приятель, надеясь поживиться его тухлой кровушкой. Увы, этих несчастных кретинов ждало разочарование. Парень наверняка так хорошо поджарился, что в его жилах вместо крови остались только шкварки. Когда они, кто тоскливо воя, кто злобно рыча, поковыляли прочь, я дал несколько выстрелов. Пусть все будет как обычно. Пусть жрут друг друга.
Я достал из сумки бутылку коньяка, две банки консервов – балык и говяжье мясо в белом соусе, баллон «пепси», хлеб. Сел на табурет подле пулемета, на другом накрыл свой нехитрый стол. Махнув стакан, закусил бутербродом с балыком, запил «пепси». Все мне пришлось по вкусу: водка – холодная и крепкая, балык – жирный, ароматный, «пепси» – ядреная, хлеб у Алексея вышел сегодня с классной хрустящей корочкой.
Я не ужинал, поэтому меня забрало почти сразу. «Обрыдло все», – подумал я, глядя в щель. Там, далековато, правда, кто-то копошился. Я повел дулом. Прожектор высветил собаку и человека. Срезал их, как в тире.
«Твари!»
Для очистки совести я врубил полную иллюминацию и вдобавок прошелся прожектором по всему периметру. Все было спокойно. Мощные лампы фонарей очертили магический круг вокруг тюрьмы. С шести вышек устремлялись во тьму лучи прожекторов. Островок света в царстве тьмы. Кучка людей в царстве упырей.
Я сел и налил себе еще, поддел вилкой говядину. «Конечно, можно вовсе не стрелять, – подумал я невпопад. – А что тогда вообще делать?.. Для поднятия духа… Войн больше не предвидится, воевать больше некому и не с кем. А патронов до фига…
Что у нас будет?.. Коля все ныл, ныл, теперь трахается без разбору, потом голову долой и чеснок в зубы. Малюта Скуратов… сексуально озабоченный. Серега с Димкой весело живут, без проблем, как попугаи-неразлучники. Нам бы с Алексеем так! И все о'кей! А то… Он все мечтает найти нормальных живых женщин. А я?.. О чем-нибудь мечтаю?» – подождал ответа, но он не приходил.
Ничего я не жажду, ни о чем не мечтаю. Качусь под горку, потому что туда тропинка ведет. Похоже, у меня уже все позади, пустой я, как дупло. Конечно, я не выйду за ворота и не скажу: «Эй, ребята, кому стакан красного?! Налетай!» Буду существовать…
Днем еще ничего… Ночами трудно… Ночами в воспоминаниях приходят умершие близкие.
Как быстро сгорела моя жена… За неделю… Я был в шоке и не верил в то, что должно было неизбежно произойти. Понес ее ночью на кладбище и меня задержал кордон. Поначалу убеждали спокойно, но когда поняли, что до меня не доходит, приковали к ограде наручниками. Нину мою положили на траву. У нее как раз заканчивалась трансформация. Если бы не они, я стал бы ее первой жертвой…
Господи! Пока живу, нипочем не забуду эти кошмарные клыки, вой, глаза-угли. Она ведь всегда была такая тихая, ласковая, покладистая.
Тысячу раз я прошел через это: осиновый кол в грудь, отсечение головы, чеснок в рот. Теперь мы уже знали, вся эта бодяга не нужна. Достаточно нанести вампиру такую рану, чтобы он не смог заживить ее, например, отрубить кисть или ступню, вспороть живот, перерезать горло, проткнуть тело колом и так далее.
Но это все с чужими. А когда убивают твою собственную жену?.. Когда от старшей, моей лапушки, ни слуха, ни духа. Умом я ее уже похоронил и пожелал, если случилось худшее, чтобы нашелся на ее долю кто-нибудь и избавил от мучений, как я ту девчонку из чулана. А сердцем?.. Сердце не дает хоронить ее.
Говорит уехала, живет где-то далеко…
Сколько в книгах живописали разные концы света: катаклизмы, ужасы, накал человеческих страстей. Где он этот накал?.. Никакого накала. ПУСТОТА. После таких ночей еще и НЕНАВИСТЬ… Но кому мстить? Этим ублюдкам… Они, конечно, твари, но сами – жертвы. А кто их породил… Бог знает…
Я всегда считал, что Бог не любит нас. Вроде, мы его дети, а он!.. Топил, жег, теперь обратил в тварей. Разве я бы мог так со своими… сам… сознательно. Никогда! Если только мы не кажемся ему такими же мерзкими тварями, что и упыри, судьба и милосердие которым одно – смерть. Может быть не от него все зависело, и он вынужден был убивать детей своих, как я свою младшую.
Сколько намучились мы из-за этой чертовой перестройки, Горбачева, Ельцина, Гайдара и прочих козлов. Жили все хуже и хуже, пока приятель не взял меня в коммерческий банк. И через год мы с женой решились – хотя ей уже 37 было, а мне за 40. Родили еще одну малышку.
Когда я пришел под утро с кладбища, она, голодная, бедняга заходилась в крике. Неделю прожил в страхе и надежде. Звонил в сочинский пансионат, где отдыхала старшая, но куда там. Везде уже были паника, хаос, развал.
Через неделю моя малышка заболела. Сколько я пил, рыдал, бился головой о стены, молил Бога… Что толку! Она продержалась 14 дней. Почти перестала есть. Лежала вялая в кроватке. Я садился рядом и гладил ее по спинке. Тогда она немного оживлялась, ловила мои пальцы своими ручонками и прижималась щекой к ладони. Иногда брала большой палец в рот и сосала, покусывая, и сердце мое холодело. У нее росли маленькие и острые, как иголки, клыки.
Я знал, однажды она откроет красные глаза и оскалится. И произойдет это со дня на день. Но я никак не мог решиться расстаться с нею, у меня никого больше не было на белом свете.
Но решаться было надо и я решился. Раздобыл мышьяку и подмешал в ее любимый йогурт. У меня рука не поднималась сделать с ней то, что делаю теперь ежедневно и совершенно хладнокровно. Я не умел еще убивать детей, даже если это было милосердием по отношению к ним. Поэтому я решил отравить ее.
Она долго не хотела есть, отплевывалась, крутила головкой, но потом все же соблазнилась лакомством по старой памяти. Мне никогда не забыть ту короткую судорогу, пробежавшую по ее маленькому тельцу, которое я держал на руках. Глазки ее широко распахнулись и застыли. Я глядел в них и плакал…
Никакими словами невозможно выразить родительскую муку. Никакими словами не описать смерть родного дитя. Писатели все врут…
Дашенька была единственной, кого я похоронил, как подобает. Когда мы в будущем году отправимся в путь и будем проезжать через Большой Город, я навещу ее могилку, подправлю, подберу плиту. Крест, поди, упал или сбили. Что это за крест! Две доски, на поперечной гвоздем выжжены имя и фамилия. Я
