Крестьяне, измученные набегами красных продотрядов, встречали колчаковцев как спасителей. Один из ротных командиров Барнаульского полка рассказывал в частном письме, что мобилизованные солдаты из большевистски настроенных превращались в ярых врагов красных, когда шли походным порядком по уральским деревням. После взятия Перми, белые убедились, что террор стал для большевиков обычным делом – так, в отместку за покушение на Ленина в Петрограде здесь расстреляли 44 заложника из числа «контрреволюционных элементов». А в дни штурма города чекисты утопили в проруби епископа Феофана вместе с двумя священниками и пятью мирянами.
«Придет наш день – день возмездия и расправы, и мы будем точно знать, кому нужно было издеваться над православием, истреблять русскую интеллигенцию и священников… Мы желаем, чтобы в этот день русский народ был неумолим и беспощаден, как судьба» («Вперед», 15.03.1919). Янчевецкий был сам себе цензор, но страстность его публикаций смущала даже коллег-журналистов. В начале апреля в Русском телеграфном агентстве составили «Список периодических изданий, выходящих на территории, освобожденной от большевиков». В черновом варианте списка дана такая характеристика «Вперед»: «Газета бойкая, но мало разборчивая в средствах и приемах агитации» [18].
Но военное начальство к газете благоволило. Сам Верховный правитель и главнокомандующий «повелел передать Его благодарность за скорое и отличное исполнение воззвания с изображением преподобного святителя Николая Чудотворца» Янчевецкому и всему составу редакции газеты «Вперед» (приказ по Особой канцелярии от 24 марта 1919 года) [19]. О содержании воззвания можно лишь гадать, а изображение – это, вероятно, фотография надвратной иконы московского Кремля. Образ пострадал от пуль красногвардейцев, но лик и воздетая рука с мечом уцелели, в чем верующие увидели знак. Когда в феврале 1919 года Колчак приехал в Пермь, местное духовенство подарило ему икону – точную копию, как сообщали газеты, кремлевского образа. В Омске икона «была взята в крестный ход» и помещена в кафедральном соборе. «Под грозным водительством святителя пойдет Русская армия спасать Русскую землю…».
***
По ночам, пока набирался очередной номер газеты, Василий Григорьевич рисовал. Для мартовской художественной «летучки», затеянной приезжим футуристом Давидом Бурлюком, он подготовил пять акварелей: «Танец скифских девушек», «Игра света», «Вечер в Яссах», «Перед восходом солнца» и «Восточный сон». Перечень выставки отпечатали в типографии «Вперед» [20].
Консервативный Омск плевался от футуристических «диспутов о новой жизни и новом искусстве», но молодежи они нравились, и Янчевецкому тоже были интересны эти творческие эксперименты. Он пришел на первый же поэзоконцерт Бурлюка, с которым познакомился еще в Челябинске: «Зал городской управы был полон. Отец футуризма Бурлюк вышел в черном сюртуке с деревянной ложкой в петлице вместо цветка. Он доказывал, что язык прежних поэтов, певцов чистого искусства и нежных грез больше не годится для величественных и страшных переворотов, от которых содрогается весь мир. Нужны новые слова, новые формы выражения.
«Скифская симфония». Рисунок В. Яна 1925 года – вероятно, восстановленная по памяти картина, созданная в белом Омске (из архива семьи Янчевецких).
И только футуризм может справиться со столь грандиозными образами современности. Лекция Бурлюка как теория новых форм справедлива, и с ней можно согласиться…» [21].
Василий Григорьевич сдружился с омским писателем и художником-символистом Антоном Сорокиным, посещал его домашние литературные вечера. Человеком Сорокин был жизнерадостным, ироничным и по-своему принципиальным. Сын богатого купца, он ненавидел власть золота; его повесть, изданная в 1914 году, называлась «Хохот Желтого дьявола» – протест против абсолютного зла денег и корысти, порождающих войны. Любое правительство было для него сомнительно, если опиралось на насилие и обман. Янчевецкий не раз выручал писателя, когда тому грозил арест за возмутительные, с точки зрения омских властей, эскапады [22]. Сорокин участвовал в выставках, и редактору «Вперед» его работы очень нравились: «Например, картина „Там, где были мысли“ – черепа, из которых растут цветы. Или „Цветы тепла и холода“ – несколько кактусов у окна, на стекле которого нарисованы морозом причудливые узоры. Все рисунки были исполнены артистически, хотя он их делал с поразительной быстротой, без поправок… Я убедился, насколько единичен в своей самобытности этот писатель-художник» [23].
По рекомендации Сорокина Янчевецкий взял к себе двух Ивановых – Всеволода и Николая, однофамильцев и начинающих писателей.
До колчаковского переворота Всеволод, будучи человеком левых взглядов, работал наборщиком в эсеровской газете и те же обязанности стал исполнять в редакции «Вперед». «Сорокин объяснил, что начальник типографии, полковник – человек либеральный, журналист, любит литературу и охотно принимает литераторов, которым почему-либо не нравится мобилизация», – вспоминал Всеволод Иванов [24]. Николая приняли корректором. Уже на склоне лет Анов сочинил автобиографическую повесть, где привел слова Сорокина: «Василий Григорьевич, хотя и возглавляет белогвардейскую газету, но человек достойный и порядочный… В разговоре со мной этот полковник такие мысли высказывал, прямо в пору анархисту. Удивительно странный и, я бы даже сказал, загадочный человек!». И поделился собственным впечатлением о Янчевецком: «Яркие глаза, волевое лицо…». Всеволод Иванов напечатал в типографии «Вперед» сборник своих рассказов. «Книжку, еще пахнущую краской, он преподнес редактору с дарственной надписью. – Почитаю, – пообещал Василий Григорьевич. Примерно через час он зашел в купе и поздравил автора. – Первая книжка! – торжественно произнес он. – Вы только вдумайтесь, что значит для писателя первая книжка. Это – первая звездочка на погонах офицера! Это первый поцелуй девушки! Не сомневаюсь, вы создадите десятки, возможно сотни книг, но эту первую никогда не забудете. Отличная книжка, написана прекрасным русским языком…» [25].
Конечно, Янчевецкий не был анархистом. Однако когда после роспуска Директории в Уфе арестовывали социалистов – членов Учредительного собрания, он предупреждал на страницах «Республиканца»: «Нужно не отталкивать тех лиц и те партии, которые уже ведут борьбу, уже сорганизованы. Большевизм слишком грозное явление, чтобы презирать и отталкивать всякую помощь в общей борьбе против него» [26]. Василий Григорьевич пытался верить в здравомыслие, почти невозможное в условиях гражданской войны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
