— Я бы никогда не стала стрелять в единорога, — сказала я так шутливо, как только можно было в этом месте.
— Конечно, убивать вы его не станете. Но, возможно, захотите предупредить его об опасности, чтобы никто другой не убил за вас такую красоту. Ведь стрела — вещь быстрая и летит без шума.
Я посмотрела на Клэя и поняла, что он не шутит. Поймав мой взгляд, он улыбнулся:
— Про леса существует много легенд. Вам не приходилось читать их или изучать? Картер сказал, что у вас диплом по английской словесности.
— Практически нет таких, которые запомнились бы. Я читала кое-какие мифы, когда была маленькой. Главным образом греческие. И помню отрывки о лесных нимфах, озерах, ну и тому подобное.
— Вы встретите эти мотивы и в северных сказаниях, особенно в германских, — сказал он. — Но не все цивилизации имели легенды о лесах и охоте. Мой дед изучал мифологию в Германии и передал эти знания моему отцу. Я вспоминаю, как сидел буквально часами на настиле, устроенном на дереве, слушая бесконечные рассказы отца. Я и мой брат Клод. Удивительные вещи. В основном чепуха, конечно, но иногда можно почувствовать действительно что-то очень странное в лесу. Какой-то покой, как в церкви. И силу. Мой племянник знает все мифы про леса. Клод был великим рассказчиком, а у Тома ум так устроен, что он запоминает подобные вещи без особого труда. Он — преподаватель английской словесности в колледже, вы непременно встретитесь с ним. Я рассказывал несколько мифов старине Чипу, моему мальчику, но над теми, которые не пугали его, он смеялся. Ну, вот мы и приехали. В самое яблочко, как говорится. Старый дуб, в честь которого мой дед назвал все поместье.
Я еле выбралась из джипа — тело одеревенело от длительной езды — и посмотрела в том направлении, куда Клэй указывал рукой. Свет был еще тусклым, но достаточным, чтобы видеть на небольшом расстоянии.
Мы стояли на берегу ручья, спокойного, черного и такого мелкого, что он, как озеро, разливался среди наклонившихся прибрежных деревьев. Прямо в середине разлившейся воды находился небольшой островок размером с маленькую гостиную, покрытый изумрудно-зеленым мхом. В центре островка стоял самый большой и самый старый дуб, какой я когда-либо видела.
Он был массивный, симметричный, как монумент или античная крепость, сучковатый, раскинувшийся надо всем островом; его громадные ветви утопали в густой зелени, сквозь которую ничего нельзя было увидеть. Мне кажется, можно было спокойно жить под ним и никогда не почувствовать дождя, не увидеть солнца. В обхвате дуб был не меньше автомобиля. Нижние ветви росли так близко от земли, что по ним можно было подняться к вершине и совершенно исчезнуть из виду. Мелкие темно-зеленые листья казались бесчисленными, а шаль из испанского мха почти касалась травы, как волосы склоненной головы. Он поражал взор, дыхание замирало в груди от увиденного. И возрастом, и статью он был таким же мощным, как один из греческих богов, только само воздействие огромного дерева не несло ничего миру, кроме добра.
Без сомнения, дуб был властелином, средоточием леса. Первозданная дикость истекала из него, подобно меду.
Я посмотрела на Клэя Дэбни и улыбнулась.
— Не правда ли, в нем есть что-то особенное, — произнес мой спутник. — Живой дуб. На всей реке Биг Сильвер нет другого такого дерева, как Королевский дуб. Мой дед всегда говорил, что одно это создание природы стоит столько же, сколько вся наша земля. И я согласен с ним полностью. Иногда я просто прихожу сюда, даже зимой, сажусь под ним и смотрю вверх на крону. Мисс Дэйзи думает, что ее муж совсем помешался. А я не променял бы Королевский дуб даже на целый мир. Человек, которому принадлежит такое сокровище, — настоящий богач.
Грубая старая лестница, сделанная из посеребренного возрастом дерева, вела вверх, на площадку в ветвях этого исполина. Я сказала:
— И самое приятное, что там есть домик. Клей засмеялся.
— Я же говорил вам, что я ребенок в душе. Таковы все охотники и все „люди леса". Эти ступеньки ведут на настил. Тут-то я и собираюсь устроить вас. Это место на плантации — самое любимое оленями: вода достаточно мелка, чтобы перебраться на остров, и почему-то желуди Королевского дуба для всех белохвостов — предел мечтаний. По обеим сторонам ручья — открытые поля, масса прекрасных больших деревьев, о которые можно чесать бона, недалеко протянулась полоса дубов, под которыми круглый год желудей почти по колено, а они приходят именно сюда. Поэтому я не часто использую охотничью позицию на Королевском дубе. Это было бы просто нечестно по отношению к оленям. Но вы стрелять не будете, а я хочу, чтобы вы все-таки увидели эту красоту.
У берега стояла небольшая алюминиевая лодка. Клэй помог мне войти в нее и, отталкиваясь шестом, переехал на остров. Плеск капель с шеста казался громким в туманной тишине.
— В это время года сюда можно перебраться и в болотных сапогах, но на лодке все же поспокойнее, — сказал он. — И вы бы не захотели сидеть там все утро в тяжелых мокрых брюках. Каким-то образом олени чувствуют запах мокрого человека. Да, чуть ли не за целую милю. Вы пользовались духами или чем-нибудь еще?
— Нет, — ответила я, — а разве нужно было? Олений одеколон? Какой-нибудь „О д'Олень"?
— Нет. Чувство обоняния — самое сильное оружие белохвостов. Они могут почувствовать запах чего-нибудь, чего не должно быть в лесу, за полчаса до того, как увидят предмет или человека, если находятся с подветренной стороны. Множество охотников применяют специальный аэрозоль — с любым запахом, от желудей до скунса. Такое доводит оленей до бешенства. Я не шучу. Предпочел бы оказаться рядом с настоящим скунсом, чем сидеть в засаде с дураком, который обрызгал себя аэрозолем с его запахом. Но эти меры заглушают запах человека. И многие охотники делают все возможное, чтобы не пахнуть, как человек: они моются три-четыре раза почти в кипятке, заставляют жен стирать камуфляж без мыла и вывешивать для просушки в лесу. И, простите за подробность, берут с собой в засаду баночку, чтобы мочиться. Вы знаете, мне не нравятся подобные приготовления, и я ненавижу аэрозоли. Люди, знающие меня, не используют их в „Королевском дубе". Все это оскорбляет и животных и человека. А главное — оскорбляет леса.
— Не вижу большой разницы между обрызгиванием себя соком желудя и засадой на дереве для убийства животных, — заметила я. В этот момент я почувствовала, что могу сказать все, что угодно, Клэю Дэбни.
— Ну что же, вот дерево. Оно реально существует. Оно часть леса. Оно естественно. Олени прячутся — и я прячусь. Это тоже естественно. Олени не используют аэрозоль с запахом скунса — и я тоже. Мы в равных условиях.
