— Как же такой документ мог попасть к Джеффри Асперну?
— Надо полагать, ему отдал его сам Байрон. Перед тем как навсегда покинуть Италию и отправиться в Грецию, его светлость раздал друзьям некоторые памятные вещи.
Асперна считали обладателем богатейшей коллекции байроновских писем, однако многие из них оказались подделкой. Среди прочего мы нашли еще одну работу леди Каролины Лэм, на сей раз печатную, — стихотворение, которое она опубликовала в 1819 году, выдав его за новую песнь «Дон Жуана». Холмс вслух зачитал первую строку:
— «От славы я устал, постыла мне она…» Боже праведный, Ватсон! Этот лепет даже отдаленно не напоминает Байрона!
Внезапно мой друг замолчал и, отложив в сторону творение леди Каролины, принялся перебирать неровную стопку бумаг, скрепленных вместе. Несмотря на сосредоточенное выражение его лица, можно было заметить, как он взволнован.
— Ах вот же она! Это, очевидно, и есть поэма о путешествии Дон Жуана в Соединенные Штаты Америки! Говорят, будто Байрон мечтал быть послом в Новом Свете задолго до решения примкнуть к освободительной борьбе Греции против турок. С кем, как не с американским поэтом Джеффри Асперном, он мог поделиться таким намерением!
Холмс пробежал глазами по хрупкому листку, исписанному поблекшими чернилами, и передал его мне. Я принялся читать, благоговейно замирая при мысли о том, что держу драгоценность, некогда побывавшую в руках величайшего из романтиков, и мне довелось попасть в число тех немногих, кто к ней прикасался.
Равенна, 25 апреля 1821 года
Мой дорогой Асперн!
Вы с Мюрреем хотите, чтобы я написал поэму в духе эпических песен. Мое отношение к подобным подражаниям Вам известно. Однако что Вы скажете о путешествии моего героя на Вашу родину? «Дон Жуан в Новом Свете» — каково? Если я чем-либо выдам свое невежество по части обычаев Вашей родной Вирджинии, прошу Вас беспощаднейшим образом искоренить мою оплошность. Лишь при таком условии я отправляю нашего знакомца по стопам Томаса Джефферсона.
В Вирджинию наш Дон Жуан приплыл—В край пламенных рабынь и знойных нравов(Страшащий Боба Саути, но, право,Страшней его жены сварливый пыл).Жуан запутался в сетях Венеры,Чьи перси в бусы лишь облачены.,А ножки так быстры и так стройны—На зависть нашим лондонским гетерам.
Славь, муза, Кольриджа и реку Алабаму!(А Саути не славь: довольно уж с него.)Везде, от Бостона до вилл Нью-Орлеана,Жуан срывал плоды таланта своего.Сенаторши и черные служанкиВошли в его амурный каталог.Властитель Золотого Рога, ты б не смогСтоль многим женщинам внушить страстейстоль жарких!
Как Вы относитесь к идее встретиться ближайшим летом? Может, навестите нас вместе с мисс Б. или хотя бы один?
Искренне и навсегда Ваш друг,
БайронЯ перечитал страницу и задумался: неужели в лежавшей перед нами папке и вправду была рукопись «американского эпоса», созданного Байроном еще в Италии и отправленного Асперну для уточнения описаний Вирджинии и Джорджии? Кто мог подделать такой документ? Хауэлл — вряд ли! Разве только сам Асперн!
Но на первый взгляд ничто в этих строках не выдавало фальши. Почерк казался точь-в-точь байроновским — не чета робкому рукоделию леди Лэм. Аутентичность бумаги сомнений не вызывала. Черные чернила, как положено, «заржавели». И, что важнее всего, в письме, адресованном Байроном Асперну и найденном среди корреспонденции последнего, мы прочли две строфы поэмы. Посему вопрос о происхождении рукописи звучал бы совершенно бессмысленно. Слог, если я хоть немного разбирался в поэзии, являл собой ярчайший пример байроновского стиля.
Раз так, то, может быть, папка, содержимое которой сейчас изучал Холмс, действительно хранила одну из величайших литературных тайн нашего времени? Вероятно, поэт, живописуя амурные приключения своего пылкого героя в Севилье, Кадисе или турецких гаремах, уже видел вдали Вашингтон и Делавэр?
Я взглянул на Холмса.
— Думаете, это оригинал?
— Ни на секунду не допускаю подобной мысли.
Его ответ поверг меня в разочарование, какое, должно быть, испытывает любой простак, обманутый мошенником. Я всем сердцем желал, чтобы это письмо было начертано рукой самого Байрона. Теперь же я ежился под холодным душем скептицизма. Увы, радостное волнение на лице моего друга было вызвано не открытием литературной жемчужины, а предвкушением разоблачения ловкого мошенника. Я понял это слишком поздно и все же попытался возразить:
— Написано очень убедительно.
— У Огастеса Хауэлла особый дар убеждения. Ему-то он и обязан своим успехом. Найденный в папке с байроновскими письмами к Асперну, этот листок произведет фурор в аукционных залах Лондона и Нью-Йорка.
— Много ли здесь страниц?
— Достаточно для большого костра.
Мой душевный подъем уступил место беспокойству.
— Но бумага действительно была изготовлена в тысяча восемьсот двадцать первом году?
— Почти наверняка.
— А чернила порыжели от времени?
— Как будто бы да.
— Строки написаны байроновской рукой?
— Почерк настолько похож, что нетрудно обмануться.
— Бумага, чернила, почерк… Рукопись семидесятилетней давности, а тогда Хауэлл еще не родился!
— Все верно. И тем не менее это подделка.
Холмс взял у меня документ и снова подошел к окну. Держа листок горизонтально, он слегка его наклонил, улавливая свет, и принялся изучать поверхность через лупу. В этот момент самоуверенность великого детектива не могла не вызвать у меня некоторого раздражения.
Не знаю, что ему удалось обнаружить, но он внезапно отложил письмо в сторону и стал вытаскивать из секретера ящики. За несколько минут мы, казалось, вынули оттуда все, что хоть сколько-нибудь заслуживало внимания, оставив лишь сор. Мой друг принялся искать полости, в которых могло бы поместиться потайное отделение. Он переворачивал каждый ящик вверх дном и тряс, пока не начинала сыпаться древесная труха. Не удовольствовавшись этим, детектив обшарил опустошенные нами гнезда громадного бюро и наконец облегченно вздохнул, отыскав маленькую полоску бумаги. Я сразу же признал в ней квитанцию лондонского торговца скобяными изделиями.
— Такие мелочи чрезвычайно важны для нас, Ватсон.
Судя по печати, квитанция на сумму в три шиллинга и восемь пенсов была получена на улице Хай-Холборн в лавке «Кинглейк и сын» 12 ноября 1888 года. Зачем хранить столь пустячный документ так долго, да еще и с такими предосторожностями? Может быть, его вовсе не прятали, а просто он выпал из ящика и остался валяться в гнезде? На этот вопрос мог ответить лишь Огастес Хауэлл, который, как все считали, был уже мертв. Вдруг я заметил на обороте листка надпись: «1 унция галла, 1 унция гуммиарабика, 1 унция сульфата железа для окисления, 6 семян гвоздики, 60 зерен индиго. Добавить 30 унций кипятку, настаивать 12 часов».
— Как же нам в этом разобраться?
— Тут все ясно, Ватсон. Это рецепт приготовления железо-галловых чернил, которыми давно никто не пользуется. На смену им пришли кампешевые, а затем сине-черные. Для окончательных выводов осталось лишь дождаться ответа на мою телеграмму из Сент-Панкраса, с фабрики по производству вакуумных очистителей.
— Но, Холмс, вы ведь не посылали туда телеграммы!
— И это чудовищная недальновидность с моей стороны! — нетерпеливо воскликнул он. — Мне следовало бы знать, чем все обернется! В ход пущены обыкновенные старые фокусы! Мы пойдем в агентство Томаса Кука и отправим запрос. А пока, если вас не затруднит, возьмите так называемое письмо Байрона, с которым вы уже ознакомились, и поднесите его к окну так, чтобы свет под углом падал на оборотную сторону. Скажите мне, что вы видите.
Я стал у подоконника и принялся вертеть листок, рассматривая его через лупу.
— Кое-где бумага помялась, в чем нет ничего удивительного — прошло целых семьдесят лет!
— Смотрите на рельеф.
— Он почти незаметен.
— И все же он есть.
— Действительно, я вижу подобие клетки из вертикальных и горизонтальных линий.
— Похоже, не правда ли, что лист лежал на решетке? И это вам ни о чем не говорит?
— Боюсь, что нет.
— Тогда поспешим в контору господ Куков. Чем быстрее мы там окажемся, тем скорее получим ответ.
5
Телеграмма из Сент-Панкраса пришла в тот же вечер. Фабрика, изготовлявшая вакуумные очистители для ковров, открылась всего годом или двумя ранее, хотя само устройство было не ново. Холмс, в очередной раз обратившись к неисчерпаемому источнику фактов, хранящихся в его памяти, сообщил мне, что автор изобретения получил патент в Америке еще в 1869 году. Первоначально пользоваться машинкой должны были два человека: один раздувает мехи для создания вакуума, а другой держит длинный шланг, всасывающий пыль. Мой друг, всегда интересовавшийся подобными новомодными приспособлениями, даже процитировал мне статью из журнала «Хардвермен» [30]за прошлый май. В ней говорилось, что благодаря замене мехов на мотор агрегат станет работать чище. Я же только слышал об этих вакуумных диковинах, но ни разу не видел ни одной из них.
