— Не вижу большой разницы между обрызгиванием себя соком желудя и засадой на дереве для убийства животных, — заметила я. В этот момент я почувствовала, что могу сказать все, что угодно, Клэю Дэбни.
— Ну что же, вот дерево. Оно реально существует. Оно часть леса. Оно естественно. Олени прячутся — и я прячусь. Это тоже естественно. Олени не используют аэрозоль с запахом скунса — и я тоже. Мы в равных условиях.
— Да, но олени не носят оружия.
— Не носят. Но могут ускользнуть от человека, могут услышать его запах, могут бегать быстрее, чем он, спрятаться, наконец. Да, они не носят оружия. В этом отношении охота несправедлива. Но нужно вести саму охоту на таких равных условиях, на каких только возможно. Тогда животное будет иметь шанс. Убийство — это финал, и оно необходимо, чтобы охота стала охотой. Но дело все равно не в этом.
Клэй помог мне забраться вверх по лестнице на настил, который оказался платформой на ветвях с перилами с двух сторон. Со стороны лестницы ограждения не было, а четвертая сторона примыкала к стволу дуба.
Поднявшись на настил, я оказалась в уютной маленькой зеленой комнатке, сказочной обители из листьев, мха и пятнистого света. Меня удивило, как хорошо я могу видеть сквозь листву землю под дубом и берега ручья. Я была уверена, что сама остаюсь невидима снизу. Комнатка была на удивление удобна. Я уселась, скрестив ноги, на платформе и оперлась спиной о ствол. Клэй передал мне ружье, стоя на половине лестницы. Внезапно я подумала, что он похож на духа дерева или на какого-то лесного бога. Нижняя часть его тела была погружена в зелень, грудь и плечи стали пятнистыми от солнечных бликов, а лицо окрасилось в древесный и ореховый цвета.
— Только помните, что один выстрел вызовет сюда кого-нибудь через пять минут. И я пришлю парней за вами около одиннадцати часов. Вас будет ожидать „Кровавая Мэри". Счастливой охоты, мисс Энди!
— Счастливой охоты, мистер Дэбни.
Он прикоснулся рукой к серебряным волосам, как бы отдавая честь, и исчез. Я оказалась наедине с утренним солнцем и тишиной реки Биг Сильвер.
Вначале сидеть на платформе было довольно удобно. Сама новизна ситуации была привлекательна, и ощущение окружающего зеленого одиночества, царящего за пределами моей укрытой листьями палаты, приятно щекотало нервы.
Я сидела так неподвижно, как только могла, держа ружье на коленях. Мне хотелось бы положить его на настил рядом с собой, но я буквально восприняла слова Клэя Дэбни и замерла на месте. Почему-то для меня стало очень важно увидеть оленя.
Я почувствовала себя ребенком, оставленным в одиночестве в абсолютно незнакомом месте, ребенком, которого взрослые заверили, что скоро придут за ним; он слегка побаивается, но чувствует свою собственную значительность: его сочли достаточно взрослым, чтобы оставить одного.
Изо всех сил я прислушивалась к любому звуку, который мог обозначать приближение оленя, продирающегося через заросли. И до меня в самом деле долетали какие-то шорохи: тихое сухое шуршание, всплески, когда мелкие амфибии входили в воду, слабый шелест листвы в горячем густом воздухе, случайный крик птицы.
Казалось, по мере того как солнце поднималось все выше и выше, а утро разгоралось все сильнее и сильнее, звуки начинали стихать, песни птиц замирали, а потом прекратились совсем; я больше не слышала всплесков, и даже листья перестали шелестеть, как только стих ветер.
В моей зеленой палате стало душно. У края волос и на верхней губе выступил пот. Комар зажужжал у самого уха. Я поднесла руку к лицу и медленно отмахнулась от назойливого насекомого. Маленькое ружье осторожно положила рядом с собой на дощатый пол. Я посмотрела на часы. Они остановились.
И в этот момент началось что-то странное. Мое сердце сжалось, как у попавшей в клетку птицы, когда я поняла, что не знаю, который час, и, хотя я уверяла себя, что это не имеет никакого значения, сердце продолжало трепетать, как воробей. Я посмотрела на шатер из листвы над головой, затем вниз на землю и ручей, но не смогла определить, изменилось ли положение солнца на небе. В ушах начался какой-то шум, я поняла, что это шум крови, стучащей, как барабан в тишине, тонкое пульсирующее жужжание, которое постепенно возросло до рева водопада и, казалось, заполнило весь мир. Однако каким-то непонятным образом этот шум не нарушал огромную, бесконечную тишину, окружавшую меня. Мне внезапно пришла мысль, что нужно сделать все, что возможно, только бы не нарушить безмолвие леса.
Паника накатывалась на меня, как волна, и я не могла даже пошевелиться, чтобы справиться с ней. Она рассыпалась надо мной, подобно холодному соленому морю, и увлекала вниз. Стихия была бездонна, казалось невозможным выбраться на поверхность, а в черной глубине ждало только отчаяние.
Я сидела, обхватив голову руками, уткнув ее в колени, и ощущала абсолютный, смертельный страх. Все было ужасно: моя слабость и неспособность позаботиться о себе и дочери, разбитый брак, мое избитое тело, расстроенные нервы дочки, тайный темный изъян, спрятавшийся где-то внутри, который испортил мою жизнь и неизбежно будет продолжать делать свое дело и дальше, любовь, которая ранила и убивала, жизнь, висевшая над пропастью, и смерть, ожидавшая меня в конце всего этого кошмара…
Прошедшие годы, страх перед годами грядущими, потери и одиночество. Вот! Вот в чем все дело — одиночество…
Оно расположилось подле меня. Дикое, абсолютное, пустое и бесконечное, одиночество изливалось из меня, как родник. Я была одновременно его источником и его жертвой. Я буду носить его внутри, куда бы ни пошла, и в конце концов оно навсегда унесет меня с собой…
Шатаясь, я поднялась на колени. Пот заливал лицо. В панике я начала карабкаться вниз по лестнице. Сейчас я побегу, побегу через лес, туда, где другие охотники. Я побегу обратно в дом и найду кого-нибудь, кто отвезет меня к дочке.
— Хилари, Хилари, — шепотом раз за разом повторяла я, — иду, крошка, иду!
Вдруг я поняла, что просто не имею понятия, в какую сторону нужно бежать. Во всяком случае, до дома я добраться не смогу — он расположен за много миль отсюда, за лесом таким густым, что никакая дорога или тропинка не могла бы пробраться через него.
Грунтовая дорога закончилась задолго до того, как мы с Клэем добрались до ручья. Мой проводник ехал через подлесок, чтобы добраться до воды…
И я осталась на месте, стоя на коленях. Мне хотелось закричать, поэтому пришлось зажать рот руками. Я знала, что не смогу произвести никакого звука, не смогу выстрелить из ружья. Во всей окружающей меня зеленой пустоте звук будет расти, пока не заполнит собой все небо и не коснется края земли. На свете не было ничего, что могло бы остановить этот звук.
