Еще был Абрам. Это у него было такое прозвище, поскольку к евреям он не имел никакого отношения. Это был белорус, светловолосый, невысокий, какой-то кривобокий, припадающий на правую ногу при ходьбе. Почему его прозвали Абрамом, никто не знал, а на все вопросы Абрам отмалчивался, туманно смотрел мимо спрашивающего, и у последнего пропадала всякая охота расспрашивать. Этот любил выпить, и находился в стадии активного алкоголизма, когда человеку становится все равно, есть ли у него жена и дети, и все мысли вращаются вокруг вопроса: "А что бы такое еще продать?". Он несколько дней кряду приставал к Петру, намекая, что тому надо бы "проставиться", то есть напоить его, Абрама, по случаю заработка. Петр сначала отнекивался, стеная в душе, а потом твердо послал Абрама по-русски, и тот отстал, почувствовав к нему нечто вроде уважения. Артамон рассказал Петру, что у него есть где-то квартирешка на окраине, но летом он предпочитает ночевать прямо на рынке, в сторожке, у своего друга и собутыльника Севастьяныча.
Еще среди грузчиков болтались два великовозрастных болвана, Пухлый и Тема, крепко сложенные, мускулистые, но совершенно не обезображенные интеллектом. С трудом закончив восемь классов, они решили, что лишнее образование им ни к чему. Эти почти не пили, просаживая заработанное на игровых автоматах, которых нынче понаставили повсюду. Они меняли бумажные деньги на никелевые пятаки и кормили ими молчаливые "лохотроны", пристально наблюдая за электронными цифрами, мелькающими на табло. Рассказывали, что однажды один мужик сорвал джек-пот, и унес с рынка мешок пятаков, но при этом никто лично этого мужика не видел, и говорил с чужих слов. Поэтому у "лохотронов" всегда толпились любители легкой наживы, в том числе Пухлый и Тема.
Еще одним членом бригады был Поп, получивший прозвище за благообразный вид, окладистую бороду, которую он поминутно любовно оглаживал заскорузлой ладонью. Этот не пил, не курил, не выражался по матушке, копил деньги, слыл жутким скрягой и имел второе прозвище - Скопидом.
Еще приходили два молодых алкоголика, не просыхавших ни при каких обстоятельствах. Эти тоже канючили, чтобы Петр "проставился" и их тоже пришлось послать.
Петр часто оставался после утренней работы на рынке, специально, чтобы понаблюдать покупателей. Приходили толстые тетки, важные, знающие цену всякому товару, перебирали и перещупывали все, что лежало и висело на прилавках, спрашивали цену, возмущались и торговались, однако почти ничего не покупали. Поначалу Петр никак не мог понять, зачем они идут сюда, а потом сообразил, что в этом их жизнь - горланить и браниться, потому что денег у них нет и никогда не было, а если и появлялись, то тут же пропивались их благоверными. Одеты они были сплошь бедно и старомодно, в вещи, купленные еще до перестройки и гласности.
Были еще толстые тетки другого сорта. Этих часто сопровождали брюхатые мужья в кожаных куртках, обрюзглые и важные. Мужья вертели в руках ключи от машины и будто невзначай демонстрировали брелоки от автомобильной сигнализации. Тетки были вполне платежеспособные, рылись в завалах дешевой одежды, покупали себе платья, блузки, плащи, а мужьям - две-три пары носков.
Бывали и женщины помоложе, от которых за версту несло одиночеством. Такие дамы выглядели скромно, выбирали долго, выискивая наилучшее соотношение цена-качество, торговались неуверенно, и большей частью не выторговывали ничего.
Больше всего было, конечно, молодых людей, чаще студентов. Эти торговаться считали зазорным, долго мерили, прикидывали так и эдак, и говорили, что они еще придут. Чаще случалось так, что не приходили. То ли не было денег, то ли настойчиво искали и находили где-то, при чем не всегда дешевле и лучше. Фразу "я сейчас вернусь" торговцы слышат по сто раз на дню, и не питают иллюзий, потому что возвращаются единицы.
Еще ходили попрошайки, чистенько, но бедно одетые бабульки, просили Христа ради на хлебушек. Торговцы всегда подавали, потому что считалось - не подашь, удачи не будет.
Ходили калеки на костылях, с приделанной к костылю жестяной баночкой для подаяния, останавливались молча, получали милостыню, кланялись и крестились, желали подавшему прибытку.
Бегали по рядам рыночные воришки, пацаны десяти-двенадцати лет, воровали у зазевавшихся торговцев то спортивные штаны, то майку с трусами, то перчатки. Однажды Петр был свидетелем, как торговка догнала воришку, стащившего у нее футболку, влепила ему затрещину и вернулась к прилавку. Однако для пацана этим дело не закончилось. Его наказал еще и "пахан" - главный вор, которому мальчишки платили "оброк". Этот отлупил, и пребольно. Чтоб впредь не попадался.
На стыке продуктового и товарного отделов рынка кучкой стояли дневные проститутки, в миру милые и приятные девчонки, но на работе - развязные шлюхи. Маринка, ноги которой призывно выглядывали из короткой юбчонки, на голову выше всех остальных, выступала вперед и, держа в длинных пальцах с кровавыми ногтями длинную сигарету, спрашивала потенциального клиента низким преступным голосом, неимоверно растягивая слова:
- Мужчина, огоньку не найдется? - и выдвигала вперед приличных размеров грудь.
Мужчина хлопал себя по карманам, не отводя глаз от груди, которая висела прямо на уровне его лица. Наконец находилась зажигалка, или спички, высекался огонь, Маринка выпускала дым в лицо кавалеру и говорила:
- Отдохнуть от трудов праведных не желаете?
- Гм, гм, - мужчина приосанивался, глядел орлом. - Отчего бы не отдохнуть?
- Ну так пойдемте, мужчина, что вы мне зубы заговариваете. Пятьдесят баксов и вы испытаете такое, чего никогда в жизни не испытывали.
Дальше было два варианта событий. Вариант первый.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, и с него слетали все до одного орлиные перья. - Так ты шлюха, что ли?
- А вы думали, я в вас влюбилась, что ли? - Маринка презрительно оттопыривала губу, товарки за спиной громко фыркали. - Мужчина, вы себя в зеркале видели?
- Ах ты, сука...
Но докончить любителю отдохнуть на халяву не давал Тимофей, сутенер и телохранитель. Он вырастал перед раздухарившимся клиентом словно гигантский кованый сундук, смотрел недобро и спрашивал: "Что тут у вас, проблемы?" Клиент тушевался и исчезал подобру-поздорову.
Вариант второй.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, но перьев не терял, наоборот, как бы становился выше ростом. - Да за полтинник я себе такую сниму на Чиверской...
- Ну, уж и пошутить нельзя, мужчина, что вы, в самом деле. Тридцать пять...
- Двадцать, не больше! - резал клиент.
Сторговывались на четвертаке. Маринка уводила клиента в "апартаменты" неподалеку, в комнатку, где пахло немытыми телами, дешевыми духами и клопами, а ее место занимала другая девушка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
