ДОРОГА
(Отрывок из 1-й главы поэмы «Большой город»)
Далекий край, нежданно проблесниСтуденым паром первой полыньи,Июньским лугом, песней на привале,Чтоб родины далекие огниНавстречу мне, затосковав, бежали.Давайте вспомним и споем, друзья,Те горестные песни расставанья,Которые ни позабыть нельзя,Ни затушить, как юности сиянье.Друзья, давайте вспомним про дела,Про шалости веселых и безусых.Споем, споем, чтоб песня нас зажгла,Чтоб павой песня по полу прошла,Вся в ярых лентах, в росшивах и в бусах,Чтоб стукнула на счастье каблукомИ, побледнев, в окошке загрустилаПо-старому. И, всё равно о ком,Чтоб пела в трубах, кровью и ледкомОттаивала песенная сила.Есть в наших песнях старая тоскаСолдатских жен, и пахарей, и пьяниц,Пожаров шум и перезвон песка,Комарий стон, что тоньше волоска,И сговор птиц, и девушек румянец,Любовей, дружбы и людей разброд.Пускай нас снова песня заберет —Разлук не видно, не было печали.В последний раз затеем хороводВокруг того, что молодостью звали.По-разному нам было петь дано,Певучий дом наш оскудел, как улей,Не одному заказаны давноДороги к песне шашкой или пулей.Не нам глаза печалить дотемна,Мы их помянем, ладно. Выпьем, что ли!Найти башку, потерянную в поле,И зачерпнуть башкою той вина.Приятель мой, затихни и взгляни:Стоят березы в нищенской одежде,Каленый глаз, мельканье головни, —То набегают родины огниПрибоями, как набегали прежде.Ты расскажи мне, молодость, почто жМы странную испытываем дрожь,Родных дорог развертывая свиток,И почему там даже воздух схожС дыханьем матерей полузабытых?И отступили гиблые леса,И свет в окне раскрытом не затем ли,Чтоб смолк суровый шепот колеса?И то ли свет, и то ли горсть овсаЛетит во тьме, не падая на землю.Решайся же не протянуть руки.Там за окном в удушные платкиСестра твоя закутывает плечи,Так, значит, крепко детство на замкиЗапрятывает сердце человечье.Запрятывает (прошлая теплынь!Сады и ветер) сердце (а калиткаРаспахнута). О, хищная полынь,Бегущая наперерез кибитке!Но сколько их влачилось здесь в пыли —Героев наших, как они скитались,Как жизни их, как мысли их текли,Какие сны им по пути встречались!..И Александр в метелях сих плутал —О, бубны троек и копыт провал!(Ночь пролетит, подковами мерцая,В пустынный гул) — и Лермонтов их гналТак, что мешались звезды с бубенцами.Охотницкою ветряною раньюНекрасова мотал здесь тарантас.Так начиналось ты, повествованьеГлухой зари и птичьего рыданья,И только что нас проводивших глаз.На песенных туманных переправахЯ задержался только потому,Что мне еще неясно в первых главах,О чем шептать герою моему,Где он следы оставил за собою, —Не видно их — так рано и темно, —Что у него отобрано судьбою,И что — людьми, и что ему дано.Иль горсть весны и звонкий ковкий лед,(А кони ржут) и холодок разлуки,И череда веселья (поворот),И от пожатий зябнущие руки.Послушаем же карусельный ходЕго воспоминаний (утрясетТакою ночью на таких путях),Тому кибитка, может быть, виною.В просветах небо низкое, родное.Ах, эти юбки в розовых цветах,Рассыпанных — куда попало! Ах,Пшеничная прическа в два узла,Широким гребнем схваченная наспех,И скрученные, будто бы со зла,Серебряные цепи на запястьях,И золотой, чуть слышимый пушок,Чуть различимый и почти невинный,И бедра там, где стянут ремешок, —Два лебедя, и даже привкус винныйСозревших губ, которых я не смогЕще коснуться, но уже боюсьКоснуться их примятых красных ягод.………………………………………………….……………………………………………………Но слишком рано прошумят и лягутБольшие тени ветреных берез,И пробежит берестовый морозНад нами, в нас.Всё ж Настенька похожаНа розан ситцевый, как ни крути.Под юбки бы… По золоченой кожеСкользить, скользить и родинку найти.Я знаю: от ступни и до вискаЕсть много жилок, и попробуй тронь их —Сейчас же кровь проступит на ладони,И сделается тоньше волоскаТвое дыханье, и сойдет на нет.Там так темно, что отовсюду свет,Как рядом с солнцем может быть темно,Темно до звезд, тепло как в гнездах птичьих,И столько радостей, что мудрено постичь их,И не постичь их тоже мудрено.Под юбки бы. Но в юбках столько складок,Но воздух горек до того, что сладок.………………………………………………….……………………………………………………Но дядя Яша ей сказал «нельзя»,Да и к тому ж она меня боится.Ну что ж, пускай, твой дядя не дурак,Хитер он в меру, но не в этом сила…Бесстыдная, ты ароматна так,Как будто лето в травах пробродила,Как будто раздевали доголаТебя сто раз и всё же не узнали,Как ты смеешься, до чего ты зла, —Да и узнать удастся им едва ли.Ты поднялась, и волосы упали —Пшеничная прическа в два узла.Проказница, теперь понятно мне…Ты спуталась уже давно с другими.Гудящая, как тетива, под ними,Ты мечешься, безумная, во сне.Ко мне прижавшись, думаешь о них,Медовая, крутая, травяная,И, тяжесть каждого припоминая,Любого ждешь, любой тебе жених.
И да простится автору, что онПодслушивал, как память шепчет это.Он сам был в Настю по уши влюблен,В рассвет озябший, в травяное лето,В кувшин с колодезною темью иВ большое небо родины, в побаски(В тех тальниковых дудках, помяни,Древесные дудели соловьиС полуночи до журавлиной пляски).
Пусть будет трижды мой расценщик прав,Что нам теперь не до июньских травИ что герою моему приличнейО тракторах припомнить в этот час.Ведь было бы во много раз привычней,Ведь было бы спокойней в сотню раз.Но больше, чем страною всей, давноМашин уборочных и посевных и разныхВ стихах кудрявых, строчкой и бессвязных,Поэтами уж произведено.
Я полон уваженья к тракторам,Они нас за волосы к свету тянут,Как те овсы, что вслед за ними встанут,Они теперь необходимы нам.Я сам давно у трактора учусьИ, если надо, плугом прицеплюсь,Чтоб лемеха стальными лебедямиПроплыли в черноземе наших дней,Но гул машин и теплый храп конейПо-разному овладевают нами.
Пускай же сын мой будущий прочтет,Что здесь, в стране машины и колхоза,В стране войны — был птичий перелет,В моей стране существовали грозы.
1933
«Сначала пробежал осинник…»
Сначала пробежал осинник,Потом дубы прошли, потом,Закутавшись в овчинах синих,С размаху в бубны грянул гром.
Плясал огонь в глазах саженных,А тучи стали на привал,И дождь на травах обожженныхКопытами затанцевал.
Стал странен под раскрытым небомДеревьев пригнутый разбег,И всё равно как будто не был,И если был — под этим небомС землей сравнялся человек.
май 1932. Лубянка. Внутренняя тюрьма
«В степях немятый снег дымится…»
В степях немятый снег дымится,Но мне в метелях не пропасть, —Одену руку в рукавицуГорячую, как волчья пасть,
Плечистую надену шубуИ вспомяну любовь свою,И чарку поцелуем в губыС размаху насмерть загублю.
А там за крепкими сенямиЛюдей попутных сговор глух.В последний раз печное пламяОсыплет петушиный пух.
Я дверь раскрою, и потянетУгаром банным, дымной тьмой…О чем глаз на глаз нынче станетКума беседовать со мной?
Луну покажет из-под спуда,Иль полыньей растопит лед,Или синиц замерзших грудуИз рукава мне натрясет?
1933
ОДНА НОЧЬ
