— Так трудно принять реальность?
— Да, — ответил я. — Я-то знаю, что мы все от обезьяны, и потому — грязные животные, распираемы похотью, всего лишь научившиеся говорить... но я всё еще делаю вид, что мы уже люди.
Он долго молчал, впервые в голосе прозвучала нерешительность:
— Не знаю, говорить ли это... надеюсь, вы оцените степень моего доверия к вам. На самом деле человек не от обезьяны, как вы почему-то решили. Не знаю, чья это жалкая придумка, чтобы оправдать и легализовать свои истинные желания, но мы в такой жалкой уловке не нуждаемся. Да, человек вышел из рук Творца, но это ничего не значит. Он всё равно был сотворен по тем же принципам, как и остальные звери. Знаете, такие озарения бывают только раз в жизни, даже если жизнь эта невообразимо длинная, даже вечная... Создать мир и создать жизнь в нем — это и было такое редкое невероятное озарение. Человек от других зверей отличается не больше, чем они друг от друга. То есть ничего принципиально нового. Такой же зверь, но ходящий на задних лапах. А для того, чтобы он был чем-то иным... понадобилось бы еще одна вспышка озарения.
Снова помолчали, я закончил за него:
— Которую ждать еще вечность, так?
— Так, — кивнул он и добавил: — Так что человек не от обезьяны, как вы говорите, а всё-таки из рук Творца, однако же в нем, повторяю, нет ничего принципиально нового. Я имею в виду, отличающего от остальных животных. Кроме того, что умеет разговаривать.
Я молчал. Кони идут ровно и бережно, мне на миг почудилось, что мы за столом медленно смакуем дорогое вино, наслаждаемся его неповторимым ароматом и ведем неспешную беседу на философские темы. И в руках у меня не кожаный повод, а хрустальный бокал, искорки пробегают по граням, я с удовольствием подбираю слова, потому что с умным, образованным человеком приятно чувствовать себя тоже умным и образованным.
— Ну так как? — спросил он с мягкой улыбкой интеллигентного и высокообразованного человека, который всё-таки знает, что хоть человек и вышел из рук Бога, но всё равно не ушел от фрейдовской обезьяны.
— Вы правы, — ответил я.
— Но?.. В вашем голосе звучит это «но».
— Вы правы, — повторил я. — Сволочью быть куда удобнее. Народ постепенно понимает преимущества сволочизма, давайте уж называть вещи своими именами... а соблазн велик!.. При прочих равных условиях побеждают сволочи, так что человек то один, то другой становится сволочью, всякий раз объясняя свое поведение уступкой обстоятельствам или чем-то еще, чем можно оправдаться. Потом отдельные ручейки сольются в потоки, в реки, и, наконец, наступит время, когда каждый может не со стыдом, а с гордостью сказать: «Вот такое я говно!»
Он усмехнулся:
— Ну, это вы гиперболизуете...
Я тоже усмехнулся, и хотя в моих руках потертая кожа повода, я поднес к губам бокал и сделал крохотный глоток. Блестящие глаза Сатаны наблюдали за мной с пугающей интенсивностью. Вдруг он вздрогнул, на умном подвижном лице промелькнула целая гамма чувств.
— Вы... не шутите? Мне показалось...
— Вам не показалось, — ответил я мертвым голосом.
— У вас уже...
— Да, — сказал я. — У нас уже говорят так. Именно с гордостью. С вызовом.
— С вызовом... кому? — Я пожал плечами:
— К остаткам тех, кто всё еще мямлит о чести, достоинстве, верности слову. Это так, в основном старичье, да еще оторванные от жестокой жизни юнцы, начитавшиеся рыцарских романов. Это капли в море сволочей, которые теперь уже не сволочи, а прагматичные люди, основа общества. Которые без заверенных нотариусами договоров — ни шагу. Дело в том, что когда весь мир населяют одни сволочи, то они уже не считаются сволочами.
Он всё всматривался в мое лицо, наконец шумно выдохнул воздух, глаза округлились.
— Сэр Ричард, я уже говорил вам, что вы меня всякий раз удивляете? Сегодня — не исключение.
Я ухмыльнулся:
— Рады?
— Еще бы! Приятно знать, что победил.
— Да, — согласился я. — Но Бог еще не убит. Он ушел в подпольщики.
Глава 2
Пес в недоумении оглядывался, когда всадник вместе с конем исчезли, нюхал воздух. Я с облегчением перевел дыхание. Если и Пес видел или чуял его присутствие, то я не кукукнулся, а то уже начал подумывать, что это мой здравый смысл пытается растоптать остатки совести, а та, зараза, сопротивляется.
Всё верно, если по ту сторону Хребта Сатана ведет бой с переменным успехом, то здесь можно сказать, противник уже на полу, осталось чуть-чуть дожать. Влияние городов, а в них торговых и прочих гильдий растет, а это значит, что мощь богатых аристократов подтачивается. Когда-то семья Дюренгардов владела всем этим краем, обширными землями от горизонта и вот до тех скалистых гор, но королевство Кейдана медленно превращается в республику, семейству Дюренгардов остались только фамильные земли, что, впрочем, представляет собой тоже хороший кусок, где густой непролазный лес, несколько озер, судоходная река и несколько десятков деревень.
По рассказу Амелии я хорошо представляю, как замок постепенно ветшал, но Дюренгард упрямо отказывался продать его и перебраться в одно из имений на своих землях. С верхней башни замка видел даже дальние деревушки, наблюдал работу на полях, десятки двигающихся во всех направлениях телег, присматривал за работой шести водяных мельниц, трех ветряков и придирчиво следил, как разгружают корабли. Благодаря своему острому глазу и умению наблюдать он вовремя прогонял нерадивых управляющих, так что на его землях процветали торговля, виноделие, маслобойни, крестьяне богатели, вовремя получая подсказки, чем засевать поля, ибо цены в городе скачут, скачут.
Однако в последнее время, когда в городе возникло самоуправление, а король неожиданно поддержал самостоятельность городов — неожиданная помощь и опора в постоянном борьбе с крупными феодалами, граф Дюренгард предпочел удалиться в это загородное имение, где и доживает дни, как говорят, озлобленный на короля, императора, на весь мир.
Старый замок, что в центре города, выкупил городской совет и тут же приспособил под склад, кровное оскорбление для потомственного аристократа. С той поры граф в город — ни ногой, чему там только рады.
Да, это поступь прогресса, который направляет Сатана, когда знатные рыцарские кланы сдают позиции под натиском, так сказать, предпринимателей. Те создали здесь цеха, создали братство ремесленников, всё это скрепляется торжественной клятвой, принимается устав, так что вместо стихийного протеста выступает реальная сила. Сами предприниматели финансируют такое братство, а в цехах набирается достаточно людей для организованной борьбы.
Насколько помню, такие братства исчезнут, но не вследствие поражения, а как раз из-за побед: как только власть в городах перейдет к ним полностью, представители цехов будут включены в городской совет на равных. А в цехи будут вписаны все горожане, в том числе и аристократы, так сказать, демократия в действии, все равны, движение к равноправию в другую сторону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
