы его и выиграли; что Аргентина победила только благодаря мне.
Сегодня я должен сказать, что сборная стала чемпионом не только из-за меня. Я внес свой вклад, остальные мне помогали, и победили мы все… Поэтому я хотел, чтобы этой победе порадовались даже те, кто безжалостно нас убивал.
Я пережил это всем сердцем, как переживаю каждое событие в моей жизни. Нужно было принять это все как есть, и сейчас я повторяю: это был выдающийся триумф аргентинского футбола, который, к сожалению, пока не повторился… Но, увы. Этот триумф так и остался на футбольном поле. Наша победа не опустила цены на хлеб… Если бы футболисты могли решать насущные проблемы людей, насколько лучше мы бы играли!
Я думал об этом, стоя на балконе Каса Росада,[29] откуда мы приветствовали людей, собравшихся на Майской площади… И рядом со мной стоял… президент! Альфонсин – человек, при котором вернулась демократия. Были и все эти «пончики» – даже О'Рейлли, который еще несколько месяцев назад хотел убрать Билардо. Но в тот момент мы были королями… Я уже был знаком с Альфонсином, я его знал; он принял меня еще до выборов. На мой взгляд, он сделал очень много важного в начале своего правления, но потом… Ему кое-чего не хватило, чтобы довести задуманное до конца. И до сих пор мы находимся в поисках выхода.
На самом же деле тогда мне было ни до Альфосина, ни до политиков. Я думал о людях.
Я чувствовал себя рядом с ними; если бы это зависело только от меня, я бы схватил флаг и бросился бы в толпу… Пока я стоял на этом балконе, в моей голове промелькнуло все: Фьорито, «Архентинос», «Бока»… все. Все мечты исполнились.
Когда я вернулся домой, там была уже целая толпа людей. Они вытоптали сад Тоты, которая при виде причиненного ущерба чуть не сошла с ума, они пели, дудели в трубы, приносили мне подарки… Мой дом на улице Кантило, в Вилья Девото, превратился в туристическую достопримечательность Буэнос-Айреса. Тем временем глава города, Хулио Сагьер, присвоил мне звание Почетного гражданина. Шло время, а люди продолжали идти. Я не верил своим глазам! Я говорил, что так нельзя – ни ради Марадоны, ни ради кого-либо другого… Я попытался поставить себя на их место и увидел себя мальчиком, стоящим у дверей дома Бочини. Я могу понять – тебе нравится, что делает тот или иной человек, и ты хочешь, чтобы он об этом знал. Однако в чем была виновата моя семья, я не понимал, почему мы должны были жить, закрывшись от всего мира… В один из таких вечеров, я заставил войти в дом двух ребят, стоявших за оградой, потому что мне было их очень жаль, очень сильно жаль. Я немного поиграл с ними в футбол, а мама смотрела на нас и не могла поверить в происходящее. Мне кажется, они так и не осознали, что были со мной, но мне было так жаль, так жаль…. В глубине души я чувствовал, что все эти почести, внимание к моей персоне – все это чересчур… Я всего лишь выиграл мундиаль.
