- Как это?
- Ну, как, как. Перенес баул - место. Десятка, стало быть. Хошь баул, хошь сумочку дамскую, ежели дадут, - место. По-божески. Торговцам не жалко, и нам хорошо. Тележки вот только лишней нету, будешь на горбу таскать. Там что-нибудь придумаем. Пойдем, поставлю тебя на конвейер.
Он привел Петра к железнодорожным контейнерам, в которых хранились баулы с товаром, добыл откуда-то засаленный черный халат, который Петр тут же надел поверх куртки, представил его двум-трем хмурым с бодуна грузчикам и Петр включился в работу. Ему доставались в основном совсем мелкие торговцы, с двумя-тремя баулами. Сначала он перенес три тяжеленные сумки торговке дамскими сумочками, разбитной полной бабенке, которая всю дорогу выпытывала у него, кто он да что, и, когда узнала, что он бездомный, сразу потеряла к нему всякий интерес. Потом пошли четыре баула торговки верхним трикотажем, за которыми он ходил по очереди, потом два баула с брюками и джинсами для молодого кавказца, черного как негр и хмурого, очевидно, тоже с похмелья. На этом утренняя работа закончилась. Петр подсчитал деньги. Вышло девяносто рублей. Он тут же отдал десятку Артамону, отказался от предложения выпить, мотивируя отказ недавней резекцией желудка, и ушел с рынка до вечера. Целый день болтался по городу, пообедал очень скромно - пакетом кефира и половиной батона, к шести часам вечера прибыл на рабочее место, надел черный халат и приготовился к труду. На этот раз ему удалось заработать значительно больше - он носил баулы без устали, только утирая пот рукавом халата. Та разбитная бабенка, торговка дамскими сумочками, все-таки подозвала его, нагрузила и принялась выспрашивать дальше, как она говорила, "за жизнь". Очевидно, подумав о знакомстве с Петром, она решила, что бездомный, или не бездомный, какая разница, и продолжила знакомство. Петр не возражал, видя, что она не замужем, скорее всего, разведенная, и может пригодиться ему в качестве крыши. Крыши не в том смысле, который стали вкладывать все в это слово в последнее время, а в буквальном, то есть в виде крыши над головой.
Торговку звали Фаина, несмотря на то, что в ней не было ничего татарского или узбекского с виду - светлые волосы, связанные в пучок, большие круглые глаза сине-зеленого цвета и очень белая кожа. Расчитываясь с Петром, она подмигнула ему, сказала "до завтра" и убежала.
Когда рынок почти опустел, Петр и Артамон стояли, сложив руки на груди, и обозревали разгром, оставшийся после торгового дня - рваные коробки, газеты, пластиковая упаковка от корейской лапши, пивные бутылки и полиэтиленовые мешочки, которые лениво шевелились под ветерком. Навстречу шла бабка-торговка, с трудом волоча две огромных сумки с товаром.
- За двадцатку удавится, - презрительно показал на нее Артамон и сплюнул на землю.
За бабкой медленно шел настоящий бомж в длинном засаленном пальто с грязным мешком в руках. В мешке позвякивали пустые бутылки и банки, которых набралось уже немало. У бомжа было удивительное лицо, которое каким-то образом вызывало безотчетное уважение у человека, совершенно с ним не знакомого, такого, как Петр. Лицо бродяги было интеллигентным, обрамленным ровно постриженной черной бородой с проседью, на лице было написано высшее образование, недюжинный ум и пристрастие к алкоголю.
- О, а это наш Философ, - сказал Артамон. - Умнейшая бестия!
Он произнес эти слова с ноткой почтения, как в разговоре холопов о генерал-губернаторе.
Торговка перла на них, не поднимая глаз. Петр посторонился, но Артамон удержал его.
- Что, Егоровна, - ехидно сказал он. - Трудимся? Пыхтим?
- Отыди, басурман! - сказала Егоровна, глядя исподлобья.
- Ну, какой же я басурман! - засмеялся Артамон. - Такой же, как и ты, православный.
- Был бы ты православный, не драл бы десятку за место.
- У, Егоровна, нам тоже пить-есть надобно.
- Пропусти, - пропыхтела женщина.
- А ты обойди.
Петр дернулся было помочь, но Артамон удержал его твердой рукой, и показал глазами, что тут дело принципа и вмешиваться нельзя. Петр все-таки посторонился, и старуха прошла мимо. Седые волосы выбились у нее из-под платка и развевались как пакля. Подошел и бомж.
- Здорово, Философ, - сказал Артамон.
- Здравствуй, Артамон. А это что же, новенький у вас?
- Это Петя. Новенький, сегодня приняли.
- Простите, - сказал Петр. - Я знал одного Философа, тоже как вы...
- Бомжа? - улыбнулся Философ. - Не стесняйтесь называть вещи своими именами.
- Я читал про него в одном рассказе.
- Да, я слышал про такой рассказ, - Философ покивал головой. - Сам не читал, не доводилось.
- Я бы хотел с вами поговорить, - смущенно предложил Петр.
- Отчего бы не поговорить? - откликнулся бродяга. - Угостите стаканчиком, так хоть до утра.
Петр с готовностью сбегал в ближайший гастроном, купил шкалик, отдал Артамону оброк и они с Философом пошли в задний коридор, уселись на чурбаки. Философ отобрал у Петра бутылку, налил себе сам ровно четверть стаканчика, выпил, занюхал рукавом, посмотрел сквозь слезы.
- Ну, так о чем вы хотели поговорить? - он вернул Петру шкалик, знаками велел спрятать, мол, больше не нужно.
- Вы тот самый Философ, из рассказа? Ну да, ну да, по всему видно.
- Знаете, - Философ откинулся на забор, почесал бороду. - Меня многие спрашивали про тот рассказ. Так много, что мне немножко надоело отвечать. Тот или не тот, какая разница? Если вас интересует Ангел, то это не ко мне - был ли он, не был ли, я вам не скажу. Это к автору обращайтесь.
- Да нет, - вздохнул Петр. - Я, в общем-то не поэтому. Дело в том, что я теперь тоже бомж. То есть, жилья у меня нет, документов нет и восстановить их я не могу.
- Вон как, - задумчиво протянул Философ, достав из кармана заскорузлый окурок и прикуривая от спички. - Разве бывает так, чтобы без документов?
- А у вас что, документы есть?
- Мы ведь про вас говорим, - парировал бродяга.
- Ну да. Бывает, как видите. Меня никто не помнит, а чтобы документы восстановить, нужно два свидетеля.
- Глупости! Придите в паспортный стол, там есть ваше личное дело с фотографиями...
- В том-то и дело, что, скорее всего, нет там никакого дела!
- Это как же?
И Петр рассказал все первому встречному бродяге. Тот слушал, не перебивая, только периодически извлекал из кармана окурки и закуривал. Огонек сигареты освещал бороду и нос в густеющем мраке.
- Мда, - сказал он, когда Петр замолчал, переводя дух. - Вот именно что-то вроде этого я и представлял. Я Орден имею в виду. Знаете, корень всего в нашей предсказуемости. Да-да, именно в предсказуемости. Все наши поступки можно просчитать, предвидеть, и на основе этого строить подобные планы. Предсказуемый народ легко управляется. Над ним можно безнаказанно ставить эксперименты. Здесь я имею в виду не только нас, русских, но и вообще любой народ. Представьте, что было бы, если бы правители не могли сказать, как поведут себя их подданные завтра, после очередного эксперимента.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
